ГЛАВА 9, С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ КОТОРОЙ ИВРИТ – НЕ РОСКОШЬ, А СРЕДСТВО ПЕРЕВОДА
Ассоциации с Иерусалимом (по крайней мере – «Небесным Иерусалимом») столь сильны, что широкое хождение получили легенды об иерусалимском же и более того – об ивритском происхождении песни: в одном месте можно, скажем, прочитать, что «это старая (начало 20-го века) песня о Иерусалиме… перевод с иврита», в другом – что «автор песни жил в средние века в Иерусалиме… а песню эту просто перевели».
И словно для того, чтобы дать оправдание «задним числом» этим легендам, Песня наша является рекордсменом по числу переводов на иврит: ее переводили (для музыкального исполнения) трижды, и еще три перевода «гуляли по литературному Израилю».
Первый перевод был сделан примерно в 1991 г. поэтом и общественным деятелем Володей Глозманом по просьбе певицы Ларисы Герштейн (по-видимому, именно этот факт и вписал имя В. Глозмана в легенду о якобы найденной рукописи). Переведен был «правильный» источник – текст А. Волохонского.
Затем в 2002 г. песню перевел в прошлом бакинский, а ныне израильский бард А. Будагов (из-за попыток найти этот перевод в «Исрабарде» и началась дискуссия). На вопрос, что именно он переводил, Ануар ответил: «Частично – Гребня, частично – то, как Луферов и Камбурова пели, частично – свое…» Последнее замечание существенно: в структуре песни произведены довольно значительные изменения.
И наконец, летом 2004 г. автор этой статьи, не знакомый с переводами В. Глозмана и А. Будагова, решил перевести – сначала текст, исполнявшийся Гребенщиковым, а после установления аутентичности – стихи Волохонского. При этом появилась проблема: как, собственно, переводить? На каком уровне иврита находятся адекватные образы? Поскольку ассоциации с Йехезкиэлем – надо бы из него и цитаты брать, или хотя бы полуцитаты. А лев? Это в русском со львами просто, а в иврите – как минимум четыре слова для обозначения этого царя зверей, и у каждого – свой оттенок. И какое слово использовал бы Йехезкиэль для города? Включать ли арамеизмы? Или, может, перевести на совсем современный иврит, и дело с концом?
Муки творчества, ничего не поделаешь…
ГЛАВА 10, ЦЕЛИКОМ ПОСВЯЩЕННАЯ ВЫЧИСЛЕНИЮ БЕСКОНЕЧНО ИСЧЕЗАЮЩЕГО ВАВИЛОВА
В. Ф. Вавилов
А теперь вернемся к вопросу, который мы уже полагали решенным: авторство музыки. Было однозначно установлено, что таковое не принадлежит ФКдМ. Наиболее естественной выглядит версия Р. Туровского: сам В. Вавилов и сочинил. Заметим, однако, что формально не исключена и другая возможность: ноты (с пометкой «Франческо да Милано») попали как-то к Вавилову, и он искренне поверил в старинное происхождение музыки.
Такая версия показалась мне маловероятной. В самом деле, Вавилов – был известным «аутентистом» – то есть энтузиастом возрождения старинной музыки в ее оригинальной упаковке. Это что же, он не мог распознать современные гитарные ходы, не увидел, что музыка ну ничем не похожа на Франческо Канова, ну никак не могла быть написана в те времена? Ведь он же…
Но необходимо было хоть что-то узнать о Владимире Вавилове. Начались месяцы поисков. Труднее всего оказалось с музыковедами: на вопрос о музыке они тут же начинали мне объяснять то, что уже было известно: это – не Франческо, Вавилов всех мистифицировал. Вольно или невольно? – спрашивал я. Нет ответа. А он ли сам написал? – робкий ответ: «ну наверно, да». Затем следовало «есть такой-то, он был знаком с Вавиловым, и тот признался ему, что музыка – его». Пишем такому-то – «нет, я лично нет, но у меня есть знакомый, он сейчас где-то не знаю где, но вот вернется – он точно знал». Возвращается знакомый – «да, именно так, сам Вавилов, – я правда, его не знал, но где-то у меня есть телефон его старинного друга». Старинный друг, естественно, в глаза не видел Вавилова, но зато рад объяснить, почему «не Франческо».
