Загадки песни Тумбалалайка

     При создании текста «Тумбалалайки» анонимный автор, очевидно, опирался на народную песню «Du mejdele, du fajns» («Ой, девушка, ой, милая»). Ее героиня, к примеру, с двумя загадками («Где король без страны?/ Где водица без земли?») справляется следующим образом: «В картах тот король хранится. / В слезах без земли водица» (пер. А. Каплана и Е. Хаздана). Но если мелодия «Du mejdele, du fajns» сочинялась скорее всего на готовый текст, а возможно, и его же автором, то текст «Тумбалалайки» требовалось уложить на относительно известную мелодию городского вальса. Он имел двухчастную композицию, что определило деление песни на куплеты (содержательную часть) и припев. Как раз припев этой песни-загадки, по-моему, сам представляет некую культурологическую загадку:
  

  
     В самом деле, причем тут балалайка, русский народный инструмент, когда еврейский паренек из белорусского или украинского местечка, изъясняющийся на идише, задает еврейской девушке загадки о таких предметах, как камень, любовь и сердце? Но мало того, эта непонятно откуда взявшаяся балалайка с присоединенной, очевидно, в целях звукоподражания приставкой «тум», по какой-то причине дала песне название! Не странно ли?
Давайте поразмышляем. В первом куплете «Тумбалалайки» поется о том, что парень, прежде чем «спросить, не посрамиться», долго «стоит и думает» (шутка ли — целую ночь!) Допустим, дело происходит задолго до революции в одном из местечек Подольской губернии, где евреи живут отнюдь не изолированно от русских и украинцев. Хотя бы по этой причине его ночные думы вполне могут сопровождаться игрой балалайки: неподалеку развлекается другая этническая компания. Тем более что практически тот же инструмент под названием балабайка еще с XVIII века был известен на Украине как народный.
  

     Игра балалайки, с одной стороны, не дает парню сосредоточиться, удлиняя его ночное стояние, но с другой — веселит, развеивает страхи перед предстоящей встречей-поединком. И паренек потихоньку начинает подпевать: «тумбала, тумбала, тумбалалайка…» Через какое-то время к нему приходит уверенность; под мелодию балалайки он наконец придумывает для девушки загадки и, успокоенный, отправляется домой. На следующий день, задавая ей сразу по две-три загадки и дожидаясь ответа, он всякий раз вспоминает минувшую ночь, балалайку и сочиненные на знакомую музыку слова нехитрого припева. А девушка уже спешит с ответом:
  

  
     Итак, с балалайкой, кажется все ясно. Но вот мелодия городского вальса в исполнении украинского или белорусского балалаечника в маленьком дореволюционном местечке Западного края — реальность ли? Углубимся немного в историю. Вальс как «танец плавного движения, состоящий в поступательном движении парами в такт ¾ имеет австрийское происхождение. В качестве танца и уж тем более как песня, исполняемая на вальсовую мелодию, в России он утвердился далеко не сразу. Его проникновение в светские гостиные Петербурга, а затем и других городов империи связано с именем испанского композитора Висенте Мартина-и-Солера (1754–1806), приглашенного в 1788 году Екатериной II в качестве придворного капельмейстера. Он прибыл в Петербург из Вены, где проработал долгие годы и не понаслышке знал, что такое вальс. Там же он написал свою знаменитую оперу «Редкая вещь» (1786), первым из композиторов включив мелодию вальса в произведение подобного рода.
     В России в его постановке опера шла с 1789 года до самой смерти маэстро, и в большой степени способствовала натурализации вальса в высшем обществе и его последующему проникновению в прочие социальные слои. На это, конечно, потребовалось немало времени. Но уже ко второй половине ХIХ века популярность вальсовых мелодий была в России столь велика, что на них стали сочинять либо подбирать ранее написанные стихи для исполнения в качестве песен и романсов. Наиболее яркий пример такого рода представляет собой переработанный в ритме вальса марш начала ХIХ века французского композитора Флориана Германа, на который примерно лет сто сорок назад в России запели стихи украинского поэта Евгения Гребенки «Черные очи» (1843). Теперь всему миру этот «русский» вальс известен как цыганский романс «Очи черные».
  

