Всеволод Верник

[Admin]

Умер Всеволод Верник


1302

1 сентября, после тяжелой болезни, в Нью-Йорке скончался известный публицист, музыкант, настоящий Одессит, просто хороший человек – Всеволод Верник. Статьи В. Верника всколыхнули читателей нашего портала. Чего только стоил первый в истории материал об Алике Берисоне, легендарном одесском исполнителе 60-70 г.г.


[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки]


Редакция портала «Посвящается русскому шансону» выражает глубокие соболезнования семье покойного.
Да будет благословенна память о нашем добром друге.

[haim1961]

Хочу выразить соболезнование семье моего друга Севочки.
У меня сохранились некоторые его фотографии.
На басу играл:
ВСЕВОЛОД ВЕРНИК.
130313041305

[haim1961]

1314
1962год

[haim1961]

Всеволод Верник.

УЛИЦА БЫТА
рассказ
Каждая встреча с этим человеком приносит мне радость и ощущение встречи со старой Одессой, её неповторимым колоритом и языком моего детства.

Моню знало пол-Одессы, а он, кажется, знал не только эту половину, но и всю Одессу вообще! Моня знает, как говорится, всё и вся : его невозможно смутить никаким вопросом.

-- Моня, что такое макуха?-- спросил я как-то после обмена объятьями.
-- Сегодня в Одессе тебе таки да ответит один из ста, да и то, если он рыбак.
-- Но ты-то знаешь?
-- А как-же! Это же жмых, который остаётся после выжимки масла из семечек.

Я хорошо помню, как по Французскому бульвару в 46-ом году тарахтела подвода по булыжнику и все пацаны толпой бежали за этой подводой. А в честь чего?- спросишь ты. Так я тебе скажу : эта подвода везла макуху и тот пацан, что таки успел схватить кусок, размером с кулак, мог считать себя королём! Он грыз его целый день и был сытым! Правда,-- стащить кусок макухи было непросто : тот мужик,
шо правил конями, махал длинным кнутом налево и направо! Но, -- как я теперь понимаю,-- он таки старался не попасть в пацана. Он же знал, что где-то, скажем, на Госпитальной или на Старорезничной за такой-же подводой бежит его голодный пацан!.. Тогда было такое время... Разруха и голодный быт...

-- Моня, расскажи немного о быте в Одессе,-- попросил я и он как-то удивлённо приподняв седые брови, спросил:
-- Тебе о каком быте? В Одессе бытом занимались несколько организаций: тут тебе и Разнопром и Рембыттехника и фирма "МАЯК" и на многих предприятиях были цеха, работающие на быт. Вернее -- живущие с него! Так о чём тебе рассказать?
-- Расскажи мне о фирме "МАЯК",-- попросил я. Моня прищурил глаза, как бы вглядываясь в прошлое и начал:
-- Это было в самом конце 80-ых.Фирма имела более 4-х сотен пунктов, раскиданых по всему городу в самых неожиданных местах -- от красавца-павильона у Таировского кладбища и до каморки под лестницей в парадной старого дома на Ришельевской. Дирекция фирмы (тогда ещё не говорили -- оффис!) находилась на Варненской, 2. Директором был Пустошкин Павел Иванович. На фирме его видели редко, он, в основном, был в Облбыте или в разных КОМах ( горком, обком, исполком и проч. ). Фактически фирмой руководил Алексей Афанасьевич Таукчиан. Имя-отчество у него было другое, но выговорить его натощак русскоязычному человеку было трудно. Только один человек на фирме называл его правильно, и то потому, что сам был Гагик Бабкенович Шахазизян! Он "держал" электроучасток.

Фирма делала для быта горожан всё (или почти всё!). На пунктах ремонтировали одежду, вставляли "змейки", шили пояса и делали мелкий ремонт электроприборов. Ремонтировали зонты, сумки и чемоданы. Идя в ногу со временем -- даже шили баулы для отъезжающих.

Отдельно стоял автосервис и разные производства -- от кошельков с портретами популярных артистов до стеклянных стаканов, с рисунком "под хрусталь".

Алексей Афанасьевич пришел на Фирму из "органов", старые контакты не растерял и частенько предупреждал работников фирмы об очередных проверках ОБХСС. Любил повторять: -- Мне так нужен на фирме обехеесник, как телеграфному столбу гинеколог! Был быстрым, энергичным и скорым на расправу. Но это только внутри фирмы. Сор из избы никогда не выносил. На "планёрках" всегда орал, не считаясь с полом, возрастом и должностью. Впрочем, орать он скоро перестал. Случилось это так: вновь принятый на работу инженер по технике безопасности на первой же "планёрке" не выдержал и, ворвавшись в паузу между громовыми тирадами, сказал:

-- Алексей Афанасьевич, вам знакома старая армянская поговорка? Я скажу её по-русски, чтобы всем было понятно: -- Если бы криком можно было строить дома, так осёл был бы первый строитель!

Таукчиан как будто наткнулся на стену и в растерянности спросил:

-- Почему?!
-- Потому, что у осла самый громкий голос!-- ответил "безопасный инженер".

С тех пор все "планёрки" проходили спокойно!..

Городские и партийные власти постоянно требовали расширения сферы услуг. Таукчиан загорелся мыслью: сделать целую улицу улицей быта! Правдами и неправдами он занимал на Садовой всё новые помещения и даже создал пункт, который назывался "Сделай сам"! В этом пункте посетителю выдавали инструменты, детали и материалы и он мог что-то сам починить.

Но для создания "Улицы быта" нужно было соглашение городских властей и Минбыта! И тогда Таукчиан вызвал к себе Шахазизяна и "безопасного инженера":

-- Ребята,-- сказал он, -- у вас есть срок в один месяц. За этот месяц вы должны придумать что-то такое, что поразит министра и поможет мне вынуть из него вместе с душой приказ на создание "Улицы быта", согласованный с городом. Идите и думайте Если нужны будут деньги, я дам, сколько надо!

Легко сказать, придумайте! Легче превратить Горсад в мясной корпус Привоза, чем заставить никогда не просыхающего министра удивиться! Но ребята очень хотели и справились с поставленной задачей блестяще!

Министр прилетел в Одессу в первых числах декабря. Дул порывистый ветер и шел снег в перемешку с дождём. Но, приняв с утра « дежурные» 200 грамм, министр бодро сел с Таукчианом в чёрную "Волгу". За "Волгой", держась на приличном расстоянии, ехал невзрачный старый "Москвич" Шахазизяна, имея на заднем сидении "безопасного инженера".

Машины въехали на ограждённый двор, на котором гордо стоял новый павильон "Автосервис". Под степной ветер с мокрым снегом навстречу начальству вышел Жора Мирвис -- автослесарь, ростом под 2 метра и весом больше 100-а кг.! Фирменный комбинезон на Жоре был расстёгнут, показывая под "рябчиком" необъятную грудь. Кое-как вытерев ветошью руки от масла, он доложил Таукчиану обстановку. На министра он вообще не обратил никакого внимания...

-- Неужели вам не холодно?, -- спросил министр Жору. Жора с хорошо отработанным
удивлением ответил:

-- Какой там холодно, -- мине жарко! И, бесцеремонно взяв руку министра, сунул её к себе за пазуху. Там было жарко, как в духовке!

Вошли в помещение мастерской и тут министр начал быстро трезветь: Таукчиан подарил ему...костюм-комбинезон с автономным подогревом!

Точно такой-же был на Жоре. Обалдевшему министру объяснили, как пользоваться комбинезоном, как подзаряжать от сети аккумулятор, укреплённый на поясе комбинезона, попутно вкручивая в его сознание, что на всех 46-ти пунктах Одесского автосервиса слесаря работают в таких комбинезонах!.. Делая невинное лицо, Таукчиан спросил, много ли таких комбинезонов есть в Киеве?

Вместо ответа министр сказал:-- Давай свои документы на "Улицу Быта". Если ты так о народе заботишься, значит и "Улица быта" в Одессе будет образцовой!

Потом "изобретатели" были представлены министру и этот день для всех участников событий закончился в ресторане "Варна" недалеко от фирмы "Маяк"...

Моня тяжело поднялся со скамейки и мы тихонько пошли по набережной Брайтон-бич, договариваясь о следующей встрече.

03.01.2005, Бруклин, Нью - Йорк

[haim1961]

Всеволод Верник.
Марик
(рассказ)

Лето 1948 года в Одессе выдалось жарким.

Как все мальчишки послевоенного времени, мы играли в войну. Под обрывом, почти напротив 41-го причала, там, где сегодня тренировочная площадка футбольной команды «Черноморец», стояли два немецких «тигра». С них было снято вооружение и броня — остались только мрачные скелеты, напоминающие странных и безмолвных животных, совершенно безопасных. Так нам казалось...

В тот день наша команда пряталась, нас искали. В нашей команде было два брата — Фимка и Марик Барнштейны. Фимке было двенадцать, Марику — семь лет. Марик ловко вскарабкался на танк и нырнул в люк. Хотел спрятаться. Вдруг он снова показался над башней, спрыгнул на землю и, замахав поднятой правой рукой, закричал:

— Фимка, смотри, что я нашел!

Мы бросились к Марику. Он держал в левой руке большой толстый карандаш, раскрашенный во все цвета радуги. Фимка бежал впереди всех.

Добежать мы не успели... Карандаш взорвался в руке Марика, протянутой к брату.

Обоим повредило глаза. Фимка потом все-таки немного видел и (спустя лет двадцать) работал мастером в обществе слепых. А Марик...

Он был очень красивым ребенком. Совершенно чистое, не поврежденное лицо с матовой кожей, огромные черные глаза, опушенные густыми длинными ресницами. Эти глаза ничего не видели... Даже когда смотрели на солнце.

Тетя Дора, мать Фимки и Марика, привезла сына к академику Филатову. Владимир Петрович Филатов, врач с мировым именем, осмотрел Марика и сказал:

— Сегодня я бессилен. Сшивать глазные нервы я еще не умею. Подождите, пока наука сможет вам помочь...

Я увидел Марика через несколько лет в детском санатории. Мы попали в одну группу, и Марик после отбоя, когда в палатах гасили свет, читал нам «Дорогие мои мальчишки» Льва Кассиля. По системе Брайля, скользя пальцами по выпуклым точкам на толстых листах книги... Марик отлично играл в шахматы, иногда одновременно на десяти досках. И если кто-то из ребят шутя снимал пешку с доски, он сразу просил поставить ее на место. Обмануть его было невозможно. Он очень хорошо играл на аккордеоне, но никогда не пел...

