[haim1961]

А знаете ли вы, что старые арестанты и уголовники до сих пор поют несколько иначе? Писатель Андрей Синявский (Абрам Терц) в очерке “Отечество. Блатная песня” приводит классическое начало: “На Багартьяновской открылася пивная...” Так же начинал песню в ранних концертах и Аркадий Северный. При этом объяснял: “Во время скитаний по свету мне пришлось слышать много вариантов этой популярной одесской песни. И что это за Багартьяновская улица? Бесполезно искать ее в современной Одессе. Она растворилась в потоке новых названий...”

От себя добавим: бесполезно искать такую улицу и в старой Одессе. А вот в Ростове Богатяновскую найти легко, тем более что там стоит знаменитая Богатяновская тюрьма — следственный изолятор №1. И старые “сидельцы” прекрасно знают, о какой конкретно пивной идет речь в песне».

Сегодня трудно выяснить, кому принадлежит пальма первенства в написании тех или иных песен. Но бесспорно, что словосочетание «одесские песни» не имеет аналогов.

Завершая этот весьма поверхностный обзор, опять же обратимся к блистательному А. Розенбойму: «Одесские фольклорные и стилизованные под них песни, не считая жалких, беспомощных и бездарных подделок, — явление уникальное, по сей день толково не изученное, но давно принятое как данность. Одной из первых одесских песен была украинская “А в Одесi добре жити...”, но, по мере формирования отдельных национальных групп городского населения и становления их менталитета, появились русские, греческие, молдавские, еврейские...

По-настоящему еврейских, или просто написанных на еврейские темы, зачастую на смеси русского языка с идиш, или исполнявшихся на еврейские, чаще всего клезмерские, мелодии, было столько, что одесские песни иногда и вовсе ассоциировали с еврейскими. Так, поэт Евгений Агранович, который с Борисом Смоленским написал перед войной известную в то время песню “В тумане тают белые огни,/ Сегодня мы уходим в море прямо./ Поговорим за берега твои,/ Родимая моя Одесса-мама”, утверждал, что ее мелодия была “одесско-еврейская”.

Много было песен — семейных, свадебных, лирических, приблатненных, веселых да озорных типа “Рахиля, вы прекрасны, вы мне нравитесь...”
(мне известен вариант «Рахиля, штоб вы сдохли, вы мне нравитесь» — И.Н.) и “Жил на свете Хаим,/ Никем не замечаем,/ Олте шмотес Хаим покупал”, или печальных, вроде “Город Бейнозойрес” — грустная исповедь девушки-еврейки, ставшей жертвой торговли “живым товаром”, позорного промысла, который испокон веку бытовал в Одессе:
“Если кто в Одессу возвратится,
Так скажите матери о том,
Что родная дочь ее томится
В нехорошем доме под замком”.

Фольклорные песни, как люди и книги, имеют свою, не всегда безоблачную, судьбу. Немало их безвозвратно утрачено, поскольку, не будучи напечатанными или записанными, они канули в небытие, умерли, расстреляны или сожжены вместе со своими авторами, исполнителями, слушателями... А от других остались лишь “обломки” — отдельные строчки, в лучшем случае, куплеты, как оно случилось с давней песенкой “Майн тохтер Суркеле/ Гуляет с уркеле...” или “Дочечка Броня”, написанной в полном соответствии с неписаными “правилами” одесского языка: “А третья дочечка Броня — /Была она воровка в кармане./ Что с глаз она видала,/ То с рук она хватала. /Словом, любила чужих вещей”. Третьи, вопреки постулату “из песни слова не выбросишь”, оказались настолько искаженными и сдобренными современной лексикой, что ничего общего уже не имеют с каноническим текстом...

Сегодня уже мало кто помнит песенки
“На толчке на Староконном
В домике пяти-оконном...” или

“Ин Одес, ин Одес,
Ойф дер Молдаванкэ,
Их хоб гэтонцт а полонез
Мит а шарлатанке”, но еще на слуху зажигательная

“На Молдаванке музыка играет.
А на Болгарской дом один горит”.

Болгарская пересекается с Мясоедовской, и она, уже в 1960-х годах, обзавелась “фирменной”, облетевшей всю страну песней:
“Улица, улица,
Улица родная,
Мясоедовская улица моя”.

По просьбе тамошних оркестрантов ее, как говорится, молниеносно написал инженер и поэт Морис Бенимович, пребывая за бутылкой “Алиготе” в ресторане “Тополь”, что располагался в парке Ильича у истоков Мясоедовской улицы и был столь колоритным заведением, что там последний, наверное, биндюжник Одессы Исаак Винницкий со товарищи справлял именины своей... белой красавицы-лошади. ...Песни — это не отцовская многотомная библиотека или бабушкин громоздкий буфет, их легко увезти потому, что в душе место всегда найдется. И разлетелись одесские песни по разным странам, прижились там, и сегодня из какого-нибудь ресторанчика, скажем, в Бруклине может вдруг донестись уже полузабытая у нас “Мине хотелось бы вам песни распевать бы...” или
“Ужасно шумно в доме Шнеерсона,
Се тит зих хойшех прямо дым идет...”»

Начиная с 70-х, может быть — на волне отъездов, появилось множество новых одесских песен — и настоящих, и псевдоодесских. Но это уже отдельный разговор, и мы к нему еще вернемся.

————————

Константин Паустовский описывает, как весной 1922 года встретил в Батуми Якова Ядова, вместе с которым работал в одесской газете «Моряк»:
«На эстраде оркестр... играл попурри из разных опереток, потом заиграл знаменитую песенку Ядова:
Купите бублики
Для всей республики!
Гоните рублики
Вы поскорей!