  
     По времени создания этот шлягер все же ближе к «Du mejdele, du fajns», чем к «Тумбалалайке». А вот другой популярнейший романс в ритме вальса, «Ласточка» (мелодия принадлежит неаполитанской народной песне «Vieni sul mar» – «Выйди в море»), свой русский текст получил примерно в те же годы, что и «Тумбалалайка» — на рубеже ХIХ и ХХ веков. В это время вальс уже совершенно обрусел и звучал по всей стране в самых различных интерпретациях.
     Немало вальсовых мелодий, написанных в те годы никому не известными сочинителями, порой получали стремительное распространение, но при этом почти так же стремительно забывались, вытесняемые другими новинками авторов-любителей. Больше всего везло тем, на мелодии которых успевали сочинить подходящие стихи (как например, «Шар голубой» или «Раскинулось море широко»). К тому времени балалайка, на какое-то время оттесненная из городской среды семиструнной гитарой, благодаря усилиям Василия Андреева снова обретает необычайную популярность во всех слоях российского общества.
  

  
     Балалаечные ансамбли организуются даже политическими ссыльными. Так, широко известный в 1920-е годы пролетарский поэт Владимир Кириллов, находясь в 1908–1910 годах в ссылке на севере, настолько хорошо обучился игре на балалайке (в составе оркестра народных инструментов, организованного ссыльными), что, освободившись, поехал с любимым инструментом в Америку в качестве бродячего музыканта. Он посетил около тридцати городов, неплохо заработал и вернулся в Россию, где профессиональная игра на балалайке стала к тому времени делом особого шика. Так что популярный вальс-новинка, сыгранный на балалайке для веселящейся летней ночью компании, — обычная бытовая картинка тех лет.
     Не является чем-то необычным для того времени и сочинение еврейского текста для популярной городской мелодии. Кроме «Тумбалалайки», слова на идише обрел (скорее всего, в Одессе) упоминавшийся выше городской вальс начала ХХ века «Шар голубой».
     Впрочем, русская часть истории вспоминаемой нами песни имела свое скромное продолжение во второй половине ХХ века. Советский эстрадный певец Николай Никитский (1921–1995), пик популярности которого пришелся на 1950-е годы, и тогда, и позднее не прекращал радовать своих многочисленных поклонников некоторой вольностью в подборе репертуара. За это ему нередко доставалось от административно-идеологических надсмотрщиков. Тем не менее в конце 1960-х или начале 1970-х годов в его репертуаре появляется русский вариант «Тумбалалайки». Автор текста остался неизвестен. Песня прозвучала как несколько запоздалый отклик на широко распространившееся к тому времени посредством магнитофонных записей исполнение сестер Берри:
  

  

     Песня поется от имени молодого человека, родившегося за океаном. Дед, научивший его этой «русской песне», некогда «горько ошибся»: придя по распутью в Одессу (вот тут начинаешь понемногу сомневаться в русском происхождении и деда, и песни), он «в третьем классе» уплыл «за кордон» (сомнения нарастают). За кордоном «дед-скиталец» долго искал «счастье большое» (прямо скажем, странное для русского человека заокеанское занятие), но, в конце концов, понял, что лишь потерял родину. Возвращаться туда он, однако, не стал (да русский ли он?!) Теперь внук под балалайку поет об этом песню. Вот такая «цум-балалайка»… Несмотря на текст с «двойным дном», Николай Никитский очень тепло исполнил и, к счастью, сумел даже где-то записать, сохранив для потомков, эту необычную песню.
     Его инициатива, правда, ни в СССР, ни в постсоветской России продолжения не нашла. «Тумбалалайка» по-прежнему считается еврейской народной песней и исполняется повсеместно на идише.