А жизнь продолжалась. Я встретил Марика через двадцать два года на трамвайной остановке. Он узнал меня по голосу, и мы долго разговаривали у него дома. Потом он ушел, а я остался с тетей Дорой — маленькой, совершенно седой старушкой. Она рассказала мне все о Марике.

Закончив школу слепых без единой текущей четверки, Марик отослал документы в Москву, в военную академию имени Баумана. Оттуда пришел вежливый отказ: мол, по состоянию здоровья вы не можете быть зачислены в военную академию. Но Марик не сдался и написал письмо Маленкову. Писала тетя Дора под его диктовку.

Уже закончился сентябрь, а ответа не было. Только в середине октября пришла правительственная телеграмма: «Срочно вылетайте сдачи вступительных экзаменов Маленков». Деньги на поездку в Москву тетя Дора собирала у всех родственников, знакомых и соседей.

В день прилета в Москву Марик сдал все (!) экзамены, сидя в центре аудитории, где собрались все преподаватели академии. Дольше всех его спрашивал математик. Ответив на все его вопросы, Марик попросил разрешения задать ему свой вопрос.

Он задал свой вопрос, и математик, встав, показал жестами, чтобы их оставили одних. Все преподаватели вышли. Они беседовали еще с полчаса, и Марик был принят в академию.

В порядке исключения к нему прикрепили в качестве секретарши студентку, которая конспектировала для него лекции. Их содержание Марик «с голоса» учил на память.

Марик ходил по Москве и по Одессе без палки, только откинув назад голову. Чтобы не удариться случайно лицом...

В следующую нашу встречу я увидел очень располневшего мужчину. Он снова узнал меня по голосу. На мой вопрос, чем он занимается, Марик, чуть помявшись, ответил, что... рассчитывает траектории искусственных спутников Земли.

Он отказывался от предложений прооперироваться, ссылаясь на то, что у него свое видение мира и он боится дисквалифицироваться, если станет видеть...

Он женат... на той самой секретарше, но это уже другая история.

Вот такой он — наш Марик, Марк Наумович Барнштейн! Друг моего далекого детства.

Эпилог

Через несколько дней после того, как калифорнийский журнал «Факт» напечатал этот рассказ, мне позвонила секретарь редакции и сказала, что в редакцию постоянно звонит женщина, добиваясь встречи со мной или хотя бы номера телефона. Редакция же не имеет права давать такие сведения без моего согласия.

Я попросил дать мой номер телефона, и через несколько минут мне позвонила молодая женщина и сказала:

— Я - Женя, дочь человека, о котором написан рассказ… Спасибо вам за память об отце! Мы с 1991 года живем в Америке. Папа умер два года назад. Он работал дома до последнего месяца, но признания в Америке не получил, хотя и прочитал несколько лекций в Силиконовой Долине. Два баула с его рукописями я отправила официально по адресу, который мне дали в Силиконовой Долине…

Она несколько секунд помолчала, а потом добавила:

— Он и умер потому, что оказался невостребованным…

Мы тепло попрощались с Женей, обменявшись адресами, но чувство горечи еще долго не покидало меня.

Нью-Йорк, октябрь 2002

[haim1961]

Всеволод Верник.
Настройщик
(рассказ)
Каталог авторов и персоналий на сайте
Всеволод ВерникОдесса,1953 год. Мне 16 лет и, после окончания семилетки, семейный совет решил пристроить меня в какое-нибудь ремесло. Пристроили с большим трудом учеником настройщика в музыкальную мастерскую на Советской Армии, 30. Это угол Дерибасовской. Название мастерской было такое длиннющее, что натощак его мог выговорить только зав. производством Михаил Давыдович Рихтерман. А называлась мастерская "Межоблмузремпрокат" и работали в ней такие мастера, каких уже нет и никогда больше не будет! Дефицит инструментов был такой, что мастера-виртуозы собирали из трёх разбитых инструментов один и продавали их, причём существовала очередь!

В мастерской работал целый клан Вересковских и вообще, как в каждом ремесле, "дело" передавалось по наследству, от отца — сыну, от деда — внуку! Моим учителем был старший из Вересковских, Константин Игнатьевич. Ему тогда было лет 65, и учил он меня очень строго, но неохотно. Я понимаю,что ему проще было сделать что-то самому, чем объяснять ученику, как это сделать... Я учился у всех мастеров понемногу и дело это мне нравилось.

Прошел год. Я сдал в мастерской экзамен и стал считаться "мастером по ремонту и настройке клавишных инструментов". К самостоятельной работе меня не допускали, до того самого злосчастного дня, который я не забуду никогда в жизни. В этот день
ни одного свободного мастера в городе не было. Обслуживая 4 области, мастера разрывались на части, чтобы успеть "дать план" и собрать очередное пианино на продажу!..

В этот день меня вызвал в кабинет Михаил Давыдович Рихтерман и, тряся огромным животом, сказал:

— "Пришёл твой время! Мне некого послать на этот заказ. Когда-то же надо начинать! Иди!"

И я пошел! На Петра Великого, 11. Дверь мне открыла женщина средних лет, с интеллигентным лицом и мягкими, плавными движениями. В глазах у неё было неприкрытое удивление, смешанное с недоверием. Я вошёл в комнату и растерялся! Такого обилия картин, фарфора и хрусталя в серванте я ещё не видел... Чёрный кабинетный "Блютнер" стоял открытый, будто дожидался меня.

И я начал!.. Разборка и чистка заняли около 20 минут и всё шло, как надо. Инструмент был хорошим и чувствовалось, что за ним сидит
профессионал. Я приступил к настройке и закончил её через 40 минут.

Хозяйка села к роялю и полилось вступление к первому концерту Чайковского. Через минуту она прервала игру и сказала,что ре-диез
в 4-ой октаве звучит надтреснуто и с диссонансом в септаккорде! Ноги у меня стали ватными!.. Проклиная всё на свете, я перестроил
инструмент наново, но после проверки проклятый диссонанс не исчез! Видя моё состояние, хозяйка сказала, что "пусть уже будет так..."

Я бежал в мастерскую, ничего не видя вокруг. Я ничего не понимал...

В мастерской уже сидели несколько старых мастеров и мой учитель, cтарик Вересковский. Они уже всё знали! Оказывается — заказчицей моей была ... Добродеева! Преподаватель консерватории по классу ф-но!!! Она позвонила по телефону в мастерскую и теперь решался вопрос — что со мной делать?! Старик Вересковский выслушал мой рассказ и залепил мне такую затрещину,что я отлетел метра на два! Потом сказал:

— "Иди обратно и пусть хозяйка уберёт из серванта все хрустальные бокалы. Какой-то из них звучит в унисон и даёт грязь! Пошёл вон!"

Я бежал обратно, не разбирая дороги! Женщина открыла мне дверь и в испуге посторонилась, крича мне в спину:

— "Вы что-то забыли?"

Я сказал:

— "Да! Я забыл старую заповедь настройщика — проверить перед настройкой всё, что может в квартире "звучать"! Стёкла в рамах
картин, хрусталь и прочее! Пожалуйста, уберите бокалы из серванта!"

Она покраснела, но, ни слова не говоря, выполнила мою просьбу. И снова звучало вступление к концерту Чайковского... Диссонанса не было!!!

Поблагодарив меня, она извинилась за причинённые мне хлопоты, а я ... я летел домой, как на крыльях, время от времени щупая в кармане первую, "золотую десятку", заработаную мной.

Я стал настройщиком!

[haim1961]

Всеволод Верник.
Фокус
(рассказ)
Каталог авторов и персоналий на сайте
Я встретился с ним на набережной Брайтон-бич. Поговорили о том, о сём и как-то незаметно затронули любимую тему Мони. Коренной одессит, знавший всех футбольных болельщиков на Соборке, прекрасный инженер-механик, Моня любил вспоминать необычные истории,
происшедшие с людьми, которых знал близко. Таких историй у него было множество. На этот раз он мне рассказал о необыкновенном токаре.Вот его рассказ.Я привожу его без изменений, только немного сократив.

--Ты помнишь весоремонтный завод в Одессе? - спросил Моня.

Я сказал: - Конечно!

--Так вот, там в цехе приборов работал токарем Петя, на которого завком написал 13(!) ходатайств на увольнение за злостные прогулы. И 13 раз директор завода, Виталий Абрамович Окунь, красным карандашом перечеркивал ходатайства и возвращал их в завком... Он не мог и не хотел увольнять Петю! А всё дело в том,что найти такого токаря, как Петя, директор не надеялся. Глядя в лицо председателя завкома, красное от гнева и возмущения, Виталий Абрамович говорил все 13 раз:
--Воспитывайте!.. А мне он план даёт!

--Так он же работает 3 дня в неделю! - срывался на крик предзавкома.

--Но план даёт? - спрашивал директор, и сам себе отвечал: --Даёт!..

Доведёный до красного каления, предзавкома вылетал из кабинета директора, на ходу разрывая очередное ходатайство на мелкие клочки...Чувствуя в рассказе Мони какой-то подвох, я спросил его:

--Что же такое уникальное было в Пете?

--Что было? - ответил вопросом Моня и начал загибать пальцы:
--Во-первых: детали в цехе приборов точили с точностью до микронов, а Петя на каждой детали делал только один контрольный замер!

Делать хотя бы 2 замера Петя считал постыдным для себя!

Если деталь после одного замера имела отклонения, Петя просто выбрасывал её в брак...

Во-вторых: чтоб ты понял, что Петя уникально чувствовал станок, я расскажу тебе о фокусе, который, кроме Пети, никто из токарей завода повторить не мог! Я проработал на этом заводе много лет и не помню случая, чтобы кто-то...

--Ша! - прервал я Моню, - уже говори, что за фокус?!

--Представь себе, - сказал Моня, - что ближе к обеду по пролёту между станками крадётся, всё время озираясь, мужик в телогрейке. Он подходит к Пете и просит:

--Петь, покажи! Петя спрашивает: --Принёс?
Мужик молча вынимает из-под телогрейки пол-литра и даёт её Пете. Тот открывает бутылку, круговыми движениями раскручивает
содержимое до образования воронки, затем быстро опрокидывает всю бутылку себе в рот и в несколько глотков опустошает её! Здорово? --Так это не фокус, это только его начало!

Освободив патрон станка от детали, Петя вставляет в него бутылку горлышком внутрь патрона, зажимает и... режет бутылку почти пополам! Потом на каждой части бутылки нарезает наружную и внутреннюю резьбу, свинчивает части в целую бутылку и произносит только одно слово:
--Наливай! Появляется вторая бутылка и её содержимое переливается в свинченную бутылку!... Почти всё, поскольку бутылка всё-таки стала меньше... И свинченная из двух кусков бутылка...НЕ ТЕЧЁТ!!!..

