Александр Сидоров - На Молдаванке музыка играет (Четвёртая часть)

 

     Баллада о Кольке-Ширмаче занимает особое место в уголовном фольклоре. Хотя блатной она, по сути, не является, поскольку авторы сочувствуют «предателям воровского мира», однако на сегодняшний день входит в «обязательную программу» классического «блата». Так в чём же особость песни? Прежде всего в том, что она отражает новый, важный этап развития Страны Советов, её уголовного мира и особенно — лагерной системы сталинизма. Поэтому баллада достойна того, чтобы комментировать её подробно, а то и построчно.
     Первая же строка — «На Молдаванке музыка играет» — отсылает нас к песне 20-х годов «Абрашка Терц, карманщик из Одессы»:
 
     Абрашка Терц — карманщик из Одессы,
     А Сонька-блядь известна всей Москве.
     Абрашка Терц всё рыщет по карманам,
     А Сонька-блядь хлопочет о себе.
 
     Абрашка Терц собрал большие деньги,
     Таких он денег сроду не видал,
     На эти денежки он справил именинки
     По тем годкам, которые он знал.
 
     Купил он водки, водки и селедки,
     Созвал гостей и сам напился пьян,
     И кто с гитарой, кто с пустой рукою,
     А сам Абрашка взялся за баян.
 
     На Молдаванке музыка играет,
     А Сонька в доску пьяная лежит.
     Абрашка Терц ей водки наливает
     И речь такую он ей говорит:
 
     «Зануда Сонька, что ты задаёшься?
     Подлец я буду, я тебя узнал.
     Я знаю всех, кому ты отдаёшься,
     Косой мне всё по пьянке рассказал.
 
     Теперь вся улица с меня смеётся,
     Никто мене проходу не дает,
     Никто мене теперь не поддаётся,
     И всё, гадючий род, через тебя».
 
     Если принять на веру утверждение исследователей Майкла и Лидии Джекобсон («Песенный фольклор ГУЛАГа как исторический источник. 1940–1991»), «Абрашка» написан в 40-е годы прошлого века «на мотив песни профессиональных преступников 30-х годов “На Молдаванке музыка играет”», то есть как раз баллады о расправе над «отступником» Колькой-Ширмачом на Беломорканале. Увы, отдавая должное Джекобсонам как собирателям фольклора, приходится признать, что историографы и толкователи они зачастую очень слабые. И в нашем случае их объяснение не выдерживает серьёзной критики. Конечно, сходство четвертого куплета из песни про Абрашку Терца с зачином песни о Кольке-Ширмаче бросается в глаза. Оно становится ещё более очевидным, если вспомнить другой куплет беломорканальской баллады:
 
     На Молдаванке музыка играет
     И вновь веселье пьяное шумит,
     Маруся рюмку водки наливает,
     Пахан такую речь ей говорит...
  

  
     Но эта похожесть не даёт ответа на то, какая из песен появилась раньше. Ведь с таким же успехом безвестные авторы баллады о Кольке-Ширмаче могли позаимствовать мотив и куплет из более ранней уголовной песенки. На мой взгляд, так и произошло. И не только на мой. Например, в интервью на радио «Свобода» в 2005 году Мария Розанова вспоминала о том, почему писатель Андрей Донатович Синявский в 50-е годы прошлого века взял себе для публикации за рубежом литературную маску Абрам Терц: «Терц возник из нашей любви к блатной песне. Из песни “Абрашка Терц, карманщик всем известный”. Это песня 20-х годов, одесская». Ещё раньше, в репортаже о первом дне судилища над Синявским и Даниэлем «Тут царит закон» («Известия», 11 февраля 1966 г.) журналист Юрий Феофанов писал: «Синявский скрывался под именем Абрама Терца... Фамилия Абрам Терц... не лишена интереса. В двадцатых годах ходила по Одессе блатная песенка, в которой персонажем был “Абрашка Терц, разбойник из Одессы”. Может быть, друзья-приятели не случайно подобрали себе псевдонимы, а может, это совпадение».
     Впрочем, мнение — ещё не доказательство. Но есть и другие аргументы. Прежде всего, супруги Джекобсон явно поторопились, когда объявили беломорскую балладу «На Молдаванке музыка играет» песней профессиональных уголовников. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. В песне хотя и несколько иронически, но с явным сочувствием выписаны образы Кольки-Ширмача и Маруси, которые разрывают с блатным миром, впечатлённые великой всесоюзной стройкой. Воры убивают отступников, но (в отличие, скажем, от «Мурки») симпатии авторов явно на стороне погибших. Абсолютно невозможно, чтобы подобного рода баллада исполнялась в блатном кругу. Она же прославляет «порчей», «сук», «гадов»!
     Песня, вполне возможно, и создана в уголовно-арестантской среде. Однако явно — не в среде арестантов, принадлежавших к воровскому сословию. У воров, блатных она как раз вызывала негативные эмоции. И вряд ли они бы стали на её основе создавать песню чисто блатную.
Вообще-то переделок и народных, и популярных авторских песен в блатном фольклоре более чем достаточно. Но — песен нейтрального содержания (популярных советских, народных, фронтовых, городских романсов), а уж никак не прославляющих «сучье племя» и развенчивающих преступную жизнь. Не случайно во многих вариантах в уста пахана вкладывается строка: «У нас, ворья, суровые законы».  Вместо «ворьё» также поют «жульё». То есть те, кто исполнял балладу, заменяя «воров» на презрительное «ворьё», понимали, что песня — не блатная.
     А вот обратный пример — совершенно естествен! То есть на основе уркаганской песенки создать шлягер, стилизованный под «блат», но направленный против блатной романтики, — это очень удачный метод контрпропаганды. Да и многочисленные переделки известных уголовных песен — явление чрезвычайно распространённое.
     Правда, Джекобсоны ссылаются на то, что в конце 40-х и в 50-е годы пелся куплет, где прямо вводилась кличка Ширмача:
 
