С Аркадием Северным - в Советский Союз - часть 6

     Ну, в самом деле, ведь тут про тайгу не беспросветная зоновская тоска, и не блаженная каэспэшная романтика... а чёрт знает что, перековерканная советская песенка... и вот почему-то эта глупость западает так глубоко и навечно...
     Вот так и остался в памяти тот вечер ранней весны, и лента с Северным, на стареньком магнитофоне, – уж и не скажу теперь, как он назывался. Хилый был магнитофон, и изношенный, и уже на половине громкости не мог нормально звучать, треснувшие динамики дребезжали и захлёбывались – хоть затыкай уши; и поэтому пускали мы его через совсем уж старинную радиолу. А у той старушки-радиолы динамики были зверские, и гремела она подчас на всю улицу, повергая мирных дачников в ужас и негодование.
     С самого детства меня просто завораживал "антикварный" вид этой радиолы, огромного музыкального ящика: полированное дерево "под орех", затейливо изогнувшийся "фасад", парчовая ткань, ручки и клавиши из нежно-желтоватой – "слоновой кости"! – пластмассы, яркий зелёный глазок индикаторной лампы, и надпись наискосок золотыми буквами "Estonia"... Осталась эта радиола от первого владельца дачи, моего двоюродного деда, – вместе с такими же солидными и основательными предметами "профессорской" обстановки: настоящим старинным, хоть и обшарпанным буфетом, потемневшим самоваром, оленьими рогами у входа... Но уже немного, к сожалению, оставалось тогда от этой обстановки, понатаскала многочисленная родня туда всякий современный хлам, и испортила начисто всё очарование стиля...
     Вот и тот разломанный магнитофон появился на даче аналогичным же образом – вместо помойки. И появился-то, кстати, совсем незадолго до того, как мы слушали там ленту с Северным. До того все эти лыжные вылазки шли обычно под гитарный аккомпанемент, и совсем другие песни связывались у меня в памяти с зимним лесом...
     Но не ради речки-Бирюсы, и антикварной радиолы, конечно же, решился я заговорить о той даче. Связаны у меня с ними гораздо более яркие и важные воспоминания... О первом, и... ну да, конечно же, вы уже правильно догадались, – неудачном сексуальном опыте...
     Но не под песни Аркадия Северного. Нет.
     Была в нашей школе одна девушка... Банальное начало рассказа, конечно, но что ж тут ещё скажешь? Была, и всё. И для меня – ничего больше, потому что была-то она на целых три класса старше! Для школьных лет – просто космическая дистанция... Тогда я, пожалуй, даже и не успел понять, нравится ли она мне как-то по особенному, или так же, как и все; ведь в озабоченном этом возрасте влечёт вообще ко всем окружающим девчонкам. Даже к своим недоразвитым, как цыплёнок по рубль пять, одноклассницам, а что уж тогда говорить о таких взрослых, сформировавшиеся особах из выпускных! Но она закончила школу, и больше я её не встречал; да, пожалуй, почти и забыл...
     Но что-то, видать, испортилось у меня в голове, и нормальные отношения я ни с какой девчонкой в школьные годы так завязать и не смог...
     И не в том ещё была беда, что я всегда выглядел младше своих, и так невеликих лет. Ну, нашёл бы какую-нибудь дурочку себе же под стать, а то и на пару классов помладше, – только таков мне и был правильный путь в амурных делах... Ан нет! Так и заставляла какая-то злосчастная планида всё время таращиться не на кого-нибудь, а на первых красавиц школы. Знал прекрасно, что не светит там ничего, и светить не может, и всё-таки, в глубине души лелеял какую-то дурацкую надежду на чудо. Вот обратит на меня внимание эта королева, и... И покатиться дальше всё само по себе, как надо. А как конкретно – очень смутно себе представлял. И сам не предпринимал никаких решительных шагов, чувствуя, что попытки мои безжалостно обсмеют. Правильно чувствуя...