К моменту окончания фокуса в цехе не работает ни один станок... Восхищёная толпа рабочих (не только токарей!) аплодирует Пете.Он по-шутовски раскланивается и уходит на обеденный перерыв...

--Моня! А ты часом не сочинил этот фокус специально для меня? -- спросил я.

--Чтоб я так снова увидел Одессу, если много раз не видел это сам! -- оскорбился Моня. --И если бы я захотел такое сочинить, так у меня бы фантазии не хватило!..

И скажу тебе по секрету, что сам Виталий Абрамович Окунь принёс свои 2 бутылки, когда узнал о Петином фокусе! Так как ты думаешь, мог он такого токаря уволить?!

--Конечно, нет! Говорил председателю завкома: --Воспитывайте!...

Март 2003, Бруклин, Нью-Йорк

[haim1961]

Всеволод Верник

Дорогие мои…

Учителям Одесской школы N 57

Дорога казалась необычайно длинной. Для семилетнего пацана, который с самого утра готовился к первой встрече со своей школой, она такой казалась. Сколько раз потом проходил я этот путь, - в любую погоду, в любое время года, но этот день мне запомнился навсегда. Я шел с мамой. В полотняной торбе лежали две тетрадки с таблицей умножения на задней стороне обложки и одна "тетрадь", не очень умело, но заботливо сделанная мамой из старых газет. В ней можно было писать между печатных строк… Мы вышли из нашего дома на Пролетарском бульваре, 41. Его ещё называли домом консервщиков и в нём действительно жили тогда специалисты этого дела. В этом доме жил тогда и управляющий консервным трестом Жила. С его сыном Володькой я вечно дрался: он лучше меня плавал и лазал по деревьям…

Путь наш лежал мимо киностудии до Пироговской, потом на средине улицы Пироговской повернули направо и пошли вдоль забора военного госпиталя по улице Крупской. Почти в конце Крупской свернули налево и - вот она, наша легендарная 57-ая!..

…Я хорошо помню ее - мою первую учительницу. Небольшого роста, худенькая, в круглых очках, Фаня Юльевна Провман казалась девочкой, если бы не седая прядь от высокого лба до затылка… Она «вела» нас до конца четвёртого класса. Она никогда не кричала на нас. Мы любили её и частенько провожали домой на Чижикова, 28. Это было совсем недалеко от школы, нужно было только обойти велотрек и выйти на Чижикова. Когда мы закончили четвертый класс, она передала нас другой Фане.

Фаня Марковна Спивакова, по прозвищу Рыбий глаз, казалась совсем старой и правый глаз у неё действительно был похож на рыбий. Она преподавала русский язык и литературу и на её уроках мы сидели, как заколдованные! Это было не легко. В школах тогда было раздельное обучение и в классе девочек не было. Зато разница в возрасте ребят была ощутимая. Толик Хатенко все 4 года войны был Сыном полка, успел побывать в колонии и вообще - был «тот ещё мальчик»… Но на уроках русского никогда не хулиганил. Фаня Марковна была строгой и получить у неё «четвёрку» было очень непросто. Но зато она научила нас грамотно писать и на всю жизнь привила нам любовь к книге и русскому языку…

…Дверь в класс медленно открылась и мы буквально оторопели. Что-то тёмное пролетело от двери и громко шлёпнулось на стол. Портфель… Потом из двери показалась…борода, да какая! Седая, до пояса, от самых висков! Мы сразу его узнали. Другого такого не было и быть не могло! Это же его огромный портрет висел в витрине самой лучшей фотографии в Одессе! Фотография эта была на Дерибасовской, угол Карла Маркса. Тишина в классе была такая, как будто он был пустым…А нас, между прочим, в классе было 36! Он подошел, прихрамывая, к столу и сказал:

— Я ваш преподаватель географии, Павел Васильевич Булатов. Давайте знакомиться!

Он сделал перекличку и после, для проверки, назвал по фамилии всех, ни разу не ошибившись. Дежурный повесил на доске карту СССР. Павел Васильевич сел за стол и, взяв длинную указку искалеченной левой рукой, сказал:

— Когда мы c Сидором Артемьевичем Ковпаком форсировали Припять …(Рука с указкой описала плавную дугу и попала в точку на карте!)

Не повернув голову к доске, глядя на класс усталыми, мудрыми глазами много повидавшего человека, он спросил:

— Кто хочет проверить?

С места сорвался Колька Карелин, по прозвищу «паралич», и, заикаясь сильнее обычного, сказал:

— Пац-цаны, всё т-точно!.. П-п-прип-пять!!!

Боже, какие это были уроки и как мы ждали их!...

…Его привёл в класс завуч Семён Григорьевич Абель. Завуча боялись не только ученики, но и учителя. Худой, как щепка, ростом под 2 метра, совершенно лысый, он вполне соответствовал своему прозвищу «скелет». ГорОНО старалось как можно реже проверять работу школы: ходили слухи, что родной брат «скелета» - тот самый легендарный разведчик Абель!

Вошедший с завучем мужчина опирался на палку и …был абсолютно слеп. Всё лицо его было в синих пороховых точках.

— Николай Иванович будет преподавать обществоведение, - сказал «скелет» и вышел из класса.

Николай Иванович рассказал, что он бывший танкист, горел в танке и потерял зрение… Он что-то рассказывал нам по предмету, но нам это было неинтересно и на его уроке мы делали домашние задания. На следующий день он вызвал к доске Витьку Рядченко, по прозвищу «цуцик». Маленький и вертлявый, он вполне оправдывал своё прозвище. Цуцик открыл книгу и всё прочитал по ней! В классе стояла мёртвая тишина… Николай Иванович сказал:

— Садись, «пять».

Потом медленно закрыл классный журнал и молча вышел из класса. Рука, закрывшая журнал, дрожала… До конца урока оставалось 20 минут… «Цуцика» били всем классом, засунув в дверную ручку ножку стула… Больше всех старался Осик Бройтман. Мы знали, почему: его отец сгорел в танке…

Николай Иванович вскоре из школы ушел. «Цуцик» перешел в другую школу…

…Её тоже привёл в класс завуч. Среднего роста, волосы цвета воронова крыла, скромный серый костюм и наброшенный на плечи большой пуховый платок. Она спокойно оглядела класс и сказала завучу:

— Спасибо, Семен Григорьевич, я познакомлюсь сама.

По партам прошел шепоток удивления: так со «скелетом» никто не разговаривал. Он молча кивнул головой и тихонько вышел из класса.

— Отож, хлопцi, давайте познайомимось, - произнесла она по-украински.

До неё украинский мы не учили: не было преподавателя.

— Мене звуть Сарра Самойловна Фрадкiна.

Мы зашумели. Многие из нас вообще не понимали языка. Кто-то крикнул: — Говорите по-русски!

— Хорошо, сказала Сарра Самойловна. Она взяла правой рукой уголок платка и он медленно заскользил вниз… Ни один пацан не остался сидеть за партой, все вскочили, но слышно было только чириканье воробьёв за окном…Забыв обо всём на свете, мы не могли оторвать взгляды от скромного серого пиджака. А на нём были: Орден Ленина, два ордена Красной Звезды и медали, медали, медали… Украинский мы полюбили сразу, всерьёз и надолго!..

…Каждую перемену мы старались проводить во дворе. Играли в «отмерного осла», прыгая друг через друга, как в чехарду, только по другим законам игры. Подбивали ногами «маялку» - маленький мешочек с крупным песком или горохом внутри. Была ещё одна разновидность «маялки» - «лянга». Её привезли из сибирской эвакуации ребята, которые были постарше нас. Делалась «лянга» просто: вырезался ножницами круглый кусочек овчины, к нему снизу крепился кусочек свинца с двумя дырками. Мех тщательно расчесывался и – всё! «Лянга» готова. Играли в неё, как в «маялку», но она опускалась, как маленький парашютик и было интересно смотреть, как лянга от удара ноги поднималась мехом вниз, а потом, летя вниз, переворачивалась мехом вверх. В нашем классе больших «мастеров маялки» не было, а ребята в других классах набивали до пятисот и более. Родители и учителя ругали нас за маялки. Говорили, что так можно «набить грыжу», но мы не верили, тем более, что таких примеров не было…

…Он стоял рядом с нами и смотрел, как Ванька Фуженко, - растрепанный и красный от напряжения, - считал удары, перевалив за третью сотню. Ваньке не пришлось доиграть до конца: прозвенел звонок.

— Будьте любезны, как мне пройти в пятый «В»? - спросил он.

Обращение было настолько необычно, что все невольно посмотрели на него. Он был очень стар. Чуть сутулился при ходьбе и, когда шёл, напоминал журавля. Мы привели его в наш класс и он, молча подойдя к столу, взял в руку мел. Разгоряченные переменой, мы шумели, но он нас не пытался успокоить. Он просто подошел к доске и каким-то быстрым движением начертил на ней окружность. Мы замерли. Он взял в руки циркуль, которым мы обычно чертили на доске и, раздвинув его, сказал, обращаясь к Ваньке:

— Пардон, молодой человек, не желаете ли проверить сию фигуру?

Ванька желал. Окружность на доске и окружность, проведенная циркулем, полностью совпали… Александру Ефимовичу Омельяновичу было под 80. Он был учитель от Бога. Он редко ставил «двойки», и в ответ на наше:

— Этот пример не получается!, неизменно говорил:

— Пардон, друзья мои! Если вы это не можете решить, то это – бедствие!...

Так и прилипло к нему прозвище – «Пардон». Он преподавал математику с пятого по десятый класс и его не просто уважали, - его любили. За справедливость. За терпение. За «пардон»!...

Наш классный…Его не просто не любили, нет, - его ненавидели с искренней непосредственностью детей первых послевоенных лет. Мы не были ангелами. Мы били стёкла, которые нечем было заменить, мы рвали в драках одежду с чужого плеча, кое-как подогнанную под рост, мы играли в «сало» на крыше нашего пятиэтажного дома, бегая по балкам недостроенного солярия… Ширина балки была 25 см! Мы прыгали на подножки 17-ого трамвая и однажды такой прыжок закончился трагически: Жорка Баранников промахнулся мимо подножки и ему отрезало ногу… Мы не были ангелами, но - он!

Он не только вызывал родителей в школу по поводу и без повода, он делал хуже - он ходил по домам! Представьте себе наших матерей, после полуголодного трудового дня, когда, настоявшись в очередях, они прибегали домой, не зная, за что раньше хвататься! И тут появлялся он – с огромным раздутым портфелем, и, сверля собеседницу маленькими, близко посаженными глазками, визгливо заявлял с порога:

— Немедленно примить мера к ваш ребёнок! Он снова не подстриг свой…мы-ды скубчик!!!!