     Кому ты, стерва, лярва, отдаёшься,
     Я знаю, что Ширмач тебя ебал.
 
     Но это неудивительно, учитывая указание на то, что такой вариант был популярен среди школьников и студентов. Спустя десятилетия, да ещё вне уголовной среды подобное смешение вполне объяснимо, ведь обе песни исполнялись на один мотив и с упоминанием Молдаванки, где играет музыка. Текст «Абрашки» вообще варьировался самым причудливым образом. Мы встречаем здесь и отголосок одесского шлягера «Сегодня Сонечка справляет аманины», и куплет о том, что «на Молдаванке играют и поют», «прохожих раздевают», который кочует по многим образчикам одесского песенного фольклора.
     Кстати, имя Абрашки Терца — далеко не единственное в вариантах песни, которая так пришлась по душе Синявскому. Вот другая версия:
 
     На Молдаванке музыка играет,
     А Сонька-лярва пьяная лежит,
     А Колька-Свист ей водку наливает
     И по-блатному что-то говорит.
 
     Колька-Свист — герой первого советского звукового художественного фильма «Путёвка в жизнь» режиссёра Николая Экка.  Премьера состоялась 1 июня 1931 года, картина пользовалась бешеной популярностью не только в Стране Советов, но и за рубежом. «Путёвка в жизнь» получила приз зрительских симпатий на Первом международном кинофестивале в Венеции в 1932 году, а Экк тогда же был признан лучшим режиссёром по опросу зрителей. После фестиваля картину закупили 26 стран, всего же она была показана в 107 странах.
     Так вот, Колька-Свист, Мустафа и Жиган — три самых ярких и известных персонажа «Путёвки», быстро вошедших в фольклор. Сразу же после фильма народ сочинил знаменитый куплет, пересказывающий драматические коллизии картины:
 
     Мустафа дорогу строил,
     Мустафа по ней ходил.
     Мустафу Жиган зарезал,
     Колька-Свист похоронил.
 
     С огромной долей вероятности можно утверждать, что в повествование о Соньке-лярве, отдающейся всем подряд,  Колька-Свист попал вскоре после выхода «Путёвки в жизнь» на экраны страны. А имя Соньки могло появиться чуть позже, после 1936 года, когда стал популярен и другой фильм о «перековке» уголовного мира — «Заключённые», где в центре внимания оказались такие персонажи, как уголовник Костя-Капитан и блатнячка Соня.
     Вообще-то Сонька — не единственное имя героини. Известна версия той же песни, где действует Манька. Есть много различных вариантов, приведём текст из книги тех же Джекобсонов:
 
     Зануда Манька, что ты задаёшься?
     Подлец я буду, я тебя узнал.
     Я знаю всё — кому ты отдаёшься,
     Косой мне Петька правду рассказал.
 
     Зачем тебе я жёлтые ботинки,
     Шелка и крепдешины покупал,
     Менял фарты на ленты и резинки,
     Во всём тебе, гадюка, угождал!
 
     Любопытна явная перекличка с «Муркой»:
 
     Мурка, в чём же дело,
     Что ты не имела?
     Разве я тебя не одевал?
     Кольца и браслеты,
     Юбки и жакеты
     Разве я тебе не добывал?
 
     Возможно, Манька появилась раньше Соньки, в середине–конце 20-х годов. А уже в 30-е неизвестные авторы перелицевали песенку, включив в неё и Кольку-Свиста, и Соньку.