     Только и оставалось радоваться, когда какая-нибудь из этих "королев" снисходила до общения со мной – по каким-то делам, или просто от нечего делать, так, между прочим... Пыжился при этом, как павлин, очень пытался "умно" говорить, и, наверное, оставлял у них совсем уж удручающее впечатление...
     Но довлачился я, наконец, до заветного окончания школы, и умудрился даже поступить в вуз, и вот тут и пошла в моей жизни какая-то мистическая череда непонятных и невероятных казусов...
     Куда поступать – я особо и не задумывался, как и большинство тогдашних выпускников с полнейшим сквозняком в голове, когда нет никаких сознательных устремлений, и даже ясных наклонностей. Единственное – понимал, что хоть и плоховато у меня с ясностью мышления для технических наук, но с подвешенностью языка для гуманитарных – ещё хуже... Но каким же вывертом судьбы из двух десятков технических вузов Питера занесло меня именно в тот, где уже училась она? И как умудрился я встретить её там буквально через пару недель учёбы?
     И, в конце концов, почему она так легко стала вдруг со мной общаться?
     Ни при какой погоде такая девушка не могла бы связаться с подобными мне малолетками!
     Но всё это было; вот только закрой глаза – и всё, как вчера: тёплый вечер в середине сентября, какое-то лёгкое ощущение кайфа от своего нового положения студента – пусть и не совсем, но всё-таки самостоятельного человека; и от свободы, ещё не совсем остывшее за два с небольшим месяца после окончания родной опостылевшей школы. Я иду по аллейке нашего вуза...
     И вдруг встречаю её.
     – О, привет!
     Недоумённый взгляд – она меня, конечно же, не узнала.
     – Ну, мы ж учились в одной школе! Помнишь? А ещё в КМЛ...
     – А... Привет. А ты что – поступил?
     – Ну да!
     – Поздравляю... Ну и как тебе здесь, учёба уже напрягла?
     – Да пока что нет...
     Самый обычный случайный разговорчик, ни о чём, и ни к чему. Но даже в нём мне чудится что-то особенное, непривычное. Мы ведь теперь с ней беседуем на равных! Три курса разницы – это всё-таки не три класса...
     – Ты куда? – Да так просто, а ты?... – Присядем, покурим?
     ...Вот так оно и бывает. Если б не курево, не эта страшно вредная привычка, то ничего бы дальше, наверное, и не продолжилось... Но повод найден, и мы идём на скамеечку, и я достаю пачку, полный гордости – тоже ещё не успевшей остыть гордости от того, что могу теперь курить в открытую. Вот она – свобода. Вот он – статус взрослого человека!
     Смешно, конечно. Радует вчерашнего школьника всякая ерунда, аж до головокружения, и впереди их ещё много, таких моментов утверждения "самостоятельности и свободы". Не знает он ещё, чего стоит настоящая самостоятельность; и постичь всё это предстоит лишь своим собственным лбом, и не один раз... Ну да ладно. В конце концов, когда-то все были такими.
     И вот сидим мы с ней на лавочке, и курим, и беседуем как два совершенно равных человека. И... пьяный воздух свободы, как ему и положено по знаменитой цитате, играет со мной злую шутку. В одуревшую голову заползает абсолютно сумасшедшая мысль, что я, пожалуй, и впрямь могу замутить с ней "роман"...
     Увы, – как я уже говорил, подобной болезнью я страдал ещё в школе...
     Хотя, как раз про неё-то я тогда даже и не успел помечтать, как обратит она на меня внимание, и что-то такое там закрутится и покатится... Мечтал, вернее; и гораздо более страшные вещи мечтал, возбуждаемый видом её шикарной фигуры, но я ж тогда был совсем малолетним придурком, и мечтал совершенно абстрактно...
     И вот – обратила!