Понимать это нужно было так — Ваш сын снова не подстриг чубчик. За вечер он обходил 5-6 адресов и на следующий день он получал очередных 5-6 мстителей!... Изобретательность наша не знала границ! Мы учились во вторую смену и на его уроке непременно гас свет. Вложенный между патроном и лампочкой кусочек мокрой промокашки пропускал ток только до момента высыхания, а это происходило ровно через 15 минут, после начала урока!... Классная доска срывалась с гвоздя и повисала одним боком. Да разве всё перечислишь?! Но верхом нашей мести была «операция», разработанная и осуществлённая. В ней принимали участие Толик Хатенко, Борька Матковский, Сашка Лежанский, Колька Карелин, Вовка Шикерин и ваш покорный слуга. Мы ждали подходящий момент и таки дождались его!

В этот день по радио сообщили о разоблачении Берии и наш « классный» проводил классный час.

— Этот гнусный клятвопроступник Бероя!...

От возмущения «клятвопроступником» он был красным и брызгал слюной. Ребята окружили его возле стола и отвлекли вопросами по теме. Вытащить из портфеля классный журнал и утопить его в дворовом туалете соседнего дома было делом десяти минут…

Его звали Ефим Лазаревич Гойфман и он преподавал английский язык! Старшеклассники говорили, что знал он его намного лучше, чем русский. После случая с классным журналом, «скелет» сказал, что сам будет преподавать нам английский, а классом будет руководить… Дмитрий Владимирович Долгонос! Радости нашей не было предела! Дмитрий Владимирович преподавал физкультуру. Но как преподавал! Невысокого роста, сухонький и жилистый, с совершенно лысой головой и действительно длинным носом, он умел заинтересовать своим предметом абсолютно всех, даже освобождённого от физкультуры Изю Шварцштерна. Родители освободили его от физкультуры потому, что Изя учился играть на скрипке. Если бы они знали, что их Изя приходил в школьный зал и готовился к соревнованиям по спортивной гимнастике на первенство города! Но они ничего не знали, а Дмитрий Владимирович его не выдавал. Ребята называли физкультурника «Форшмак» и прозвище это имело свою историю. На втором этаже школы был спортзал и на уроке физкультуры мы прыгали через «козла». Прыжки получались не у всех и, хлопнув очередного неудачника пониже спины, Дмитрий Владимирович говорил: – Эх,ты, - форшмак! На него не обижались, он был добродушным и весёлым человеком. За время нашей учёбы в школе он подготовил много спортсменов – разрядников. И среди них - Аркашу Гурмана и Евгения Вонсовича - мастеров спорта по лёгкой атлетике и чемпионов Союза!

Я познакомил Вас, мой читатель, со всеми, кого помню. Память бережно сохранила облик каждого из Учителей, и пока постаревшие «ребята» из бывшего 5-го «В» помнят их так же, как я – они живы и они с нами! Да будет память о них светлой и долгой!

Нью-Йорк, Бруклин, 2004

[Admin]

Большое спасибо!

[haim1961]

Надеюсь семья Севы Верника откликнется на нашу просьбу
и предоставит материалы из его архивов, ранее не опубликованных.

[haim1961]

[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки]
[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки]
Уважаемый читатель! Статья "Через годы, через растоянья..." написана, как приглашение одесских музыкантов к разговору о
развитии музыкальной жизни в Одессе. В понятие "Музыкальная жизнь" органично входит и ресторанная музыка, и проведение свадеб, юбилеев и других мероприятий. И все такие праздники сопровождались песней. Весёлой или грустной, лирической или трагической, шуточной или блатной. В развитии песенного творчества были спады и подъёмы, но оно никогда не стояло на месте.
Примером тому может считаться грандиозный концерт русской песни, состоявшийся в Париже 2 декабря 2007 года. Вёл концерт Ален Делон. На этом концерте впервые (для Парижа и для Одессы!) были исполнены 2 песни на музыку Константина Швуима. Стихи Ильи Резника. Желающим поближе познакомиться с этой темой можно здесь ([Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки])
Множество одесских музыкантов и певцов волей судьбы рассеяны по всему миру, но от этого они не перестали быть одесситами! И любой из них может сегодня сказать: -- Ви хочете песен? -- ИХ есть у мене!

Всеволод Верник


Лёгкий весенний дождик нисколько не мешал нам с Моней предаваться воспоминаниям, уютно устроившись на диване в квартирке, которую Моня называл «полбедрумной». Это была крошечная студия, перегороженная на две части. Одна из них была гостиной другая – спальней.
-- Моня, кто такие клезмеры? - спросил я.
-- А ты кого имеешь в виду: Гарика, Петю или Сеню? – сказал Моня. -- Я таки-да знал всех троих, но они уже не были клезмерами, хотя и носили Такую фамилию... Все трое были очень неплохими музыкантами, но – клезмерами – нет!
Моня поднялся с дивана и подошёл к книжному шкафу. Не глядя вынул книгу в темно-вишнёвом переплёте, где золотом было напечатано три слова: «КТО ЕСТЬ КТО» а на самом верху – ОДЕССА. Не раскрывая книгу, Моня сказал:
-- Эту книгу написал Александр Каменный (он же Штейман Александр Эуардович) Тут собраны имена самых знаменитых и выдающихся деятелей Одессы, не только Музыкантов! Но даже если мы уделим каждому музыканту по 3 строчки, на это уйдет Не меньше суток! Такой подход может кого-то обидеть, но я, как Козьма Прутков, «не могу объять необъятного»! Итак – о клезмерах!

Так вот - испокон веку в общинах Германии и соседних с ней стран клезмерами называли еврейских народных музыкантов, которые играли на свадьбах, бар-мицвах, праздничных гуляниях, балах, ярмарках, и каждому такому событию соответствовал особый, отточенный годами и поколениями репертуар. Но во всем своем блеске искрометное искусство клезмеров проявилось в городах и местечках Польши, Бессарабии, Галиции, Украины, то есть именно там, откуда тысячи евреев переселились когда-то в Одессу и принесли с собой обычаи, нравы, быт, говор, одежду и музыку. И хоть большинство клезмеров не знали нотной грамоты и были, как говорят музыканты, добротными "слухачами", они передавали потомкам не только веселое свое занятие, но мелодии, а некоторые их них, случалось, становились профессиональными музыкантами.
Легендарным клезмером, имя которого сохранила для нас история , был Йосл Друкер, скрипач. О его игре ходили легенды. За полтысячи вёрст послушать Друкера, по прозвищу Стемпеню, приезжали не только простые евреи, но и молодые раввины.Затаив дыхание, они старались запомнить мелодии Стемпеню и частенько потом вставляли их в свои молитвы.Матери, у которых были дочери на выданьи, молили Всевышнего, чтобы иметь возможность пригласить на свадьбу Стемпеню. Друкер был клезмером чуть-ли не в восьмом поколении. Его имя сохранилось до наших дней потому, что Стемпеню стал героем первого романа Шолом Алейхема. Роман так и назывался - Стемпеню.
Сыном местечкового клезмера и сам поначалу клезмером, был легендарный Пейсах Столярский, который, окончив в Одессе музыкальное училище, открыл детскую музыкальную школу, создал уникальную, не утратившую ценность и сегодня, методику развития таланта у одаренных детей и стал, в частности, первым учителем гениального скрипача Давида Ойстраха.
У местечковых клезмеров Подольской губернии учился игре на скрипке Сендер Певзнер, который обосновался потом в Одессе и играл здесь в пивном подвальчике "Гамбринус" на углу Преображенской и Дерибасовской улиц. Обладая несомненным, я бы сказал, специфичным музыкальным дарованием, он, что называется, на лету схватывал мелодию и в усладу публики играл английские, грузинские, еврейские, русские, украинские песни да танцы. И послушать его скрипку специально приходили биндюжники Молдаванки, рабочие Пересыпи, портовые грузчики и иностранные матросы.
Довольно скоро известность Сашки-скрипача, как называли его постоянные посетители "Гамбринуса", переросла в популярность, о чем, кстати, первым написал знаток одесского "дна", литератор, журналист "Одесских новостей" и приятель Владимира Жаботинского Лазарь Осипович Кармен. Александр Иванович Куприн, охочий до пива и колоритных личностей, не просто познакомился с Сашкой, но подружился с ним, полюбил и описал в прекрасном, экранизированном, инсценированном, на многие языки переведенном рассказе "Гамбринус". И вся эта, что устная, что письменная слава ни на копейку не была преувеличена, но Сашка относился к ней если уж не совсем равнодушно, то, во всяком случае, спокойно.

-- А знаешь, Моня, я теперь вспоминаю, что однажды, во время обеденного перерыва в музыкальной мастерской, где я учился настройке пианино, мой учитель, Константин Игнатьевич Вересковский (последний по времени аккомпаниатор Певзнера) рассказал, что в конце дня, когда «Гамбринус» был закрыт, Сашка выпивал последний бокал пива и задумчиво говорил - А между нашими клезмерами с Кричева, так я едва был бы... пиль!
И это совсем не было рисовкой, или кокетством. Это была трезвая, профессиональная оценка высочайшего мастерства клезмерских «Капелл» и каждого клезмера в отдельности. Специфика клезмерской капеллы была такой, что в ней не было двух одинаковых инструментов, что давало не только свободу в аккомпанементе, но и в импровизации. Видимо, импровизационный стиль клезмерской игры и понравился жителям Нового Орлеана, когда волны погромов, войн и эмиграции в странах Европы «посодействовали» знакомству негритянских ансамблей с клезмерами!
-- Правильно, - сказал Моня, теперь понятно, почему Утёсов говорил, что джаз зародился в Одессе! Ошибка кроется в том, что Утёсов слышал только музыкантов Одессы!.. В начале 20-го века клезмерство получило передышку. После того, как в 1904 году предприниматели Готлиб и Розенблит открыли в Одессе первые стационарные, в отличие от прежних передвижных, иллюзионы, сиречь кинотеатры, они начали "завоевывать" город и особенно быстро - Молдаванку. А в каждом таком иллюзионе тогда обязательно был тапер. Некоторым читателям, которые помоложе, наверное, нужно уже пояснить смысл этой, сегодня совершенно архаичной, профессии. В эпоху же немого кинематографа во время сеанса тапер, расположившись в зале и поглядывая на экран, играл, чаще всего на фортепиано, фрагменты различных музыкальных произведений, стараясь, чтобы они более или менее соответствовали каждому эпизоду фильма: веселому, грустному, трагичному, драматичному, торжественному... Многие понаторевшие в своем деле таперы так искусно соединяли эти фрагменты, что получалась живая фонограмма! А мелодии были клезмерскими! Тапёрами были очень многие одесские музыканты, которыми сегодня гордится Одесса. А теперь чуть конкретнее.