От всей этой фантасмагории у меня в какой-то момент появилась мысль: а был ли вообще такой человек, Вавилов? Может, весь Вавилов – одна мистификация? В этой истории я уже ничему не удивлюсь!
Но – долой мистику! После блужданий по интернету появляется имя: Я. Ковалевская. Еще несколько усилий – и есть телефон в Санкт-Петербурге. Звоню. На другом конце провода – один из самых известных преподавателей гитары в СССР Ядвига Ричардовна Ковалевская, много лет руководившая классом гитары в музыкальном училище им. М. Мусоргского (Ленинград), сегодня – пенсионер:
– Володя Вавилов? Ну, конечно, я его прекрасно помню. И мелодии, которые он сочинял… И эту, которую он выдал за Франческо да Милано…
И стала рассказывать, соединяя найденные мною обрывки. А затем я получил письмо от Олега Тимофеева – лютниста, по совместительству защитившего докторат по истории русской гитары.
Но самый большой свет, рассеявший тьму, пришел из города-героя Тюмени! Что вы сказали? Тюмень – не город-герой? Ну, это уже по недосмотру Президиума Верховного Совета СССР. Я не знаю, о чем они думали, но я лично считаю, что именно Тюмень заслуживает самого высокого звания. Потому что именно здесь в 1992 г. был издан справочник «Классическая гитара в России и СССР», и в ней – пожалуйста, статья «ВАВИЛОВ, Владимир Федорович». Увидев статью – я вздохнул с облегчением. Вавилов нашелся! Только… он ли это?
Тут, благодаря О. Тимофееву, появляется еще одно имя: питерский специалист по всему, связанному с гитарой, Абрам Семенович Бруштейн. Он был первым, кто написал мне: «Да, я знал это лично от Вавилова: он сам и написал музыку на этой пластинке». Бруштейн подтвердил и уточнил информацию из тюменского гроссбуха. Но самое главное: он написал, что дочь Вавилова до сих пор живет в его квартире на Витебском пр., 23.
Вавиловых в Санкт-Петербурге много. Но на «Витебском пр.» живет только одна подходящая кандидатура: Тамара Владимировна Вавилова. Номер найден, я звоню… и задаю один вопрос: «ПОЧЕМУ?»
Вообще-то к этому моменту я знал уже достаточно много о В.Ф. Вавилове. А именно: училище при Ленинградской консерватории, помимо прочих своих достоинств, было давно известно своим классом гитары, который вел выдающийся гитарный педагог П. Исаков. Впрочем, преподавал он не только в училище, но и во Дворце пионеров, и в школе при училище. И там среди его учеников был такой – гитарист-семиструнник Володя Вавилов, 1925 г. рождения. Он так и не поступил в музыкальное училище – хотя был исключительно способен. О способностях его говорит, например, серебряная медаль на Международном фестивале молодежи и студентов 1957 г., полученная им в дуэте с Л. Андроновым (шестиструнником) – впоследствии знаменитым гитаристом, учеником и продолжателем дела П. Исакова, профессором и т.д. Дуэт двух виртуозов был знаменит – и при этом именно Вавилов был его лидером, и играли они вавиловские же композиции!