     И мы сидим с ней, и треплемся про жизнь во всех её смыслах – от новинок музыки и дворово-школьных сплетен, до самых что ни на есть философских аспектов нашего бренного бытия... А меня уже распирает от гордости, мне чудится во всех её словах какое-то "особое" ко мне отношение. Понимаете, да? Она ведь только присела со мной покурить и поболтать, просто от нечего делать, а я уж вообразил себе чуть ли не завязку "романа"...
     А на следующий день я уже нахально подстерегаю её, узнав расписание их курса, и опять предлагаю поболтать и покурить. У меня есть и козырь – пачка импортных сигарет! Тех самых "Salem", кстати... И я действительно отдал за неё фарцовщикам два с трудом накопленных червонца.
     – Ого! Откуда дровишки? – Она, конечно, тоже удивлена видом этой "буржуйской" пачки.
     Я лишь небрежно и неопределённо машу рукой. Мол, сигареты – для меня это пустяк, о котором не стоит и говорить. А может – мои "дела", позволяющие мне приобретать такие сигареты, слишком значительны, чтоб о них говорить... Понимай, как хочешь. Она принимает эту игру, тоже многозначительно говорит "О-оо.." и мы идём на ту же скамейку...
  

  
     И вот мы опять сидим с ней, и треплемся о чём-то умном-умном. Вернее – уже в основном треплюсь я, изо всех сил стараясь показать, какой я культурный, мыслящий, и остроумный. Слава Богу – ей уже пора идти, и мы расстаёмся до того, как я успеваю наскучить своей трескотней.
     Непонятно – на что я только надеялся? Эх, благое свойство юности – вовсе не думать ни о чём вдаль, и ничего не просчитывать даже на полшага; причём не просто не думать, а совершенно искренне не подозревать, что о таких вещах можно задумываться! Просто жить себе, да делать, что приходит в голову, а что из этого будет? – а вот там и посмотрим, что будет...
     Вот так на третий день я и оказываюсь опять на её пути... Не думая, что это уже выглядит глуповато – такая традиция её подкарауливать, чтобы поболтать на лавочке. Но она пока что, вроде бы, не выказывает неудовольствия.
     Конечно, я понимаю, что всё это может ей наскучить, и вообще – что нельзя топтаться на месте, должно быть какое-то развитие отношений... Не было там на самом деле никаких отношений, но какая разница? Я-то воображал, что были! Значит, надо хоть понемногу продвигаться... Как учил товарищ Ленин в своей работе "Советы постороннего" – "надо, – мол, – добиваться ежедневно хоть маленьких успехов"... Ильич, правда, говорил это не о том, как клеить баб, а о вооружённом восстании; но фраза нам и запомнилась, и пригодилась. Как только её "прошли" на занятиях по Истории КПСС, так один товарищ из группы сразу же и узрел эту параллель; а все подхватили, и потом уже часто повторяли, что отношения с девушками надо развивать именно по Ленину...
     Да, представьте себе, знали мы кое-что и из Ленина, и не только классические, намертво вбитые в подсознание цитаты "Коммунизм – есть советская власть...", или "Учение Маркса всесильно..." Эх, старалась наша правоверная историчка, выливала на нас всю эту идеологическую бодягу немереными дозами и с большим пафосом; а мы, как и все студенты СССР, лишь едва доносили это до экзамена, а потом напрочь выплёвывали из памяти. Только наиболее выдающиеся, вроде нашей ехидной компании, умудрялись во всём этом Ленине что-то запомнить, и даже найти, как видите, вполне практическое приложение...
     Только мне-то что толку с этих ленинских советов, если я так и не могу придумать, чего же дальше делать, куда двигаться, и в чем достигать этих чёртовых успехов? По "классической" схеме, как действуют со своими девчонками знакомые опытные кавалеры, – пригласить её в какое-нибудь заведение? Но не в излюбленный же нашими студентами паршивый бар, что в стекляшке на втором этаже продуктового магазина, – этот частично алкашеский, а частично гопницкий гадюшник! А на ресторан... да какой там, к чёрту, ресторан, – и просто на приличное кафе у меня слишком мало денег...
