Показать сообщение отдельно
  #3  
Старый 02.11.2008, 22:48
Аватар для Тамада
Тамада Тамада вне форума
Участник
 
Регистрация: 19.10.2008
Адрес: Подмосковье
Сообщений: 86
По умолчанию

Цитата:
Сообщение от haim1961 Посмотреть сообщение
Это можно сказать и о Розенбауме, после его афганских песен.
Недавно работал с группой Добры молодцы 21 век. Так вот у них удостоверения и льготы по аварии на Чернобыльской АЭС.Они бывали там с концертами.после аварии...
Что же может получить Розенбаум,побывавший три раза в Афгане?


Афганистан
Афганистан

Война - ненавистная вещь. Я в этой жизни повидал многое. Я знаю ненависть, любовь, подлость, трусость, страсть, безумство - все, что угодно. И поэтому я завтра могу умереть спокойно. Но дети… Я лично заинтересован в мире. Как отец. Потому что безумно люблю свою дочь и хочу, чтобы она прожила в мире… Ради нее и миллионов других детей я пишу и пою эти песни. Рассказ о войне для меня реальная, моя борьба за мир.

Иные говорят, что военная тема - конъюнктура. Дескать, с такой темой легче "пролезть" на телевидение, пропихнуть свое творчество на радио, в журналы… Я не задумываюсь над этим. Война для меня - это больно. Вот на этой-то боли и любви к дочери и замешены песни о войне.

Когда я пою страшно о войне, я профилактирую, когда я пою и пугаю людей жутью какой-то - причем, не трупоедством, я этого тоже не приемлю. Я врач, и я очень ценю жизнь жрецов Древнего Египта, которые не выносили определенные вещи на созерцание общества. Поэтому кровавые обрубки я не выношу на сцену. Но когда пою о том, как расстреливают колонну детей, вместе с детьми бабушек ("Девочка, закрыв, мамины глаза ладонью, // Шепчет ей: "Не бойся, мама, нам не будет больно…"), я хочу, чтобы все представили эту картину. Потому что если кто-то подумает, что он может стрелять во врагов, я хочу, чтобы он представил, что завтра могут стрелять в его маму, в его жену и в его ребенка только за то, что у него уши другие или ноги у него колесом. Когда человек это принимает на себя, он профилактируется, мне кажется, и у него могут возникнуть мысли: "Действительно, а если меня?".

Война все время висит над нами: в нашем государстве она, кажется, никогда и не заканчивалась. Мы все время кровь льем - от участия в войне в Корее и до сегодняшнего дня. Если посчитать количество убитых и раненых только за годы после перестройки, получится страшная цифра…

Но, как это ни странно, я в душе своей, в общем-то, человек военный. Очень люблю армию, очень люблю оружие, может быть, потому, что я - пацан.
В годы моего детства все было пропитано войной. Вся наша жизнь прошла в линейках, в "труба зовет", в "будь готов - всегда готов!", в рассказах о молодогвардейцах. Каждый из нас, из послевоенного поколения, примерял эти "роковые сороковые" и на себя. Я, конечно, слышал военные песни Высоцкого, но мои опыты - это вовсе не подражание ему. Если мне что-то и удается, то только потому, что мы оба достаточно начитанные люди, наделенные даром перевоплощения, хорошей фантазией.

Я был в Афганистане три раза. Как я там оказался? Первое - мне хотелось проверить себя как человека на этой войне. Да, почти по Хемингуэю… Хотелось потешить свое мужское самолюбие, проверить себя в экстремальных, крайних ситуациях, посмотреть вообще, что такое война. Мы мальчишки, и хорошо, если мы остаемся в этом плане до конца дней своих, чтобы не надо было себя на них проверять. Второе - то, что меня там очень ждали, и я был просто обязан. Я получал огромное количество писем от людей, слухами земля полнится, меня ждали люди. И третье - мне был необходим творческий материал. У меня было написано много песен о войне, и уже без своих личностных желаний я должен был посмотреть все это, увидеть сам, испытать сам, чтобы я четко представлял себе, что писать, о чем писать и как писать.

Когда я писал песни про войну, еще не побывав в Афганистане, то писал, переполняемый фантазиями. Помню, как один умник спросил меня: "Что вы про эту войну пишете? Что вы вообще в этом понимаете?". Я смолчал, а потом спросил: "Чем вы сейчас занимаетесь?". Мой собеседник, известный писатель, ответил: "Пишу роман о Древней Руси". "Интересное дело, - говорю, - для меня война раз в пятьсот ближе, чем для вас Древняя Русь. Почему же вы можете писать о Древней Руси, а я о войне - нет?".

О войне в Афганистане до своей первой поездки туда я написал лишь одну песню - "В горах Афгани". Остальные родились после того, как я многое увидел своими глазами. И не писать об этом уже не мог.

