Хохмачи

   Было уже около часа дня, когда занятия на курсах английского языка закончились. Покидая гостеприимный, но холодный подвал синагоги на 4-ом Брайтон–Бич, я вышел на улицу и чуть не наткнулся на него. Моня не спеша шёл к набережной. Мы обнялись и я, как всегда, пошел с ним. Усаживаясь на скамейку, я заметил, что Моня чем-то озабочен. Я не успел его ни о чём спросить. Он сам пожаловался мне, что не может вспомнить, как звали парня, который жил на Болгарской и постоянно приносил цветы на могилу Пети Розенкера – знаменитого на всю Одессу пианиста.
   Вместе мы, конечно, вспомнили его. Никто так не любил квартет Розенкера, как Адик Валит. Моня с облегчением вздохнул и сказал: - Спасибо! Ты таки поднял мне настроение. Теперь ты мне скажешь, за что мы будем с тобой вспоминать.
   - Моня, - сказал я, - давай поговорим за музыкантов. Не за тех, кого знает уже весь мир, а за тех, кто работал просто музыкантами в кабаках Одессы, в её парках, санаториях и на танцплощадках. О ком редко писала пресса. Ты ещё помнишь таких музыкантов, Моня?

   - Ха! – сказал Моня, - Или! Я сейчас расскажу тебе за музыкантов и ты поймёшь, какие среди них были хохмачи! Хотя бы тот же Адик! Слушай сюда! Адик Валит был барабанщик. Он днём где-то работал, а по вечерам играл свадьбы. В будние дни он был свободен и его часто можно было увидеть в разных ресторанах города. Особенно он любил Юбилейный, переименованный зачем-то в Братиславу. Однажды, июньским вечером, Адик поднялся на второй этаж и подошёл к оркестру. С ним поздоровались и кларнетист Жора, хитро подмигнув коллегам по музыкальному бизнесу, сказал:
   - Адик, есть спор, что ты не прокопаешь траншею поперёк Карла Маркса?
   - На сколько мажем? - спросил Адик, ничуть не изменившись в лице.
   - На ящик водки - сказал Жора, нервно потирая руки.
   - Идёт! - сказал Адик и спокойно пожал Жоре руку.
   Адик вышел из ресторана и зашёл в кафе «Алые паруса», где у знакомой буфетчицы купил бутылку водки. Бутылку он вынес, завернув её в газету. Он вернулся обратно к ресторану, но не стал заходить в него, а зашёл в подворотню того двора, что рядом с рестораном. Никто никогда не узнает, что Адик наплёл дворнику, но на улицу он вышел, одетый в оранжевую безрукавку дворника, имея при себе кирку и лопату.
   И закипела работа! Адик с остервенением долбил киркой асфальт, не обращая никакого внимания на гудящие машины, которые его объезжали. Когда он работал уже посредине мостовой, появился милиционер. Молодой парень, видимо, только недавно приехавший из села и ставший милиционером из-за квартиры, он провожал глазами каждый взмах киркой, а при ударе - цокал языком. Он ещё не успел ничего спросить, как Адик, повернув к нему красное, мокрое от пота лицо, проорал ему возмущённо:
   - Шо ты стоишь, как телеграфный столб?! Или тебе не сказали приказ Горсовета, за лопнутые трубы?! Шо ты мине смотришь под руки! Иди лучше заворачивай c Карла Маркса машины, чтоб ехали в объезд! Я же не успею закончить работу! Щас приедет бригада и мине из-за тебя голову оторвут!
   Мент, растеряно посмотрев на Адика, бросился бегом на Греческую, по пути заворачивая встречный транспорт… К огромным витражным окнам второго этажа Юбилейного прилипли носами музыканты, официанты, и редкие в этот душный вечер посетители. Все уже знали за спор и хохот в зале стоял ещё тот! Адик докопал траншею, устало положил на плечо кирку и лопату и вошёл во двор около ресторана. Он вышел минут через 20 умытый и причёсанный.
   Когда он вошёл в зал ресторана, его встретил громовой радостный туш!.. Около месяца Адик не приходил потом в Юбилейный, боясь, что его может опознать молодой мент… Жора честно отдал ящик водки…
   - Моня, ты помнишь что-то ещё? - спросил я, и Моня, пожав плечами, сказал:
   - Если я буду рассказывать тебе всё, так я сильно сомневаюсь, что мы встанем с этой скамейки завтра к вечеру… Но ещё пару хохм я тебе расскажу. Ты что-нибудь слыхал за «Ленинградский заплыв»? Если нет – так опять слушай.
  