[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки] [Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки] [Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки]
САКСОНСКИЙ Лазарь Яковлевич
Род. 1897 в Одессе.
Пианист. Один из первых выпускников Одесской консерватории. С 15 лет — пианист в театрах и кино Одессы. С 1945 - концертмейстер Одесской филар¬монии и радио. Автор множества музыкальных про¬изведений, в том числе Рапсодии на украинские темы, Белорусской и Казахской рапсодий, романсов. Был очень мудрым и уважаемым в Одессе челове¬ком. 70 лет прожил с супругой, которую называл верной и единственной подругой жизни. Однажды диктор Одесского телевидения Нелли Харченко в одном из первых своих выступлений в роли веду¬щей, торжественно представив певицу, добавила: "У рояля..." и тут же услышала из-за кулис голос Сак¬сонского: "Стул". Харченко мгновенно сориентиро¬валась: "Партию фортепиано исполняет Лазарь Саксонский.

ЛИСТОВ Константин Яковлевич
Род. 1900 в Одессе.
Композитор. Автор опер, оперетт, симфонических сочинений и около 800 песен, среди которых - "Та¬чанка" (ел. Рудермана), "Гренада" (ел. Светлова), "Жди меня" (ел. Симонова), "Севастопольский вальс" и "В землянке" (ел. Суркова). Награжден орденом Красного Знамени и медалями. Народный артист РСФСР.

ОЙСТРАХ Давид Федорович
Род. 1908 в Одессе.
Скрипач. С 5 лет обучался у П.Столярского, под ру¬ководством которого окончил Одесскую консервато¬рию. Лауреат международных конкурсов. Ему по¬святили свои произведения композиторы Прокофь¬ев, Мясковский, Хачатурян, Шостакович, Кабалевс¬кий и другие. С 1958 Ойстрах возглавлял жюри по скрипке на Международном конкурсе им. П.Чайков¬ского. Лауреат Сталинской и Ленинской премий. Награжден двумя орденами Ленина. Народный ар¬тист СССР.

АЛЬТМАН Анна Михайловна
Род. 1935 в Одессе.
Пианистка. Окончила Одесское музыкальное училище. Одна из ведущих концертмейстеров филармонии, сотрудничала с театром "Комедиум» неизменный участник капустников в одесском Доме Актёров. Живёт и работает в Израиле с 1991года.

ГОЛОЩАПОВ Николай Яковлевич
Род. в 1941.
Джазовый музыкант, дирижер. Окончил Одесскую консерваторию 25 лет руководил Народным эстрадным оркестром одесских таксистов «Зелёный огонёк» Руководитель эстрадного отдела музучилища (второго в УССР). Руководитель бигбенда одесского училища и консерватории.. Лауреат двух республиканских и многих международных джазовых фестивалей (Ленинград, Регенсбург) Художественный руководитель всех одесских джазовых фестивалей.

[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки] [Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки] [Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки]
КУЗНЕЦОВ Юрий Анатольевич
Род. В 1953 в Одессе.
Пианист. Окончил школу им. П. Столярского и Одесскую консерваторию. Одно время преподавал в ней. Лауреат восьми Всесоюзных конкурсов и джазовых фестивалей. После выступления Всемирном фестивале молодёжи и студентов в Москве, в 1985 году, музыкальные критики страны назвали Кузнецова "От¬крытием года". Играл с крупнейшими мастерами современного джаза: В. Чекасиным, Т. Найссо, П. Хор¬ом, Б. Верде и другими. Считается одним из серьезных джазовых музыкантов.

ТЕРЕНТЬЕВ С. В. – одессит, пианист. Выдающийся джазовый музыкант. Один из немногих, кто строит свой репертуар от классической музыки к джазовой. Великолепный импровизатор. Работал в основном, в европейских странах. Редкие встречи с ним – всегда событие для одесситов, ценителей истинного искусства!

-- А теперь, Моня, позволь сделать небольшое отступление по данной теме: Сергей Терентьев уже несколько лет, как вернулся в Одессу из Испании, где работал пианистом в Испанском Королевском оркестре. Что-то не сложилось у него в Испании и он работает аккомпаниатором в одном из ночных клубов Одессы.
Пару лет назад на сайте Всемирного клуба одесситов промелькнуло сообщение о том, что в адрес начальника Облуправления культуры Одессы, каковым на то время был... КУЗНЕЦОВ Юрий Анатольевич, поступило открытое письмо Ректора Одесского Университета, в котором говорилось, что Сергей Терентьев – национальное достояние одесситов. Поэтому есть просьба: хотя бы раз в месяц выделять Терентьеву зал Филармонии для сольного концерта! Было ли это воплощено в жизнь, или только осталось гласом вопиющего в пустыне - мне неизвестно...

А теперь несколько слов о человеке, знакомство с которым оставило неизгладимый след в моей жизни. Говорить о нём сухим языком короткой справки я не смогу...

РАДИОЛЛО М. В.
Род. 1940г. Одессит. Музыковед и исследователь классической 6-тиструнной гитары. Выступал с лекциями-концертами «Технические возможности европейской гитары». Имел тесную переписку практически со всеми ведущими гитаристами мира, в том числе с Андре Сеговия и Марией -Луизой Анидо. Закончил Одесский водный институт, работал Зав. кафедрой одесского строительного института. Доцент.

Мы познакомились с Мишей Радиолло в 1962 году на организационном собрании жилищного кооператива и стали дружить семьями. Жили в одном доме, только в разных парадных. Семья Миши состояла из жены – Нины и сына Юры. Высокий, худой блондин, с волосами до плеч, длинными руками и пальцами, живущими каждый своею жизнью, с длинными ухоженными ногтями. Глаза у него были серыми и очень внимательными. Был молчалив и не улыбчив. Нина была маленькая, худенькая и энергичная. Миша называл её «Малышечка».. Когда я впервые зашёл в квартиру Миши, я был просто потрясён!
В двухкомнатной квартире почти не было мебели. Около балконной двери стоял огромный раздвижной стол, заваленный чертежами, книгами и нотами. Никаких ковров! На голых стенах висели в неизвестном мне порядке шесть коллекционных гитар, да в дальнем углу сиротливо стояла... американская арфа. Как я потом узнал, стоила она $40.000. В спальне – кровать для Нины и Миши и кроватка Юрика. И это - всё!! Миша постоянно работал либо на кафедре, либо в библиотеке им. Горького, где занимался исследованием старинной музыки, написанной ещё крюковыми нотами. Нина работала арфисткой в одесском оперном театре. Была занята немного, зато «Дом» был на ней. Жилось им туговато в материальном отношении. Нина всегда ругала Мишу, что отдаёт рубль почтальону, за то, что тот приносит почту прямо в руки, а не опускает в почтовый ящик.
Я однажды стал свидетелем получения почты, которую Миша ждал. Он почему–то побледнел, положил большой пакет на край стола и специальным костяным ножом вскрыл его. Вынул ноты, поставил на пульт. Бережно, как ребёнка, погладил и взял Гитару… И – всё!!! Мир вокруг перестал существовать!.. Не только для него, но и для меня тоже. Это было какое–то колдовство, ничего подобного я не только не слышал, но и представить себе не мог!.. Я не помню, как в тот раз оказался дома. Видимо, пятился до тех пор, пока не оказался за дверью…
А потом случилось ЭТО. И, как говорят в Одессе, случилось очень сильно. Было самое начало зимы. В Одессе сыро и промозгло. Около 12–ти ночи, закончив работу в ресторане «Киев», я подъехал к своей остановке и пошёл по переулку домой. Вот тут меня и перехватил Миша. Оказывается, специально ждал. Говорил напряженно, коротко и отрывисто. Я понял следующее: В Москву прилетела испанская гитаристка Мария–Луиза Анидо. Миша должен лететь в Москву, чтобы показать свои работы, и, конечно поиграть ей! На билет у него есть, а на всё остальное - нет… И о чём тут было говорить? Всё, что у меня было с собой и дома я вынес и отдал Мише. Утром он улетел. С сумкой, набитой нотами и гитарой в чехле…
На следующий день концерт испанской гитаристки начался с часовым опозданием, хотя и закончился успешно. А утром следующего дня состоялся разговор в Министерстве Культуры СССР. Госпожа Анидо авторитетно заявила, что официально приглашает «Сеньора Радиолло» в одну из своих гитарных академий, в связи с безусловным Талантом и нетрадиционным подходом к решению многих технических вопросов.
На всё время обучения Мария–Луиза готова бесплатно содержать не только сеньора Радиолло, но и его семью! Она не знала, что более ощутимую пощёчину Минкульту нанести невозможно! Конечно Мише отказали и он никуда не уехал… В конце 80-ых он умер. От сердечной недостаточности… Но до сих пор я вспоминаю превосходные дуэты гитара–арфа. И любимую Мишину пьесу «Воспоминание об Альгамбре» композитора Франсиско Таррега.

Мы помолчали и Моня, вздохнув, сказал: - А теперь давай поговорим о певцах, внесших свою весомую долю в славу музыкальной Одессы. Будем по возможности кратки. Не забираясь далеко в историю, мы назовём тех, кого знали, и знаем сегодня. Итак:
продолжение следует.

[haim1961]

МУЛЕРМАН Вадим Давидович
родился в 1939 г. в Одессе.
Петь начал в детстве, когда учился в школе. В 1965 начал работать в Дагестане, затем - в Туле. Был замечен Ю. Саульским и приглашен в Москву. Пер¬вое время ночевал на Курском вокзале. В 1966 стал лауреатом Всесоюзного конкурса артистов эстрады. Был одним из первых советских певцов, кто стал расхаживать на сцене с микрофоном, что вызвало недовольство членов жюри, назвавших его манеру исполнения "хулиганской". В 1971, по приказу пред¬седателя Гостелерадио СССР Лапина, "размагнити¬ли" ТВ-записи эстрадных артистов-евреев. В их число входил и В. Мулерман.
В ЦК КПСС был составлен специальный список запрещенных деятелей культуры, где в первой "пятерке" вместе с Ростроповичем и Вишневской оказался и Мулерман. После этого он мог гастролировать не ближе Воркуты и Сыктывкара. С началом перестройки Мулерману было присвоено звание Народного артиста РСФСР. В 1990 он эмигрировал в США и сделал это так же решительно, как в свое время увел у Кобзона жену - певицу Веронику Круглову.