     Или, опять-таки по методу опытных товарищей, осмелеть и распустить руки, хотя бы слегка; а там, как пишут в книгах, от легкого телесного контакта пробежит какая-то "искра", и... и что-то там должно будет произойти. Что приблизит к заветной цели... К какой? Ну, понятно, к какой... Я ж теперь с ней "на равных", она мне не чудится неприступной "королевой"; так что у меня и мыслей нет ни о каком "возвышенном служении идеалу", женщине, которая неизмеримо выше, – в общем, всей этой мути, о которой писали восторженные романы, и которая на самом деле – просто сервилизм, самая параноидная разновидность мазохизма. Нет уж, "Гранатовый браслет" – это для клиники, а мне бы чего-то поосязаемей...
     Но самое страшное, что такой, казалось бы, здраво-циничный взгляд, не даёт никакого практического выхода! Я пытаюсь как-то неуклюже, якобы невзначай, к ней придвинутся, притиснуться, задеть... но на самом деле стесняюсь и боюсь, несмотря на то, что влечение у меня к ней действительно чисто сексуальное. Жуткая раздвоенность! Вот так я и маюсь, страдая, – ну, и конечно, всё жду, что она сама сделает какой-то первый шаг; а она, конечно, и не думает делать ничего подобного. И моих "попыток" совершенно не замечает... или делает вид...
     И не остаётся мне ничего, как продолжать этот "умный-культурный" трёп, который должен был ей изрядно уже наскучить, но тут, как всегда, – даже смешно говорить про такую банальность! – приходит на выручку поэзия.
     Угадайте, кто её любимый поэт? Естественно, не Мережковский, и не Поль Элюар! Она потому и может слушать мои дилетантские псевдоинтеллектуальные излияния, что сама – человек совершенно простой, без "высококультурной" неврастении. И любимый её поэт – конечно же, любимый поэт подавляющего большинства девушек СССР, Сергей Есенин. И вот я начинаю разглагольствовать, так и сяк мусоля очень "свежую" мысль, что во многих стихах Есенина изначально существует какая-то внутренняя мелодия, и они сами собой ложатся на музыку...
     И тут она опрометчиво замечает, что песен на стихи Есенина она знает не так уж много...
     О, ну тут я сразу чувствую себя на коне! Про это мне есть, что сказать! Мы же весь десятый класс пели разные есенинские песни, и даже пытались сами сочинять мотивы к некоторым стихам. Конечно, не потому, что Есенин входит в программу десятого класса, его-то как раз мы читали давно и без программы. А песнями заразились после того, как прослушали их на записях Аркадия Северного...
     Да, дорогие товарищи, как видите, и в моё скорбное повествование тоже вплелась эта тема... Как он сам говорил когда-то: "И тут таки в это время входит Аркадий Северный... " – что ж, оно к тому и шло.
     Хоть я и не интересовался им целенаправленно, и записи специально не собирал, но свою роль в этой трагикомической истории сыграли и они...
     Но ей я даже и не говорю про Северного. Она, судя по всему, обычная советская "меломанка", которая просто слушает всё подряд; и наверное, подпольщина вроде Северного у неё тоже имеется, наряду с прочим, – у кого её только не было в те годы? Но вряд ли она этим особо увлекается, и неудивительно, что есенинских записей Северного никогда не слышала... Да и ладно! Оно ещё и лучше: дать ей послушать ленту – это как-то совсем неинтересно. Чтоб похвастаться, что ли, что у меня есть такие записи? – но это меня вовсе не вдохновляет, как некоторых. Я вот лучше ей сам спою! И плевать, что мне до Северного, как до луны, она-то всё равно этого не поймёт, раз ей не с чем сравнивать...