Так что естественно, что Вавилову было мало гитарной славы. Он хотел быть композитором. Более того – он и считал себя таковым, и поскольку чувствовал недостаток формального образования – пошел учиться на курсы при Ленинградском Союзе композиторов к И.Г. Адмони (до этого преподававшем композицию и в школе при ленинградском музыкальном училище). Последний, кстати, тоже исключительная личность: начнем с того, что его практически вытащил из лагеря не кто иной, как Д.Д. Шостакович, брат его В.Г. Адмони – знаменитый переводчик Ибсена (и не только), а отец Г.Я. Адмони еще успел консультировать адвокатов на процессе И. Бродского! Но вернемся к теме…
ВВ писал песни, гитарные композиции, но ему все время хотелось большего – совершить то, чего не делали другие, и играть иначе: взять в руки лютню, возродить ее. Очень много лет спустя его бы назвали «аутентистом».
Выполнил ли он свою сверхзадачу? По правде говоря, не совсем. Даже «лютня», на которой он играл, была собственно не лютней, а «лютневой гитарой», довольно поздним музыкальным инструментом (настоящую лютню он взял в руки только в 1971 г.). Публика, разумеется, на концертах этого знать не могла, но он-то наверняка знал! Еще сложнее обстояло дело с музыкой, которую Вавилов сочинял. Это была… ну как бы сказать… не та музыка, которую было принято ожидать от советского композитора: вроде бы классика, но почему же не для классических инструментов? И он не мог издать ничегошеньки из того, что писал (за исключением двух-трех песен) – а уж тем более нельзя было и помыслить о чем-то большем, чем издание нот. И постепенно созрела идея…
Сначала ВВ выпустил самоучитель игры на гитаре. В самоучитель он включил несколько произведений, подписанных именами известных русских гитаристов. Надо ли объяснять, что никто из этих великих гитаристов не слышал ни строчки, ему приписанной? Эксперимент прошел удачно, Вавилов осмелел и стал уже на концертах исполнять свои же произведения, предваряя их звучными ренессансными именами. Публика уважительно кивала, демонстрируя свою глубокую осведомленность в барочной музыкальной культуре.
И наконец… в 1968 г. фирма «Мелодия» решила сделать пластинку (впоследствии многократно переизданную) из классики лютни эпохи Возрождения, которую вот как раз В. Вавилов и исполняет.
И он исполнил! Имя его совершенно заслуженно стоит на обложке диска, и вовсе не из-за того, что он является одним из исполнителей. «Вавилов» – единственное имя, которое и могло стоять на обложке пластинки, ПОЧТИ ЦЕЛИКОМ составленной из его собственных сочинений или его же обработок. Пластинка мгновенно разошлась по всей стране, ее покупали рядовые любители музыки и профессиональные музыканты.
Ренессанс вдруг оказался столь близким, многие мелодии столь хорошо запоминались… А одна – запомнилась всем.
Точнее – две. Потому что был еще и «Ричеркар», приписанный другому композитору той эпохи – Николо Нигрино. Музыку эту использовало советское Центральное телевидение в серии передач, посвященной Эрмитажу: ну что еще может так идеально подойти в качестве музыкального сопровождения к полотнам пост-средневековых мастеров, как пост-средневековая же мелодия? С тех пор и повелось на ЦТ озвучивать все как бы пост-средневековое этим псевдо-Ричеркаром псевдо-Нигрино.
Итак, все это я уже знал, когда позвонил Тамаре Владимировне. И поэтому, удостоверившись в том, что на проводе – дочь ВВ, я задал ровно один вопрос: «Почему?» Вопрос был прекрасно понят:
– Отец был уверен, что сочинения безвестного самоучки с банальной фамилией «Вавилов» никогда не издадут. Но он очень хотел, чтобы его музыка стала известна. Это было ему гораздо важнее, чем известность его фамилии…
Итак: можно считать установленным, что автор музыки – В.Ф. Вавилов. Несмотря на то, что нет у меня автографа – нотного листа, на котором – ноты псевдо-Канцоны и сверху – «Владимир Вавилов», – то, в чем были уверены специалисты и знавшие ВВ музыканты, представляется мне очевидным.
И тогда мне хочется задать другой вопрос: а как чувствовал себя композитор, когда пластинка с его музыкой появилась чуть ли не в каждой интеллигентной семье в СССР? Можно ли считать, что благодаря фирме «Мелодия», телевидению и фильму «Асса» его мечта сбылась?