[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки] [Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки] [Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки]
ОБОДЗИНСКИЙ Валерий Владимирович
Род. 1942 в Одессе.
Никогда не учился пению. Был кочегаром на пароходе, а затем массовиком-затейником на теплоходе "Адмирал Нахимов". Петь начал в Томской филармонии, затем в оркестре О. Лундстрема. Ворвался на эстрадный Олимп так стремительно, что буквально в считанные месяцы оставил за спиной Кобзона, Хиля, Мулермана и Гуляева. Был суперпопулярен - первая пластинка вышла тиражом 13 млн. экземпляров и мгновенно стала раритетом. С 1987 Ободзинский не поет. Причин несколько: неприятие его творчества официальными властями из-за отсутствия в репертуаре песен о комсомоле и строителях коммунизма и традиционная болезнь русских актеров. На сегодняшний день, в результате "деятельности" Председателя Гостелерадио СССР Лапина, в фондах ЦТ не осталось ни одной записи артиста, кроме выступления на новогоднем "Голубом огоньке" 1967 года. "Я считаю, что у нас не было эстрады, а как бы второй сорт оперы...". Это слова Валерия Ободзинского.

БОЙКО Анатолий Иванович
Род. в 1945.
После окончания Одесской консерватории - солист Одесского оперного театра. Лауреат конкурса им. Глинки и Международного конкурса им. Чайковского. Всегда работает с полной отдачей: за один спектакль, когда Бойко поет Фауста или Годунова, он теряет в весе до 5 кг. Прекрасный мастер резьбы по дереву. Многое в доме - украшения, даже мебель - сделано его руками. Народный артист УССР.

-- Моня, я познакомился с Толиком Бойко в Одесском Доме офицеров, где наш квартет аккомпанировал ему на танцевальных вечерах. Толика официально отпускали из Ансамбля песни и пляски Одесского военного округа, где он проходил срочную службу и он пел в военной форме. А сына Толика я вижу каждый день. Он живёт со мной в одном доме... в Бруклине!

ШИРИНА Людмила Сергеевна
Род. в 1948.
Окончила Одесскую консерваторию. Солистка Одесского оперного театра. В юности увлекалась спортом, играет на нескольких музыкальных инструментах. Председатель Одесского отделения СТД. Обладательница Гран-при Международного конкурса вокалистов в Тулузе (Франция), где газеты назвали Ширину "русской Марией Каллас". Народная артистка УССР.

[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки] [Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки] [Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки] [Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки]
БОЕВА Татьяна Ивановна
Род. 1951 в Одессе.
Джазовая певица. На профессиональной сцене с 17 лет. Участница нескольких джазовых фестивалей. Работала в знаменитом оркестре О. Лундстрема, пела в ресторанах. На протяжении почти 30 лет по праву считается лучшей джазовой певицей Одессы. По мнению специалистов и почитателей ее таланта, при ином повороте судьбы, Боева могла бы стать звездой мировой величины.

От себя добавлю: Таня Боева - близкая подруга и учитель Ларисы Долиной. В каждый приезд Долиной в Одессу они встречаются и проводят вместе несколько часов. В 2004 году Мэр Одессы Эдуард Гурвиц предоставил, наконец, Татьяне Боевой однокомнатную квартиру и Таня переехала из своей полуподвальной комнаты в нормальные условия...

НЕЩЕРЕТНЫЙ В. С.
С 1957 года – солист Одесского театра оперы и балета, доцент Одесской консерватории Заслуженный артист УССР. Увлекался живописью.
К этой лаконичной до предела справке могу добавить, что во время учёбы в консерватории студенты Нещеретный и Губрий, слегка загримированные, пели дуэтом украинские народные песни, русские романсы и песни... в трамваях 18 маршрута. Тяга к музыке и пению у Вячеслава Семёновича наследственная. Его отец – Семён Платонович - был солистом Украинской государственной капеллы «Думка». Будучи доцентом консерватории, Вячеслав Семёнович принял все меры, чтобы его родная сестра Татьяна, в консерваторию не поступила. Считал, что у неё нет голоса. Жизнь доказала, что старший брат ошибался. Татьяна закончила университет, но всю жизнь, до сегодня поёт самые сложные оперные партии, романсы и песни, являясь солисткой оперной студии Клуба медработников.

-- Знаешь, Моня, мы с тобой забыли назвать ещё двух великих музыкантов, без которых невозможно представить себе развитие музыки в Одессе.
-- Если ты имеешь в виду Эмиля Гилельса, то я его не забыл. Просто его жизнь неразрывно связана с фамилией другого человека. А вот разговор об этом человеке нужно начинать с рассказа Исаака Бабеля «Любка «казак».
Всё началось с прочтения работы знатока старой Одессы Александра Розенбойма О героине одного из рассказов Бабеля «Любка Казак», раскручивая прихотливый клубок судеб, разных людей, живших на Молдаванке в своё время, он убедительно доказал, что Берта Михайловна была одной из внучек Любки Казак. Вот что пишет об этом Александр Розенбойм:

«Берта Михайловна Рейнгбальд училась в одесской консерватории у таких прославленных педагогов как Бронислава Иеронимовна Дронсейко-Миронович и Есфирь Александровна Чернецкая-Гешелин, блестяще окончила ее, преподавала там и совместно со знаменитым Петром Соломоновичем Столярским, у которого родные когда-то безрезультатно пытались обучать скрипичной игре Бабеля, создавала легендарную музыкальную школу. К сожалению, не сложилась личная жизнь, но счастьем материнства судьба одарила её, и педагогическая работа, по её словам, «давала много глубоких светлых переживаний, содержательно и полноценно заполняла жизнь». А в размышлении над тем давнишним вопросом, почему Одесса так исключительно плодовита оказалась на всяческие таланты, Берта Михайловна писала, что «южный город, экспансивный народ с повышенной эмоциональностью создают почву, где вырастают способные к искусству люди». Потому и не было у нее недостатка в учениках, один талантливее другого, и, наверное, не было среди них такого, кто на всю свою творческую и человеческую жизнь не сохранил бы к ней сыновней ли, дочерней любви и самой трепетной благодарности. Такие чувства на пустом месте не возникают, а если и возникают, то ненадолго. «Все эти годы я стремилась и продолжаю стремиться к тому, чтобы каждому помочь развиться максимально для него, принести в жертву всё для этой цели», — со всей откровенностью написала она, будучи уже педагогом с более чем двадцатилетним стажем, и после такого признания скромно добавила: «Мне кажется, что до сих пор мне удавалось этого достигнуть». Ученики блестяще оправдали её надежды и труды, от ушедшего потом в песенное творчество сына врача с Малой Арнаутской улицы Оскара Фельцмана, до рыженького мальчишки Самуила Гилельса с бабушкиной Молдаванки, который, приняв сценическое имя Эмиль, заставлял потом взрываться громовыми аплодисментами самые что ни на есть престижные концертные залы мира. Но перед этим она намучилась с ним так, как не мучилась, пожалуй, ни с одним из своих учеников, только были это сладостные муки творчества и дань той величайшей, никем, ничем и никогда не поколебленной ответственности перед едва раскрывшимся, доверившимся ей талантом, которую она исповедовала всю свою жизнь, следуя классическому правилу медиков «не навреди».
По откровенным словам Берты Михайловны, художественное развитие пришедшего к ней в одиннадцатилетнем возрасте Гилельса «не шло дальше примитива» и она, считая себя обязанной всенепременно сохранить его творческую индивидуальность, «постепенно углубляла и утончала его ощущение музыки». Слышавшим «живую» игру Гилельса или хотя бы в записи, теперь уже трудно поверить в то, что по приходу его к Рейнгбальд, «пальцы у него были дряблыми, не было силы удара». И она до самого окончания Гилельсом консерватории занималась с ним, как она потом напишет, «каждым пальцем, вырабатывая крепость, разнообразие удара, легкость». Годам где-то к 14-15, когда он связался не с самой пристойной мальчишеской компанией и перестал заниматься, Рейнгбальд заставила его брать ежедневные уроки, ежедневно же и жестко контролировала выполнение им домашнего задания, следила буквально за каждым его шагом, подбрасывала хорошие книги и требовала пересказа прочитанного, подбирала надежных товарищей… И только такие, прямо сказать, исключительные, меры, как она справедливо считала, «спасли талант Эмиля». А после того, как в 1933 году, будучи студентом всего лишь 2 курса консерватории, Гилельс одержал блистательную победу на первом Всесоюзном конкурсе музыкантов-исполнителей в Москве, и посыпались любезные приглашения и соблазнительные договоры, Берта Михайловна, бросив всех и всё, ездила вместе с ним исключительно для того, чтобы не прерывать занятия, по возможности сократить количество выступлений и поскорее увезти его обратно в Одессу, к систематической работе.
…Известность окружала Берту Михайловну, слава создателя одесской фортепианной школы всегда была рядом, и сверху, вернее, «с верхов», то и дело сыпались знаки внимания, уважения и признания заслуг. Звание профессора одесской государственной консерватории. Врученный ей в самом Кремле и самим «всесоюзным старостой» Калининым орден Трудового Красного Знамени, а в то время статус орденоносца был еще редок, почетен и полезен. Мандат депутата одесского областного Совета депутатов трудящихся. Подаренный ни больше, ни меньше, как правительством великолепный рояль знаменитой берлинской фирмы «К. Бехштейн», какой и в старое время за бешеные деньги продавался в Одессе исключительно в Торговом доме Рауша на Полицейской улице. Всё это, безо всякого сомнения, было более чем заслужено и, чего уж греха таить, приятно, как приятно вовремя сказанное доброе слово в награду за то, на что жизнь без расчета и раздумий кладется. Но, да простится мне сие, если кому-то покажется кощунственным утверждение о том, что лучше бы не было всех этих публично и громогласно декларированных почестей, которые потом только заострили обиду, нанесенную ей не где-нибудь, а в родном городе, и не когда-нибудь, а в годы войны, когда вселенского горя и без того хватало.
Война — это не только страшная беда, но и чаще всего всеобщая неразбериха. И получилось так, что при всей организованности эвакуации, коей от других городов Одесса отличилась с начала войны и до последнего дня её обороны, ни консерваторию, ни музыкальную школу Столярского почему-то не удосужились вывезти. Берте Михайловне, правда, совместно со Столярским, удалось «достучаться» до высоких местных властей, но в ответ услышала она лишь обвинение чуть ли ни в паникерстве, дескать, о какой эвакуации идет речь, если Одессу мы не собираемся сдавать и не сдадим ни в коем разе. И пришлось потом каждому выбираться из Одессы кто куда мог и у кого как получилось. Петр Соломонович Столярский оказался в Свердловске, Анетта Петровна Бычач, ассистент Берты Михайловны, — в Чкалове, бывшем и нынешнем Оренбурге, а сама она — в Ташкенте.
В Ташкент же, после тяжелой контузии прибыл с фронта бывший курсант Томского артиллерийского училища Алик Рубинштейн, сын Берты Михайловны…Один из друзей Рейнгбальд, выдающийся московский педагог - виолончелист профессор С.М.Козолупов, забрал к себе на обучение ее сына и вырастил настоящего виолончелиста, много лет проработавшего в Москве (ныне, увы, покойного). Алик работал в джазе Эдди Рознера, потом эмигрировал в США и тесно сотрудничал с Голливудом.

