С Аркадием Северным - в Советский Союз - часть 7

     Следуя классическим рецептам я пытаюсь "утопить тоску в загуле", – хотя, конечно, смешно лепить такие высокие эпитеты к тому, что могло происходить при наших, более чем скромных возможностях... Всё примитивно: общага, пьянка, пятнадцать малознакомых друг с другом человек в одной комнате, дым коромыслом, все быстро нажрались... Обычно на таких безобразных попойках и приобретается первый половой опыт, к чему меня как раз усиленно и склоняют товарищи. Сдаётся, что специально для меня они привели эту весьма потасканную, хоть и смазливенькую бабёнку, которая уже тоже пьяна до того, что не может попасть сигаретой в пепельницу. Товарищи заботливо инструктируют:
     – Ты не бзди! Она уже готова, хватай смелее, и всё само пойдёт...
     – Да, не мандражируй! Она баба опытная, сама знает, чего делать.
     – Во, и главное – за член руками не хватайся, она сама вставит!
     – А чё так?
     – Ну, своей рукой только лохи вставляют...
     – Да ладно, для первого раза херня. Я вот в первый раз вообще кончил в мировое пространство...
     – Да, точно; а чтоб сразу не кончить, надо об этом не думать...
     – Ха, а я по "первоходке" вообще не кончил. Прикинь – стояло, как дубина, вставил, пошёл... а он, падла, слабеет, слабеет... Блять, ну сделал вид, что уже кончил, чтоб не опозориться... Уссаться! Понятно, если баба прикидывается, а тут...
     – Это от того, что в детстве много дрочишь...
     И вот ошалевший после таких напутствий, я оказываюсь с этой подругой в какой-то затхлой тёмной каморке неизвестного предназначения, где-то под лестничным пролётом... Товарищи напрасно старались со своими инструкциями. Мне не приходится даже и начать... Слава Богу, что ещё одна вечная подростковая страшилка – о том, что за слабость женщина безжалостно обсмеёт, и после этого импотенция заклинится навечно, – не сбывается; добрая подруга меня успокаивает, предлагает пойти и выпить ещё; но после добавки я уже вырубаюсь окончательно, и просыпаюсь только утром в заблёванном общежитском туалете...
     Что ж, если сказать, что всё это сильно подняло мне настроение, и позволило более весело, светло, и оптимистично взглянуть на жизнь, – то это, увы, не так... И я продолжаю угрюмо и мрачно влачиться по жизни, терзаясь... собственно говоря, уже и сам не знаю, чем.
     И вдруг под ноябрьские праздники...
     Кто-то там наверху, кто выводит линии нашей жизни по траекториям, которые не поддаются расчётам никакой самой высшей математики, решает, видимо, создать очередную "случайную" точку их пересечения... И я вдруг опять встречаюсь с ней, и встречаюсь там, где меньше всего ожидал.
     Волей самого нелепого случая мы оказываемся на пустой платформе станции Васкелово. Я еду на дачу – да, ту самую дачу в Лемболове, то ли чего-то туда отвозить, то ли забирать. Больше-то, вроде, и незачем туда ездить, когда грибной сезон закончился, а лыжный ещё не начался... Какая-то глупая и неожиданная рассеянность, – и я путаю электричку, сажусь в ту, которая идёт только до этого Васкелова, а мне нужно на две станции дальше. И вот я болтаюсь по платформе в ожидании следующей электрички...
     Вокруг прекрасная питерская осень: низкое серое небо, бегущие рваные тучи, периодически сыплющие мелкую водяную пыль, пронизывающий ветер... Насквозь промокшие голые чёрные деревья, и пожухлая, серая, отсыревшая трава. Ну и что? Легко и просто восхищаться золотой осенью, когда на фоне густо-густо синего неба сумасшедшее буйство красок в осенней листве... Не зря же про золотую осень так много стихов и песен...
     А кого может радовать этот чёрно-серый слякотный пейзаж, и этот унылый, бесконечный, беспросветный и безнадёжный дождь?
     Меня – радовал! Потому что такая погода – как раз в полной гармонии с прекрасным чувством унылости и безнадёжности всей жизни... Чистый декаданс. С которым, конечно, знаком я очень поверхностно, и даже подходящие стихи про такую погоду вряд ли смогу вспомнить. Разве что вот это самое "бесконечно, безнадежно" про моросящий дождик; но какой же это декаданс? Это Саша Чёрный, хоть и поэт Серебряного века, но лирический сатирик, а не декадент; и он этой слякотью вовсе не упивался, а в этом-то вся и суть... Кстати, и эти его строки про дождик и ветер-шельму известны мне вовсе не из книг, а по песне, исполненной всё тем же Аркадием Северным...
     И вот я мрачно и торжественно размышляю обо всём этом, слоняясь по мокрой васкеловской платформе... и вдруг натыкаюсь на неё.
     "– О, привет! – Привет... – Какими судьбами? – Да так... Неважно". И я до сих пор так и не знаю, какой случай занёс её сюда. "– Холодно... – Да... И мокро..." Её электричка до города только через полтора часа. А моя вот-вот уже подойдёт. "– Давай ко мне, тут рядом! Хотя б дождемся под крышей... – Ну, пошли. Выпить у тебя есть? Продрогла..."
  