     Предложение послушать есенинские песни в моём исполнении она воспринимает хоть и с легким изумлением, но с интересом, однако идти для этого ко мне в гости отказывается. Нет, спасибо, но у неё не так уж много времени. Как-нибудь в другой раз. Этот "другой раз", конечно же, – не более, чем форма вежливости, но я его воспринимаю буквально. Что ж, будет и другой раз, а пока это можно устроить и тут! Ей понравится, и тогда уж она точно захочет продолжения...
     И я тащу её в наш институтский клуб, где у меня уже есть знакомые, которые могут одолжить на полчасика какую-нибудь гитарку. Уходим в ближайшую пустую аудиторию, и...
     И вот я беру гитару... Чему-то ж я всё-таки учился, целый год таскаясь на курсы при Доме Культуры, и умею немножечко больше, чем дворовое побряцание на блатных аккордах! Сейчас ты услышишь...
     Делаю красивый проигрыш... и неожиданно для самого себя начинаю петь "Не гляди на меня с упреком".
     Это, конечно, тоже из репертуара Северного, но вовсе не то, что я хотел петь изначально!
     Нет, вообще-то первой у меня мелькала мысль про "Устал я жить в родном краю", она мне очень нравилась своей чернушностью, и я всегда с большим воодушевлением выводил концовку "А Русь всё так же будет пить..."; но тут-то всё-таки надо было изобразить что-нибудь про любовь! И я совершенно точно собирался спеть "Заметался пожар голубой", собирался до самого последнего момента... но в этот самый момент что-то во мне замыкается, и я пою это самое "Не гляди..."
     Пою тоже с большим воодушевлением, лишь каким-то краешком сознания догадываясь, что все эти "На мою охладевшую душу натыкались такие не раз" и "Но и всё же, тебя презирая..." звучат совершенно двусмысленно, и могут быть поняты ею в самом прямом смысле! Но не бросать же песню... В конце концов, у Есенина большинство стихов как раз на схожую тему, и со схожим настроением, так что всё это можно принять просто как условность жанра. А она... Да кто ж её знает! Конечно, ей известен этот стих, и в последнем куплете она даже тихонько вторит знаменитые слова "если б не было ада и рая..." А когда я допеваю, выдаю ещё один замысловатый проигрыш на коду, и довольно таки картинно вскидываю голову, глядя на неё и ожидая похвалы, она вдруг каким-то тихим и странным голосом говорит:
     – Красивая песня...
А потом так же тихо продолжает:
     – Только странно ты спел... будто от себя... Тебе-то зачем изображать эти разочарования, тебе ж ещё только встречать да влюбляться...
     А я, так же неожиданно охрипшим голосом выдаю:
     – А я ведь тебя встретил...
     Называется – "признание состоялось".
     И можно представить, как она удивлена, и как ругает себя в душе за то, что так опрометчиво допустила "сближение" с неизвестно что себе вообразившим сопляком! Впрочем, она этого, конечно же, не показывает...
     Ну, а что состоялось потом, догадаться уже не трудно. Дружеская и участливая беседа. О том, что страсть я принимаю за любовь. Что лучше нам быть просто друзьями. Что в чувствах у нас ничего не получится... Ну, чего там повторять. Это стандартнейшие фразы для такой ситуации, сказанные уже миллионы раз до этого... Я всё это слушаю в пол-уха, ещё пребывая в эйфории от собственной смелости от того, что я всё-таки сказал ей о своих чувствах... Мало ли что она говорит! всё ещё закрутится и будет так, как надо...
     Ничего, конечно, не закрутилось. Она приняла правильное решение, и резко порвала с этими нашими странными встречами... Естественно, я ходил и страдал, терзался рефлексией и неврастенически рассуждал, почему же всё так получилось...
     Ну, а дальше...

---

1   2   3   4   5   6   7   8   9   10