  
   Небольшой эстрадный коллектив, работавший в одесской филармонии, завершил гастрольную поездку по городам Сибири и по дороге остановился в Ленинграде. Денег в бригаде не было совсем. Не потому, что плохо работали, а потому, что много пили… Деньги были только у барабанщика, который всю поездку питался одними пирожками и чаем: копил на новые барабаны. Примерно за неделю до приезда в Ленинград девушки–танцовщицы узнали у бригадира маршрут поездки.
   В Ленинграде бригаду устроили в общежитии на улице Желябова, недалеко от Эстрадного театра Райкина. Музыканты уныло слонялись по улице, остывающей после жаркого летнего дня. И вдруг – бригадир с контрабасистом вышли из общежития и деловой походкой куда-то направились. Как потом оказалось - поехали на главпочтамт. Кто-то позвонил оттуда и сказал, что контрабасисту пришла посылка! Как только они ушли - к барабанщику пришёл трубач и с порога заявил: - Спорим, что я в концертном костюме переплываю Мойку на… контрабасе! Обалдевший барабанщик поспорил на 25 рублей, что нет - не переплывёшь! Одетый в концертные брюки с лампасами, в смокинг с «бабочкой», трубач взвалил на плечи расчехлённый контрабас и подошёл к Мойке. Закованная в гранит, речка была не шире 10-ти метров, но вода в ней была грязной и покрытой радужными пятнами масла…Трубач перевалил контрабас через ограду, перелез через неё сам и…улёгшись животом на инструмент, быстро стал грести по–собачьи! Все, кто был в это время на Желябова, отнеслись к происходящему с философским спокойствием! Кое–кто из прохожих даже говорил: - Ну, конечно это съёмка! Наскоро вытерев контрабас, трубач переоделся в сухую одежду, а концертный костюм танцовщицы отнесли в химчистку. За 5 рублей! На остальные деньги купили водки и закуску. Ты же помнишь - водка тогда стоила 3-62… В самый разгар попойки вернулись бригадир с контрабасистом. Большой посылочный ящик тут же открыли и… танцовщицы с визгом и хохотом выскочили из-за стола и заперлись в своей комнате… Лицо контрабасиста стало бурячкового цвета: в посылочном ящике лежало… его собственное грязное бельё… К полуночи его напоили до совершенно бессмысленной улыбки и он спокойно проспал до утра, лёжа рядом со стоящим в углу контрабасом… Утром бригада выехала в Одессу.
   Вытирая слёзы, выступившие от смеха, я спросил:
   - Моня, почему ты не называешь ни одного имени? Или просто не знаешь?
   - Как это - не знаю! Конечно знаю! Но эти люди ещё есть и кое—кто
даже в Нью–Йорке! Кто-то в Германии, а кто-то - в Израиле. Это же не так давно было - каких-то 20–25 лет назад… Ладно, на сегодня тебе хватит.
   А в следующий раз я тебе расскажу об одном новогоднем вечере. Мы поднялись со скамейки и неторопливо пошли к Брайтон–Бич, договариваясь о следующей встрече. Все встречи с Моней для меня праздник…

   
©Всеволод Верник.
Бруклин, Нью - Йорк.
10 мая 2005 г.