Но, как по-одесски звучит народная мудрость, таки-да, нет пророка в своем отечестве, ни профессора нет, ни депутата, ни орденоносца, ни корифея-педагога. Дом, где располагалась ее довоенная квартира, теперь занимал «Смерш», как сокращенно именовали «контору» с категоричным и грозным названием «смерть шпионам». И пришлось потому внучке мадам Любки с Молдаванки, имевшей когда-то в «раньшее время» три дома на Мельничной, не считая дома на Балковской, ночевать в милостиво разрешенном ей консерваторском классе. И обивала она пороги различных учреждений и кабинетов начальственных лиц, добралась даже до хорошо знавшего её по счастливым прежним временам председателя горисполкома и поначалу поверила вроде бы восторженному приему: «Ах, Берта Михайловна! Ах, о чем вы говорите! Вне всякой очереди! Незамедлительно! Только… потерпите ещё парочку дней в консерватории, пока вам подберут квартиру». А ей, измученной, после тифа и дальней дороги через всю воюющую страну, хотя бы комнату какую, где можно голову преклонить, рояль поставить и прописку получить, без которой никак нельзя было тогда ни хлебные карточки получить, ни на работу оформиться, что в консерваторию, что в школу покойного Столярского, куда она Москвой назначена была художественным руководителем. Растянулась эта обещанная «парочка дней» в полуторамесячные хождения по мукам, за каковое время былая уверенность растворилась в надежду, надежда сменилась недоумением, недоумение превратилось в обиду, а обида обернулась отчаянием. И в таком, никому не дай Бог желаемом состоянии, она отправилась, было, к знакомым, поднялась на высокий четвертый этаж, но не к ним зашла, а бросилась вниз к концу всех мучений, и нашли её на площадке первого. Это было 19 октября 1944 года, за две недели до её сорок седьмого дня рождения, а ведь могла еще долго жить и красиво работать. Но не дано было, вернее, не дали, убили, как сказал, узнав о трагедии, Дмитрий Шостакович, потому что для этого совсем не обязателен ни нож и ни пуля, достаточно жестоко обидеть, изощренно наплевать в душу и загнать в самый дальний и тесный угол жизни.

-- Моня, неужели так могло быть?!! А как же пресса, Гилельс, наконец? Неужели все вокруг молчали? Лицо Мони пошло красными пятнами. Он посмотрел на меня и ответил: - Ни одно из двух газетных изданий того времени не нашло пяти сантиметров газетной площади для некролога! Более того! В музыкальном энциклопедическом словаре, выпуска 1959 года фамилии Рейнгбальд - нет! А теперь о Гилельсе...

…Ученики Берты Михайловны вознамерились, было, поставить памятник на её могиле, но, как оно часто бывает, чем больше людей собираются что-либо сделать совместно, тем трудней им договориться. Кончилось тем, что приехал Эмиль Гилельс и поставил изящный беломраморный памятник с лаконичной, лишенной сусальных кладбищенских сантиментов, надписью: «Дорогому учителю и другу».
Но всё это было уже много позже. А тогда, в октябре 1944-го, на трагедию в Одессе соболезнующими телеграммами отозвались коллеги, друзья, знакомые — порядочные люди разных профессий и национальностей: актер Михаил Астангов, историк Милица Нечкина, пианисты Генрих Нейгауз и Яков Флиер, композиторы Арам Хачатурян и Дмитрий Шостакович, академик Филатов, профессор Елена Гнесина, которая еще недавно так уговаривала Б.М. Рейнгбальд остаться в Москве преподавать в основанном ею Московском музыкально-педагогическом институте. Но весть о самоубийстве возвратившейся из эвакуации и оказавшейся бездомной профессора консерватории Рейнгбальд мгновенно разлетелась по городу к великому недовольству власть предержащих.
Осенью 1974 года, когда исполнялось тридцать лет со дня трагической гибели Берты Рейнгбальд, в Одессу специально приехал Эмиль Гилельс. Он хотел дать концерт в память своего учителя и вполне справедливо считал, что это непременно должно значиться на афишах. Однако именно это и явилось главным камнем преткновения. Дошло до решительного телефонного разговора с секретарем обкома партии, который в ответ на требование Гилельса, не задумываясь, заявил, что это невозможно. Великий музыкант, еле сдерживая эмоции, спокойно и вместе с тем твердо отрезал: «В таком случае концерта вообще не будет». Мнивший себя всесильным, функционер смекнул, что дело может обернуться громким скандалом и крушением его личной карьеры. Ведь Гилельс давно уже не был тем робким мальчиком с Молдаванки, каким он пришел когда-то к Берте Михайловне, а всемирно известным музыкантом, народным артистом СССР, лауреатом самой престижной по тем временам Ленинской и вдобавок еще Государственной премии, профессором Московской консерватории. Последовали какие-то «согласующие» переговоры с Москвой, после чего, наконец, в афишах было дозволено напечатать, что концерт играется «в память профессора Б. М. Рейнгбальд». 3 ноября Гилельс вышел на сцену филармонии с черной траурной повязкой на рукаве и необычайно проникновенно сыграл самые любимые произведения покойной Берты Рейнгбальд. Историографы подчеркивают, что в прессе не появилось ни одной рецензии на тот концерт, но Гилельса это, скорее всего, уже не волновало: несмотря ни на что, он вышел победителем из той, поначалу совершенно тупиковой ситуации, а победителям не нужны ласки побежденных!
Спустя пятилетие, в 1979-м, музыкант отметил сольным концертом в Одесском оперном театре полувековой юбилей своего первого в жизни сольного концерта. Это было последнее выступление маэстро в родном городе...

[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки]
ГИЛЕЛЬС Эмиль Григорьевич
Род. 1916 в Одессе.
Пианист. Когда 16-летний Гилельс, которого в Одессе дразнили "Милька Рыжий", выступил на I Всесо¬юзном конкурсе исполнителей, зал был ошеломлен. Все поняли, что восходит музыкальная звезда первой величины. В юности любил поиграть в карты в компании творческих работников и очень часто проигрывался. Однажды спросил у своего друга Гриши Колтунова (в будущем - известного кинодраматурга): "Гриша, что делать, чтобы не проигрывать?". "Миля, играй не в карты, а на скрипке", - посоветовал Колтунов. Гилельс окончил Одесскую консерваторию. Обладатель I премии на конкурсе пианистов им. Э. Исае (Брюссель). Лауреат Сталинской и Ленинской премий, Герой Социалистического Труда. Награжден пятью орденами. Однажды после концерта в Кремле к Гилельсу подошел Сталин и сказал: "Ты - мое рыжее золото". Народный артист СССР.

12 сентября 1985 года Гилельс дал в Хельсинки концерт, ставший последним в его жизни. Спустя месяц, 14 октября, он скоропостижно скончался в Москве, не дожив пяти дней до своего 69-летия.
…Он родился и ушел в вечность в октябре — месяце, когда «пышное природы увяданье» покоряет своей нерукотворной красотой. Создаваемая им красота была рукотворна, правда, творить ее мог лишь истинный гений. Таковым и был Эмиль Гилельс — один из виднейших пианистов ХХ века. Один из достойных учеников Берты Михайловны Рейнгбальд – Гениального педагога и человека. Внучки легендарной Любки Казак...

Дождик над Бруклином давно закончился и тёмный небесный бархат был проколот мириадами звёзд. Вечерняя прохлада сопровождала меня до самого дома. Мне не было холодно – меня согревали сердца тех, кто был предметом Вашего внимания в статье, которую Вы, надеюсь, дочитали до конца. Спасибо Вам за это.


© Всеволод Верник.
Апрель 2008,
Бруклин, Нью-Йорк.

[haim1961]