Песню "В горах Афгани" многие любят. А для меня она погибла после первого посещения войны, потому что там есть одна строчка: "Равняйсь на знамя!". В Афганистане, имеется в виду бой, никто на знамя не равнялся. Там не было политрука Клочкова, потому что политрук Клочков - это элемент "За Родину, за Сталина!", это элемент Второй мировой, Великой отечественной войны, того времени. В Афганистане этот элемент отсутствовал, о чем я не мог догадываться. И вот эта строчка, всего два слова - святых, в общем-то, слова - но они в какой-то мере эту песню убили. А вот когда я побывал в Афганистане несколько раз, лишь после этого написал "Черный тюльпан", "Караван" и "Дорога длиною в жизнь"… Это было уже мое ощущение войны.

Я ничего не переделываю никогда: что написано пером, того не вырубишь топором. Поэтому я записал песню "В горах Афгани" на пластинку. Но я ее больше не пою. Так она для меня и осталась историей.

Почему я поехал в Афганистан? Я - мужчина, я - гражданин, и мною двигала не политика. А все те люди, которые кричали: "Какой ты нехороший человек! Зачем ты поехал на эту неправую войну?" - потом извинялись передо мной. Я ведь ехал не на неправую войну - я ехал к людям, к чьим-то детям, которые чужой волей были брошены в Афганистан. И мне было все равно, правая или неправая это война - там были наши сыновья. Легче всего было рассуждать об этой "неправости" тем, кто "отмазал" своих сыновей от армии. Но простая тетя Маша не смогла этого сделать, и потому ее сынок по приказу был отправлен туда. И я не имел права лишать этих молодых парней общения. Эти идущие завтра под пули ребята могли рассчитывать на встречу с Александром Розенбаумом точно так же, как и благополучные их сверстники - москвичи, ленинградцы.

БОРИС ГРОМОВ: Он попросился, и я ему предложил, мы полетели на одном самолете. У меня до сих пор в памяти практически в деталях этот полет, в самых разных ситуациях, начиная с посадки и до того, как мы вышли из этого самолета. Это человек, при встречах с которым люди запоминают многие вещи, в том числе детали общения с Сашей. У него есть какая-то твердость, у него есть притягательность, и от него идет какая-то сила, которая передается людям. Во всяком случае, я по себе сужу. Он не только ходил в засады и действовал со спецназом, он очень много времени на своих гастролях проводил на сторожевых заставах. Если сравнивать всех артистов, которые там были, кто сколько где выступал, в основном выступали в так называемых клубах, на более-менее приспособленных площадках. Саша тоже выступал на таких, но все-таки большую часть времени он старался побывать там, где тяжелее всего.

За полтора месяца мне встречалось очень много сильных и мужественных людей, честно выполняющих долг присяги. И можно очень долго вести умные разговоры, сидя за чашкой кофе в Москве или Ленинграде: нужно было вводить контингент или не нужно. Но совсем не просто воевать в температуре шестьдесят семь градусов в тени, которую я застал в Кандагаре, и постоянно ощущать тот момент, когда пуля может попасть тебе в лоб. Или защитить (не книжно, а наяву) грудью командира. Это гораздо сложнее, чем рассуждать - сможешь это сделать или нет. Я поехал в Афганистан не потому, что нашим ребятам там нужно общение с артистом. Я для них был прежде всего человеком отсюда, с Родины, которую они видели во сне. Я, собственно, был не только артистом-гастролером. Выделить меня среди военных можно было только по гитаре. Я не расставался с солдатами ни днем ни ночью. Садился с ними в бронетранспортеры, летал на самолетах и вертолетах. Без всего этого я ничего бы не написал.

Больше всего поразили гробы, которые грузили в самолет - солдаты там называли его "черным тюльпаном". Когда я увидел эту картину, стало особенно тяжко. Потом, когда пришел в себя, написал об этом песню. После песни о "черном тюльпане" ко мне приходят матери: "Спасибо тебе, что написал о моем сыне… Он погиб семь лет назад - о нем никто слова не сказал…".