   Как только мы удобно расположились на набережной 11-го Брайтона, я тут же напомнил Моне его обещание рассказать о каком-то Новогоднем вечере. Уговаривать долго его не пришлось. Под мерный накат океанской волны, Моня начал:
   - Это было в Одессе, в самом начале 70-х. В ресторане, о котором пойдёт мой рассказ, было два огромных зала. В зале первого этажа работала программа Варьете «У весёлого круга», которую создал известный в Одессе режиссёр Генрих Григорьевич Пинский и сопровождал программу прекрасный оркестр под руководством Эммануила Буртковского. Нечего и говорить, что билеты на новогодний вечер в зал с варьете растаяли, как дым сигареты, в первые 15 минут...
   Директор ресторана Юлий Осипович Геллер приказал переставить столы в зале и таким образом нашёл ещё два десятка мест, Но это была капля в море! От желающих не было отбоя и тогда Геллер нашёл выход: Над первым этажом ресторана размещался балкон, подковообразной формы. На этом балконе тоже накрыли столы и продали все места, как в Варьете!
   Всё, о чём я тебе расскажу, случилось именно в верхнем зале. Этот зал имел форму гигантской подковы, в самой верхней части которой располагалась небольшая эстрада с площадкой для танцев перед ней. Выше всех на этой эстраде сидел барабанщик. В правом углу, если смотреть на эстраду, стоял небольшой рояль.
   А теперь ответь мне на вопрос: ты имеешь представление, какую тяжесть в виде грязной посуды переносит официантка за смену? Я сказал: ну – килограмм 500-600. Моня посмотрел на меня так, как посмотрел бы на человека, предлагающего купить «Кодекс строителей Коммунизма» и отчётливо сказал: - 9 тонн!!! Можешь себе представить, как уставали за день официантки! Особенно в праздники!
   Ансамблю предстояло играть всю ночь, поэтому музыканты пришли к 10-ти вечера. Они только поднялись на свою эстраду, как увидели незабываемую картину: По проходу с полным разносом грязной посуды направлялась в другой конец зала, где была посудомойка, официантка Роза. Уже не первой молодости женщина, она имела габариты, к которым даже на Молдаванке относились с почтением! Её бюстгальтер вполне заменил бы моим внукам гамак! В зале уже были посетители, готовые со вкусом проводить старый год. В зале царил праздничный шумок... И вдруг – что-то случилось. На зал обрушилась звенящая тишина, в которой прозвучал въедливый голос барабанщика:    - Розочка, у вас кажется упало?!!
   - Ничего страшного, оно подождёт! - сказала Роза, царственно переступая, через собственное трико, на котором лопнула резинка... Нужно ли тебе говорить, какой хохот раздался в верхнем зале?! На самом проходе, на уровне центра танцевальной площадки возвышается горкой это трикотажное несчастье, для которого предусмотрена ГОСТ-ом только одна резинка... Через пару минут, освободив разнос от грязной посуды, Роза забрала трико и в зале кое–как наступил относительный порядок.
   Артисты ансамбля заняли свои места. К микрофону подошла солистка и приготовилась поздравить посетителей с уходящим годом, как вдруг в наступившей тишине раздался удивлённо-растеряный голос пианиста, усиленный включённым микрофоном:
   - Что это такое??!!!
   Открывая крышку рояля, он хотел поставить упорный штег, как вдруг увидел нечто, потрясшее его. Стоя на эстраде, он брезгливо держал над головой, как дохлую крысу за хвост, огромную морковку, с подвязанными к ботве двумя приличными луковицами. На морковку для пущей убедительности, был натянут презерватив!.. Зал буквально лёг!..
   Куда подевалась солистка ансамбля я не заметил, но хорошо себе помню, что на эстраде в считанные секунды не осталось никого... Потом со стороны кухни раздались голоса, объяснявшие музыкантам, что «...это дружеское поздравление с Новым годом! Мы совсем не имели в виду пожелать вам ТАКИХ заработков!» И только присутствие подоспевшего директора ресторана предотвратило потасовку. Происшествие закончилось вполне благополучно, если не считать, что С Новым годом посетителей поздравил сам Юлий Осипович Геллер.
   «Подарок» кухни ансамблю выкупил известный картёжник по кличке Ляля., настоятельно просивший: - Слюшай, сыграй мене Брямса! Ни один из предложенных пианистом «кусочков» Брамса Ляле не подошёл и тогда пианист не выдержал: - Что вы хотите - мы не знаем, но вы напойте, и мы сыграем! И вот, вперемешку с икотой, Ляля пропел... на мотив «7.40»:

   - Брямс. тра-та, та, та, та-та,
   брямс - тра-та, та-та, та-та,
   брямс – тра-тата, трата-та, та-та...

   Этот Новогодний вечер удался наславу! Можешь мне поверить, если я ещё что-то понимаю возле Одессы! Мы вышли с Моней на Брайтон-бич и распрощались до следующей встречи.