Спросить – некого. Владимир Вавилов умер 11 марта 1973 г., от рака поджелудочной железы. Он не дожил двух месяцев до 48 лет. Он умер в Ленинграде примерно в те дни, когда в Москве впервые раздалось под звуки гитары: «Над небом голубым…»
ГЛАВА 11, ПРОХОДЯЩАЯ БУКВАЛЬНО НАД НЕБОМ ГОЛУБЫМ
У нас остался ровно один вопрос. Тот самый, по которому спорили как-то в городе Париже БГ и АХ. Итак: «под небом голубым» или «над небом»? То есть ответ мы уже знаем: конечно, «над», как в тексте АВ. Спор был о другом: как правильнее?
Поскольку, как мы уже знаем, текст не принадлежал ни одному из участников спора, дискуссия явно носила характер теоретический. Автора (Волохонского) на дискуссию не пригласили и о результатах не уведомили. А зря, оказывается! Потому что была в истории написания песни еще одна сторона, которая много чего проясняет в тексте. И связана эта сторона с человеком, имя которого мы уже упоминали – Борис Аксельрод, он же Аксель, ленинградский художник, в мастерской которого АВ было написано стихотворение.
Впрочем, назвать его художником было бы преуменьшением. Его студия в мансарде на углу Фонтанки и Майорова была неким фантастическим центром, притягивавшим самых разнообразных людей. Художников, музыкантов, историков, литераторов… Общение с Акселем повлияло на многих из них роковым образом. Например, под его влиянием музыкант «Аквариума» Андрей Решетин, он же «Рюша», увлекся барочной музыкой (хотя раздумывал, не посвятить ли жизнь теоретической физике) и стал руководителем первого барочного оркестра в России.
Оркестр этот связан с другим большим проектом – Академией «EARLYMUSIC», на сайте которой читаем: «Академия носит имя художника и философа Бориса Аксельрода (AXL), мастерская которого в 1970-е и начале 1980-х являлась духовным центром андерграундной культуры Ленинграда. Именно AXL дал импульс для развития многих ныне известных музыкантов-аутентистов, в том числе и Андрея Решетина, который считает художника своим духовным отцом». Другая знаменитость, «официальный отец» питерского аутентизма Феликс Равдоникас, пишет об Акселе как о человеке, пробудившем в нем (Равдоникасе) веру в то, что он сможет преодолеть непреодолимые препятствия на пути возрождения старинной музыки в России.
Вы, читатель, ожидаете, что сейчас откроется: и Вавилов бывал в мансарде у Акселя? Ах, как бы это было красиво! К сожалению – никаких свидетельств этому знакомству я не нашел. Но зато… когда проживающие в Глазго, что в далекой Шотландии, Эдуард Берсудский и Татьяна Жаковская создали сайт, посвященный памяти Б. Аксельрода (он приехал в Израиль в 1982 г. и умер год назад в Тверии), и обратились за возможными воспоминаниями – пришло письмо от еще одного человека, близко знавшего Акселя в Израиле, – от Лики Белоцерковской из Цфата. Лика обратила внимание на фразу из описания Волохонского «Пришел я в мастерскую и за 15 минут написал стихотворение», так как, по ее словам, «за 15 минут не пишут стихи, а записывают». Сопоставив это несоответствие с рассказами Акселя о его питерской мансарде, Лика испытала, по ее словам, «литературоведческое откровение», т. к. вот что вспомнила (а АВ подтвердил, так что ниже приведена компиляция из их воспоминаний):
«В 1972 году Аксель получил заказ: сделать мозаичное панно “Небо” для Таврического сада. Мозаика делалась не из настоящей, приготовленной заранее смальты, а из керамических квадратных плиток разного цвета. Для использования в мозаике каждую плитку нужно было разрубить примерно на четыре части, иногда на шесть и до еще меньшего размера. Из этих мелких кусков уже, можно сказать, смальты, выкладывались те небесные фигуры зверей, которые ранее нарисовал Аксель. Потом все кусочки приклеивались к плотной бумаге, к отдельным кускам – локтя в два длиной, в один шириной, и где-то у Акселя сохранялись, с тем, чтобы позднее быть перенесенными уже на цемент, площадь которого была метров тридцать».