Хохмачи


Было уже около часа дня, когда занятия на курсах английского языка закончились. Покидая гостеприимный, но холодный подвал синагоги на 4-ом Брайтон–Бич, я вышел на улицу и чуть не наткнулся на него. Моня не спеша шёл к набережной. Мы обнялись и я, как всегда, пошел с ним. Усаживаясь на скамейку, я заметил, что Моня чем-то озабочен. Я не успел его ни о чём спросить. Он сам пожаловался мне, что не может вспомнить, как звали парня, который жил на Болгарской и постоянно приносил цветы на могилу Пети Розенкера – знаменитого на всю Одессу пианиста.
Вместе мы, конечно, вспомнили его. Никто так не любил квартет Розенкера, как Адик Валит. Моня с облегчением вздохнул и сказал: - Спасибо! Ты таки поднял мне настроение. Теперь ты мне скажешь, за что мы будем с тобой вспоминать.
- Моня, - сказал я, - давай поговорим за музыкантов. Не за тех, кого знает уже весь мир, а за тех, кто работал просто музыкантами в кабаках Одессы, в её парках, санаториях и на танцплощадках. О ком редко писала пресса. Ты ещё помнишь таких музыкантов, Моня?
- Ха! – сказал Моня, - Или! Я сейчас расскажу тебе за музыкантов и ты поймёшь, какие среди них были хохмачи! Хотя бы тот же Адик! Слушай сюда! Адик Валит был барабанщик. Он днём где-то работал, а по вечерам играл свадьбы. В будние дни он был свободен и его часто можно было увидеть в разных ресторанах города. Особенно он любил Юбилейный, переименованный зачем-то в Братиславу. Однажды, июньским вечером, Адик поднялся на второй этаж и подошёл к оркестру. С ним поздоровались и кларнетист Жора, хитро подмигнув коллегам по музыкальному бизнесу, сказал:
- Адик, есть спор, что ты не прокопаешь траншею поперёк Карла Маркса?
- На сколько мажем? - спросил Адик, ничуть не изменившись в лице.
- На ящик водки - сказал Жора, нервно потирая руки.
- Идёт! - сказал Адик и спокойно пожал Жоре руку.
Адик вышел из ресторана и зашёл в кафе «Алые паруса», где у знакомой буфетчицы купил бутылку водки. Бутылку он вынес, завернув её в газету. Он вернулся обратно к ресторану, но не стал заходить в него, а зашёл в подворотню того двора, что рядом с рестораном. Никто никогда не узнает, что Адик наплёл дворнику, но на улицу он вышел, одетый в оранжевую безрукавку дворника, имея при себе кирку и лопату.
И закипела работа! Адик с остервенением долбил киркой асфальт, не обращая никакого внимания на гудящие машины, которые его объезжали. Когда он работал уже посредине мостовой, появился милиционер. Молодой парень, видимо, только недавно приехавший из села и ставший милиционером из-за квартиры, он провожал глазами каждый взмах киркой, а при ударе - цокал языком. Он ещё не успел ничего спросить, как Адик, повернув к нему красное, мокрое от пота лицо, проорал ему возмущённо:
- Шо ты стоишь, как телеграфный столб?! Или тебе не сказали приказ Горсовета, за лопнутые трубы?! Шо ты мине смотришь под руки! Иди лучше заворачивай c Карла Маркса машины, чтоб ехали в объезд! Я же не успею закончить работу! Щас приедет бригада и мине из-за тебя голову оторвут!
Мент, растеряно посмотрев на Адика, бросился бегом на Греческую, по пути заворачивая встречный транспорт… К огромным витражным окнам второго этажа Юбилейного прилипли носами музыканты, официанты, и редкие в этот душный вечер посетители. Все уже знали за спор и хохот в зале стоял ещё тот! Адик докопал траншею, устало положил на плечо кирку и лопату и вошёл во двор около ресторана. Он вышел минут через 20 умытый и причёсанный.
Когда он вошёл в зал ресторана, его встретил громовой радостный туш!.. Около месяца Адик не приходил потом в Юбилейный, боясь, что его может опознать молодой мент… Жора честно отдал ящик водки…
- Моня, ты помнишь что-то ещё? - спросил я, и Моня, пожав плечами, сказал:
- Если я буду рассказывать тебе всё, так я сильно сомневаюсь, что мы встанем с этой скамейки завтра к вечеру… Но ещё пару хохм я тебе расскажу. Ты что-нибудь слыхал за «Ленинградский заплыв»? Если нет – так опять слушай.
Небольшой эстрадный коллектив, работавший в одесской филармонии, завершил гастрольную поездку по городам Сибири и по дороге остановился в Ленинграде. Денег в бригаде не было совсем. Не потому, что плохо работали, а потому, что много пили… Деньги были только у барабанщика, который всю поездку питался одними пирожками и чаем: копил на новые барабаны. Примерно за неделю до приезда в Ленинград девушки–танцовщицы узнали у бригадира маршрут поездки.
В Ленинграде бригаду устроили в общежитии на улице Желябова, недалеко от Эстрадного театра Райкина. Музыканты уныло слонялись по улице, остывающей после жаркого летнего дня. И вдруг – бригадир с контрабасистом вышли из общежития и деловой походкой куда-то направились. Как потом оказалось - поехали на главпочтамт. Кто-то позвонил оттуда и сказал, что контрабасисту пришла посылка! Как только они ушли - к барабанщику пришёл трубач и с порога заявил: - Спорим, что я в концертном костюме переплываю Мойку на… контрабасе! Обалдевший барабанщик поспорил на 25 рублей, что нет - не переплывёшь! Одетый в концертные брюки с лампасами, в смокинг с «бабочкой», трубач взвалил на плечи расчехлённый контрабас и подошёл к Мойке. Закованная в гранит, речка была не шире 10-ти метров, но вода в ней была грязной и покрытой радужными пятнами масла…Трубач перевалил контрабас через ограду, перелез через неё сам и…улёгшись животом на инструмент, быстро стал грести по–собачьи! Все, кто был в это время на Желябова, отнеслись к происходящему с философским спокойствием! Кое–кто из прохожих даже говорил: - Ну, конечно это съёмка! Наскоро вытерев контрабас, трубач переоделся в сухую одежду, а концертный костюм танцовщицы отнесли в химчистку. За 5 рублей! На остальные деньги купили водки и закуску. Ты же помнишь - водка тогда стоила 3-62… В самый разгар попойки вернулись бригадир с контрабасистом. Большой посылочный ящик тут же открыли и… танцовщицы с визгом и хохотом выскочили из-за стола и заперлись в своей комнате… Лицо контрабасиста стало бурячкового цвета: в посылочном ящике лежало… его собственное грязное бельё… К полуночи его напоили до совершенно бессмысленной улыбки и он спокойно проспал до утра, лёжа рядом со стоящим в углу контрабасом… Утром бригада выехала в Одессу.
Вытирая слёзы, выступившие от смеха, я спросил:
- Моня, почему ты не называешь ни одного имени? Или просто не знаешь?
- Как это - не знаю! Конечно знаю! Но эти люди ещё есть и кое—кто
даже в Нью–Йорке! Кто-то в Германии, а кто-то - в Израиле. Это же не так давно было - каких-то 20–25 лет назад… Ладно, на сегодня тебе хватит.
А в следующий раз я тебе расскажу об одном новогоднем вечере. Мы поднялись со скамейки и неторопливо пошли к Брайтон–Бич, договариваясь о следующей встрече. Все встречи с Моней для меня праздник…


[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки]
©Всеволод Верник.
Бруклин, Нью - Йорк.
10 мая 2005 г.
***

Хохмачи - 2
(продолжение)
Посвящается
10-му апреля -
Дню освобождения
Одессы от фашистов.


Как только мы удобно расположились на набережной 11-го Брайтона, я тут же напомнил Моне его обещание рассказать о каком-то Новогоднем вечере. Уговаривать долго его не пришлось. Под мерный накат океанской волны, Моня начал:
- Это было в Одессе, в самом начале 70-х. В ресторане, о котором пойдёт мой рассказ, было два огромных зала. В зале первого этажа работала программа Варьете «У весёлого круга», которую создал известный в Одессе режиссёр Генрих Григорьевич Пинский и сопровождал программу прекрасный оркестр под руководством Эммануила Буртковского. Нечего и говорить, что билеты на новогодний вечер в зал с варьете растаяли, как дым сигареты, в первые 15 минут...
Директор ресторана Юлий Осипович Геллер приказал переставить столы в зале и таким образом нашёл ещё два десятка мест, Но это была капля в море! От желающих не было отбоя и тогда Геллер нашёл выход: Над первым этажом ресторана размещался балкон, подковообразной формы. На этом балконе тоже накрыли столы и продали все места, как в Варьете!
Всё, о чём я тебе расскажу, случилось именно в верхнем зале. Этот зал имел форму гигантской подковы, в самой верхней части которой располагалась небольшая эстрада с площадкой для танцев перед ней. Выше всех на этой эстраде сидел барабанщик. В правом углу, если смотреть на эстраду, стоял небольшой рояль.
А теперь ответь мне на вопрос: ты имеешь представление, какую тяжесть в виде грязной посуды переносит официантка за смену? Я сказал: ну – килограмм 500-600. Моня посмотрел на меня так, как посмотрел бы на человека, предлагающего купить «Кодекс строителей Коммунизма» и отчётливо сказал: - 9 тонн!!! Можешь себе представить, как уставали за день официантки! Особенно в праздники!
Ансамблю предстояло играть всю ночь, поэтому музыканты пришли к 10-ти вечера. Они только поднялись на свою эстраду, как увидели незабываемую картину: По проходу с полным разносом грязной посуды направлялась в другой конец зала, где была посудомойка, официантка Роза. Уже не первой молодости женщина, она имела габариты, к которым даже на Молдаванке относились с почтением! Её бюстгальтер вполне заменил бы моим внукам гамак! В зале уже были посетители, готовые со вкусом проводить старый год. В зале царил праздничный шумок... И вдруг – что-то случилось. На зал обрушилась звенящая тишина, в которой прозвучал въедливый голос барабанщика: - Розочка, у вас кажется упало?!!
- Ничего страшного, оно подождёт! - сказала Роза, царственно переступая, через собственное трико, на котором лопнула резинка... Нужно ли тебе говорить, какой хохот раздался в верхнем зале?! На самом проходе, на уровне центра танцевальной площадки возвышается горкой это трикотажное несчастье, для которого предусмотрена ГОСТ-ом только одна резинка... Через пару минут, освободив разнос от грязной посуды, Роза забрала трико и в зале кое–как наступил относительный порядок.
Артисты ансамбля заняли свои места. К микрофону подошла солистка и приготовилась поздравить посетителей с уходящим годом, как вдруг в наступившей тишине раздался удивлённо-растеряный голос пианиста, усиленный включённым микрофоном:
- Что это такое??!!!
Открывая крышку рояля, он хотел поставить упорный штег, как вдруг увидел нечто, потрясшее его. Стоя на эстраде, он брезгливо держал над головой, как дохлую крысу за хвост, огромную морковку, с подвязанными к ботве двумя приличными луковицами. На морковку для пущей убедительности, был натянут презерватив!.. Зал буквально лёг!..
Куда подевалась солистка ансамбля я не заметил, но хорошо себе помню, что на эстраде в считанные секунды не осталось никого... Потом со стороны кухни раздались голоса, объяснявшие музыкантам, что «...это дружеское поздравление с Новым годом! Мы совсем не имели в виду пожелать вам ТАКИХ заработков!» И только присутствие подоспевшего директора ресторана предотвратило потасовку. Происшествие закончилось вполне благополучно, если не считать, что С Новым годом посетителей поздравил сам Юлий Осипович Геллер.
«Подарок» кухни ансамблю выкупил известный картёжник по кличке Ляля., настоятельно просивший: - Слюшай, сыграй мене Брямса! Ни один из предложенных пианистом «кусочков» Брамса Ляле не подошёл и тогда пианист не выдержал: - Что вы хотите - мы не знаем, но вы напойте, и мы сыграем! И вот, вперемешку с икотой, Ляля пропел... на мотив «7.40»:


- Брямс. тра-та, та, та, та-та,

брямс - тра-та, та-та, та-та,

брямс – тра-тата, трата-та, та-та...

Этот Новогодний вечер удался наславу! Можешь мне поверить, если я ещё что-то понимаю возле Одессы! Мы вышли с Моней на Брайтон-бич и распрощались до следующей встречи.


[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки]

© Всеволод Верник
1 апреля 2008,
Бруклин, Нью-Йорк