  
     Нет, судя по всему, не столько продрогла она, как хреново ей от чего-то было на душе... Но я не лез с расспросами. Чего там было, и как – этого я не знаю, и никогда уже не узнаю; всё так и осталось в том ноябрьском тумане... да и пусть там и остаётся.
     ...И вот мы доезжаем до моей станции...
     ...И идём через унылый, раскисший и почерневший лес до дачи...
     ...Я растапливаю щепками маленькую дачную буржуйку, – она нагреется быстро, и можно будет хотя бы немного согреться вблизи неё, – и достаю из буфета бутылку, водочную настойку на калгане, которую кто-то из родственничков ставил для себя. Да плевать...
     ...Включаю ту самую, древнюю радиолу – не Аркадия Северного, естественно; тем более, что никакого магнитофона на даче ещё и нет, – ловлю какую-то импортную станцию, которая без перерывов передаёт душевную эстрадную музыку вроде Джеймса Ласта или Поля Мориа...
     ...И, как ни странно, при этом мы почти ничего не говорим...
     ...И вот – уже тепло, а на улице быстро темнеет; но мы не зажигаем свет: светят только из открытой печной дверцы огоньки на догорающих дровах, да ещё радиола – неяркий медовый свет от шкалы, и светло-зелёный глазок индикатора. Настойка, налитая в обычные гранёные стаканы, таинственно мерцает, и переливается, как в хрустале...
     ...И она подходит ко мне...
     ...А вы, конечно, ждёте подробностей.
     Не дождётесь.
     И если бы я хотел закончить в духе "красивых" романов, то сказал бы что-нибудь в таком роде: " Не дождётесь – тот вечер принадлежал только нам, и память о нём – только наша. Хоть и не было больше никакого продолжения тем отношениям, и просто остались воспоминания... И пусть даже она, может быть, никогда и не придавала никакого значения этому мимолётному приключению! Но со мной он всегда – этот полумрак старой дачи, и музыка оркестра Поля Мориа всегда воскрешает его в памяти..."
     А на самом деле...
     На самом деле, рассказывать о тех подробностях просто стрёмно и смешно. Хмырь из общаги, видимо, накаркал, и меня угораздило попасть точно в такую же идиотскую ситуацию... Внезапно наступившая слабость уже во время процесса... и лихорадочные мысли о том, что во избежание позора надо изображать оргазм. Ещё и не зная толком, как он должен выглядеть при нормальном настоящем сексе... А потом видеть, что она, конечно же, всё поняла, но делает вид, что поверила. Эх...
     И воскрешает тот вечер в памяти никакой не Поль Мориа, а всё тот же Аркадий Северный, хоть он там вовсе и не звучал. Но когда я слышу его замечательную песню "Член ты мой опавший..."
     ...С тех пор минуло уж много-много лет.
     Своё место в половой жизни я, в конце концов, всё-таки нашёл, и все эти самокопания в мраке далёкого прошлого уже никому не нужны. Говорят, что пора уже всё забыть. И выйти, наконец, на волю из этого дурдома...
     Но дурдом, как и Царство Божие, всегда находится внутри нас.

---

1   2   3   4   5   6   7   8   9   10