Показать сообщение отдельно
  #4  
Старый 30.06.2008, 07:44
Аватар для haim1961
haim1961 haim1961 вне форума
Администратор
Ветеран форума
 
Регистрация: 29.01.2008
Адрес: Израиль.г Нетания
Сообщений: 2,170
По умолчанию

Не всякая песня с тюремной тематикой относится к категории блатных. Было бы нелепо причислить к этой категории, скажем, антикультовую "Баньку по-белому". И, наоборот, чувствительная "Татуировка", не имеющая никакого отношения к тюремной тематике, - несомненно, "блатная" песня, так как мироощущение и экспрессивность переживаний лирического героя, а также сам интонационный строй песни роднят ее с уголовным фольклором.

К блатным опусам Высоцкого иногда ошибочно причисляют "Диалог у телевизора", "Письмо на сельхоз-выставку", "Ох, где был я вчера" и подобные им. Конечно, некоторые персонажи таких песен (в особенности алкоголики) по своим нравственным качествам напоминают уголовников. Но здесь другой круг проблем и другая образно-стилистическая ткань. Перед нами, в сущности, серия шаржей на бытовые явления действительности.

Колоритный, чуть гротесковый образ Кольки Коллеги, исполнителя уголовных песен, Высоцкий нарисовал в своем незаконченном "Романе о девочках": "Было ему двадцать пять, водились у него деньжата, играл он на гитаре и пел. Жалобные такие, блатные-преблатные переживательные песни, курил что-то пахучее. Возьмет папироску, надкусит кончик, сдвинет тонкую бумажку с гильзы вперед, табак вытрясет, смешает с чем-то, пальцами помнет и обратно в папироску, потом надвинет обратно на гильзу и затягивается глубоко, как дышит, для чего держит ее губами неплотно, а рукой мелко трясет, чтобы подальше в легкие с воздухом, потом подержит, сколько возможно, и только тогда выдохнет это что-то пахнувшее терпко и вкусно".

Вы думаете, это только портрет лихого, фасонистого блатняги? Как бы не так... Это одновременно и "портрет" блатной песни как таковой. При всей своей всамделишной переживательности, подобная песня почти всегда содержит в себе элемент театральной гиперболы. Герой страдает, но он страдает напоказ - эффектно, красиво, громко и... пренебрежительно. На непритязательных слушателей это производит гипнотическое впечатление. Девятикласснице Томочке Полуэктовой кажется, что ухарски-сентиментальный Колька Коллега поет не только про свою жизнь, но и про ее чувства. И она избирает Кольку в качестве своего "первого мужчины"...

Как известно, творчеству уголовников не чужд подчас и юмор, но любовные песни творились ими на полном серьезе: надрыв, слезливость, ужасающие ситуации, связанные с местью за измену, - характерные признаки подобных опусов. Но вряд ли стоит отрицать свойственную им пылкость чувств. Это отлично понимал Высоцкий: пародируя сюжеты и лексику уголовных песен, он ни в коем случае не покушался на чувства героев... Почему этот факт заслуживает особого внимания? Да потому что феномен "блатной" песни Высоцкого в том, что, несмотря на пародийные элементы, она постоянно излучает эмоции. В противном случае песня задевала бы только ум, но не чувства слушателей. Бард пародировал ослепительно, но не настолько, чтобы убить "переживательность". Этим он возвышался над блатным фольклором и одновременно с м ы к а л с я с ним. Возможно, кто-то заметит, что такое утверждение не делает чести Высоцкому. Но если творчество уголовников - это тоже духовная продукция части человечества (пусть далеко не лучшей части), то в подобном утверждении, я думаю, нет ничего зазорного.

Обратимся, однако, к конкретным примерам. Проследим трансформацию уголовно-любовных мотивов в песне Высоцкого "О нашей встрече".

Мы с тобою сошлись как-то сразу,
Не боясь, что нас ждет впереди, -


поется в душещипательном романсе неизвестного автора.

Но мы с тобою сразу стали жить,
Не опасаясь пагубных последствий, -


литературно, чуть лукаво корректирует Высоцкий.

Есть у меня кофточка, скоком добытая,
Шубка на лисьем меху.
Будешь ходить ты вся золотом крытая,
Спать на лебяжьем пуху, -


заманчиво прельщает разбойник свою подругу в другой песне, довольно знаменитой и ведущей свой род еще с XIX века.

И если б ты ждала меня в тот год,
Когда меня отправили на "дачу", -
Я б для тебя украл весь небосвод
И две звезды Кремлевские впридачу, -


разглагольствует, не запинаясь, герой Высоцкого. Тут наш бард весело, и, как говорится, одним выстрелом убивает двух зайцев... Помните светловские стихи, некогда известные с музыкой М. Блантера, а ныне с мелодией С. Никитина? -

Сегодня я отдал ей целое небо,
А завтра всю землю отдам!

Это было какое-то половодье символических подарков в песенной поэзии 30-х - 50-х годов. Мы отреклись от материальных благ и отводили душу в другом: щедро дарили любимым весь окружающий мир - звезды, луну, солнце, море...

Подарю тебе и звезды, и луну, -
Люби меня одну!