Здесь память подвела Волохонского – площадь панно должна была быть не 30, а 254 квадратных метра! Этот гигантский проект длился несколько лет, но так и не был закончен. Тем временем тонны (без преувеличения) действительно голубого неба (точнее, сине-голубой смальты, которая должна была изображать небо) лежали в подвале у Акселя. А НАД ним, НАД этим голубым небом и царила та фантастическая атмосфера, где рисовались эскизы удивительных зверей, где по коридору бродила ученая ворона Радилярдус, на потолке сияли звезды, а в ванной работал аппарат омоложения. Здесь «…библейские образы присутствовали непременно.
Это вообще было характерно для Акселя. Чего стоит ответ на вопрос по телефону о том, чем он занимается? – "Отделяю воду, которая над унитазом, от воды, которая под унитазом". Это значит, что бачок протек» (пишет Л. Белоцерковская). Сюда и приходили отдохнуть от разбивания смальты два помощника Аксельрода – скрипач Филипп Хиршхорн и… поэт Анри Волохонский.
А на замечание о том, что за 15 минут стихотворение можно не написать, а только «записать под диктовку», АВ в письме к Т. Жаковской ответил: «...правда и то, что под диктовку, как бы свыше. Нужно, правда, учитывать, для правдивого сопоставления, что я месяц или вроде того бубнил эту мелодию себе под нос с подаренной пластинки "Лютневая музыка", готовясь к наиправдивейшему диктанту. Так что правда выходит помногообразнее, чем себе это обычно воображают…»
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Итак:
Автор слов – Анри (Андрей) Волохонский. Слова написаны в ноябре 1972 г. на услышанную с пластинки музыку. Навеяны атмосферой в мастерской Б. Аксельрода.
Автор музыки – Владимир Вавилов. Музыка написана примерно в 1967-68 гг. Более точно – определить не удалось.
Первый исполнитель – Алексей Хвостенко. Все остальные варианты исполнения генетически восходят к его, хвостенковскому, и генерируются по нехитрой формуле «услышал – и сыграл по-своему». Так что АХ имел право на фразу, которую проговаривал как-то скороговоркой: «наша с Андрюшей Волохонским песня».
Вот мы и подошли к концу нашей истории – светлой и грустной. Светлой – потому что вот уже более 30 лет живет в мире Песня, у которой меняли и название, и слова, и музыку, и исполнителей (и даже язык) – а она живет, и поет ее вот уже совсем-совсем новое поколение…
Счастливая судьба у песни!
А грустная – по причинам противоположным. Как-то остались в тени ее два подлинных автора. То есть, поискав по Интернету – можно найти робкие упоминания о каждом из них, но чтобы вот так, просто: «авторы песни – А. Волохонский и В. Вавилов» – нет такого. А в сознании народном – и вовсе тишина по их поводу… При всей разнице между судьбами композитора и поэта есть даже какая-то удивительная параллель – их желание: «Главное – чтобы услышали…»
Я не знаю, сможет ли наш маленький экскурс в историю Песни что-то изменить. На своих концертах, исполняя Песню на иврите, я называю ее подлинных авторов: Анри Волохонского и Владимира Вавилова. И позволяю себе только одно изменение: я все-таки называю ее «Карта», что на арамейском языке (который был разговорным для пророка Йехезкиэля) означает «Город». И в качестве заставки для Песни, которая вместе со словами проецируется на экран во время исполнения, – взял фотографию Старого Города в Иерусалиме: ночью, в подсветке снизу.
Алон-Швут, 2005, 15 февраля
[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки. Нажмите Здесь для Регистрации]