Война - это трагедия, ужас, бомбежки, кровь… Но война - это и работа, это тяжелый труд. Это планерки, будни, расчет боеприпасов, разведка, отработка данных. Вот в "Черном тюльпане" есть строчка, для многих непонятная: "Опять пацан подвел потерей роту". Как это он подвел? А просто потери считались, и рота, имевшая наибольшее число потерь, ходила в неуспевающих. Это все рутина, но война - и рутина тоже. Когда в этой рутине погибает какой-нибудь разведчик - пошел и подорвался на мине, - то это безумное горе для матери, отца, для жены, для детей. И, конечно, горе для командиров. Но это все вписывается в войну. Да, скажут, что это очень страшная точка зрения, но она существует - спросите у любого военного и воевавшего, и они подтвердят, что все так и есть. Война изначально подразумевает жертвы…

Я, например, понял, что война - это не только трагедии, не только ужасы, хотя это основное, наверное, что запоминается, а война - это жизнь во всех ее проявлениях. Там и свадьбы играют, и дни рожденья празднуют, там и юмор. Теркин ведь не зря появился, это правда. Поэтому неверно говорить о войне только как о трагедии, погибели, жути. О войне нужно говорить как о жизни в наивысшем звучании. Все чувства достигают здесь предельного накала, потому что завтра для тебя все может кончиться.

Приехав с войны домой, я понял это совершенно четко. В "Караване" у меня есть такие строчки:

Там все ясно - там друг есть и враг,
А здесь же души людей не суметь
Разглядеть сквозь туман.

Возвращаться с войны в мирную жизнь очень тяжело. Недаром же на войне год за три мирных считают. Это справедливо. Я бы и за пять считал, потому что парни в двадцать лет приходят с войны стариками.

Когда я вернулся из Афганистана, полгода не хотел ни с кем разговаривать, даже с женой. Беспричинно плакал. Был в глубоком шоке. Работал, писал песни. Тяжело возвращался. Я страдал от мысли, что из большого числа людей, которых я там встретил, многие погибнут. Так оно и вышло…

Возвратившись, я очень многих из них вспоминал. Тосковал по тем отношениям между людьми. Тосковал по тому, что там я не думал об аншлагах, потому что меня там ждали, мне был рад каждый батальонный пес. Я тосковал по ночным посиделкам и пьяным слезам своих товарищей, тосковал по кабульскому небу - бездонно-голубому, по своей спецназовской форме. Мне было совершенно наплевать, во что я одет, потому что я знал, что на мне всегда будет один и тот же песок. У меня не было головной боли, в чем сегодня выйти в город, как на меня будут смотреть люди, - мы все там были в одной форме. Хотя я всегда был выглажен, вычищен, потому что девчонки из гостиницы, из медсанбата мне всегда все гладили.
Побывав в Афганистане, я начал понимать, почему ребята, даже вернувшиеся оттуда целыми и невредимыми, не могут сразу найти себя в нашей суматошной жизни. Рвутся обратно. Не на войну, конечно! Просто Афганистан для них - это то место, где они смогли встретить верную дружбу. Настоящее мужское братство. Из этой поездки я вынес одну истину: если здесь, в нашей повседневной суете, тебе могут десять раз в день "подставить ногу", то там - десять раз подставят плечо.

Афганистан повлиял на меня как на актера. А как же иначе? Актер - это прежде всего человек. А Афганистан, как любая война, она здоровых людей делает больными. Она очень многое ломает в человеке и очень много дает, как ни странно, хорошего. На войне нужно быть сильным человеком для того, чтобы хорошее впитать, а отрицательное не принять.

В моем сознании существуют как бы два Афганистана. Первый - это земля, где погибли тысячи молодых парней, это моя боль, изранившая душу. И второй Афганистан мне очень дорог - это Афганистан сильных и мужественных людей. Я далек от мысли, что там не было людей плохих, жалких. Были, куда они денутся, они есть везде. Но не они определяли облик нашей армии. И я еще буду писать о ней. И еще о женщинах - врачах и медсестрах, спасавших наших солдат… И о многом другом. Я пишу и буду писать об этом до конца. Это часть моей жизни, притом очень большой кусок.

Возникают вопросы у многих людей, почему я пишу военные песни сейчас, а не в годы войны и так далее. Очень просто: я знаю человек десять мужиков, которые воюют 20 лет. Мы иногда не очень задумываемся - я не имею в виду людей, которые имеют к этому непосредственное отношение, те задумываются потому, что у них жизнь такая и работа, - а вот народ, мы как-то привыкли, 20 лет войн… Я не люблю это кокетливое "горячие точки". Какие это горячие точки?! Войны! Мелкие, длительные, короткие, но это войны, со всеми атрибутами того, что называется война, кроме государственного объявления этого. 20 лет! За двадцать лет выросло новое поколение людей, изменилась музыка, изменилась поэзия, изменилась военная песня, юмор военный.

Поэтому, прежде всего, хочется отдать долг многим моим товарищам, которые живы, дай бог им еще 150 лет, и поклониться тем из моих близких, которых нет, которые погибли уже после Афганистана на войне. Вот уж никогда не думали там, что вертолеты будут падать и у нас, и трупы пилоты будут видеть едва ли не каждый день.


Автор: Автор мне неизвестен

[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки. Нажмите Здесь для Регистрации]
Ответить с цитированием