Женщины, как видите, тоже дарили. Но чаще получали. Героиня песни "Ясной ночкою" (стихи Е. Долматовского, музыка Б. Мокроусова, 1950), получив в подарок "сады и широкие нивы", вообще отказывается от выяснения любовных взаимоотношений:
Посмотри, милый друг,
На садов золотую отраду,
Если наша любовь расцветает вокруг,
В ней объясняться не надо.

Цитата приведена не для того, чтобы опорочить имя Евгения Долматовского. Здесь речь о том, что профессиональный поэт-песенник тех лет был явно ограничен в выборе метафор. Попробовал бы Евгений Аронович при жизни Иосифа Виссарионовича посулить кому-то в песне кремлевскую звезду - загреметь бы ему, как пить дать, по делу сионистского заговора против "отца народов".

Бедный герой Высоцкого! У него нет ни "кофточки, скоком добытой", ни "шубки на лисьем меху", ни "лебяжьего пуха". А широкие нивы, луна и звезды уже раздарены..., кроме кремлевских. Их-то он и готов подарить, потому что ему противны банальные заимствования. Что еще не раздарено?

И я клянусь - последний буду гад:
Не ври, не пей, и я прощу измену, -
И подарю тебе Большой театр
И малую спортивную арену.

Действительно, таких подарков еще не было. Вот они, эти "два зайца". Герой блатной песни Высоцкого оригинален и выразителен: он в равной степени противопоставлен как образу стандартного уголовника, так и голубому персонажу из эстрадной песни. Даже о попытке самоубийства наш герой рассказывает с восхитительной иронической интонацией:

Из-за тебя под поезд прыгал я,
Но, слава богу, не совсем удачно.

Обратите внимание: не "неудачно", а "не совсем удачно". Значит, самоубийство удалось лишь наполовину? Сразу же вспоминаются строчки из старинной "блатной" песни "Поеду я в город Анапу":

И брошусь под поезд я дачный,
Улыбаясь из-под колес...

Готов утверждать, что эта песня - тоже литературного происхождения. В ней, как и в опусе Высоцкого, наблюдается не стилистическая неряшливость, а н а м е р е н н о е искажение смысла с целью добиться неожиданного комического эффекта. Здесь, несомненно, есть элемент игры. Но это такая игра, в которой заложено неприятие стандартного мышления. Кстати, по мнению Л. Аннинского, и сама "тюряга" возникает в раннем творчестве Высоцкого "как игра, как стилизация, как гротеск": в конечном итоге она приводит к созданию "образа народного бунтаря, яростного, идущего напролом, требующего немедленной справедливости..." Этот вывод не искусствен; ведь персонажи ранних "игровых" песен Высоцкого находятся в постоянном конфликте с теми, кто живет по трафарету!

В нашей печати уже фиксировались факты, свидетельствующие о том, что реальный уголовный мир не принял условного мира блатных песен Высоцкого: люди, привыкшие к "лобовым" восприятиям, плохо ощущают подтекст. Но мне хотелось бы напомнить, что сам Высоцкий порой противился таким фактам. Можно снова сослаться на его "Роман о девочках": "Колька Коллега, вернувшись из лагеря, привез с собой новую песню - "Ребята, напишите мне письмо"... По мнению автора, зэки любили его песни и пели их "С чувством".

Что можно сказать по этому поводу? Песни нашего барда настолько многослойны, что самый неискушенный слушатель что-нибудь из них да извлечет - пусть поверхностно, путь только no-скоморошьи. Результаты бывают и огорчительными - я имею в виду те случаи, когда Высоцкий становится объектом повышенного интереса примитивистов, прельщенных показной развязностью персонажа и не видящих за этой развязностью ни второго, ни тем более третьего плана. Но если примитивистам еще можно простить такой, мягко выражаясь, односторонний подход к творчеству барда, то как можно простить интеллектуалам С. Куняеву и В. Бондарен ко их суждения о с о з н а т е л ь н о м служении Высоцкого многоликому обывателю? Что это: полное совпадение вкусовых ощущений у "шашлычников" и у многоуважаемых интеллектуалов или с о з н а т е л ь н а я клевета на знаменитого барда?

Подобное обвинение трудно выдвинуть даже против ранних блатных песен Александра Розенбаума, хотя они дают гораздо больше оснований для этого. Мы ведь знаем, что Розенбаум сегодня "стесняется" петь свои ранние песни, а Высоцкому до конца своих дней стесняться было нечего. Но чтобы выяснить истину до конца, необходимо, я думаю, именно сейчас сопоставить ранние песни Высоцкого и Розенбаума. Это тем более необходимо, что определенная часть бывших поклонников Высоцкого с легкостью переключилась на Розенбаума, и даже нашла в его лице "заменителя" умершего барда. Мне придется сейчас привести полностью три песни - две Высоцкого и одну Розенбаума. Может быть, это неэкономно, но, во-первых, песни не слишком большие, а во-вторых, они должны предстать перед читателем без сокращений, чтобы вывод, сделанный мной, не оказался навязанным.

Но почему две песни Высоцкого и лишь одна - Розенбаума? Да потому, мне кажется, что две породили вот эту одну. Посмотрим, какой получился плод.
Ответить с цитированием