Ядов усмехнулся, разглядывая скатерть, залитую вином. Я подошел к оркестру и сказал дирижеру, что в зале сидит автор этой песенки одесский поэт Ядов.

Оркестранты встали, подошли к нашему столику. Дирижер взмахнул рукой, и развязный мотив песенки загремел под дымными сводами ресторана.
...Мы вышли. ...Ядов показал мне тростью на гряду облаков и неожиданно сказал:
- "И, как мечты почиющей природы,
Волнистые проходят облака. "

Я посмотрел на него с изумлением. Он это заметил и усмехнулся.
— Это Фет, — сказал он. — Поэт, похожий на раввина из синагоги Бродского. Если говорить серьезно, я посетил сей мир совсем не для того, чтобы зубоскалить, особенно в стихах. По своему складу я лирик. Вышел хохмач. ...
— Но для себя, — сказал я, — вы же пишете лирические стихи?
— Что за вопрос! Конечно, нет. У меня, слава Б-гу, еще хватает ума, чтобы понять, что в этом отношении я конченый человек».

«Мода на песенки в Одессе менялась часто. Не только в каждом году, но иной раз и в каждом месяце были свои любимые песенки. Их пел весь город.
Если знать все эти песенки, то можно довольно точно восстановить хронологию одесских событий.

Так, например, песенку ---
“Ростислав” и “Алмаз” — “за республику, наш девиз боевой — резать публику!” пели в 1918 году, а песенку
“Выйду ль я на улицу, красный флаг я выкину, ах, Буденному везет больше, чем Деникину!” пели в 1920 году, когда дело Деникина было проиграно.

Я помню, как вся Одесса пела “Мичмана Джонса”, потом “Эх, хмурые будни, осенние будни...”, “Цыпленка”, “С одесского кичмана бежали два уркана”, “Дочечку Броню”, “Вот Маня входит в залу”.

После этого пошли уже более поздние песни, вроде знаменитой бандитской:

"Губернский розыск рассылает телеграммы,
Шо горoд Харьков переполнен из ворамы!
Шо наступил критический момент
И заедает вредный элемент. ..."

Эту песенку можно было петь без конца, потому что имена городов менялись в ней по желанию исполнителей — Харьков, Киев, Ялта, Голта, Сочи и почему-то вдруг далекая Вятка.

Поток одесских песенок не прекращался до сороковых годов. Но он заметно иссякал, а перед войной, в 1941 году, совсем высох.
Во время Отечественной войны шумные и легкомысленные одесситы, любители этих песенок, те, кого еще недавно называли “жлобами”, спокойно и сурово, но с неизменными одесскими шуточками дрались за свой город с такой отвагой и самоотверженностью, что это поразило даже врагов. Сражались и старые рыбаки и морские люди, которым не хватало места на кораблях. Сражались отчаянно потому, что за их спиной была Одесса, город, где труд никогда не чурался веселья, город неугомонный, как шумный раскат черноморской широкой волны.
И естественно, что после войны родились новые песни о героизме одесских людей и их неизменной любви к своему городу».
*К. Паустовский

————————

ЦЫПЛЕНОК ЖАРЕНЫЙ

Цыпленок жареный,
Цыпленок пареный
Пошел по Невскому гулять.
Его поймали,
Арестовали,
Велели паспорт показать.
«Я не советский,
Я не кадетский,
А я куриный комиссар —
Я не расстреливал,
Я не допрашивал,
Я только зернышки клевал!»
Но власти строгие,
Козлы безрогие,
Его поймали, как в силки.
Его поймали,
Арестовали
И разорвали на куски.
Цыпленок жареный,
Цыпленок пареный
Не мог им слова возразить.
Судьей задавленный,
Он был зажаренный...
Цыпленки тоже хочут жить!

СОНЕЧКА СПРАВЛЯЕТ ИМЕНИНЫ

Ах, приготовьтесь, и брунеты, и блондины,
А Яшка Рыжий вам будет речь держать.
Ведь нынче Сонечка справляет амэнины,
И вся Одесса и должна про это знать!

Припев:

Пари-ра-тач тач-тач-тач-тара!
Одесса-мама пирбарцуца-оца-ца!
Ведь нынче Сонечка справляет амэнины,
И вся Одесса — ламца-дрица-оп-ца-ца!
Мы завалились в подвальчик очень винный,
Абрашка Луцкер должен нас там ожидать.
Сегодня Сонечка справляет амэнины,
И вся Одесса и должна за это знать.

Вдруг раздается звоночек очень длинный,
И на пороге мент с букетом стал.
Ведь нынче Сонечка справляет амэнины
И сам лягавый ей подарочек прислал.

Ах, Соня, Сонечка, стели свои перины,
Облей духами пышную кровать.
Ведь нынче ты справляешь амэнины
И мой черед настал тебя поцеловать.

МЯСОЕДОВСКАЯ УЛИЦА

Есть у нас в районе Молдаванки
Улица обычная, друзья,
Старенькие дворики подметают дворники,
Чтоб сияла улица моя.

Припев:

Улица, улица, улица родная,
Мясоедовская улица моя!
Улица, улица, улица родная,
Мясоедовская милая моя!

Здесь живут порядочные люди.
Никто здесь не ворует и не пьет.
Если вы не верите, можете проверить,
Улицу родную я сберег.

Есть на этой улице больница,
Все ее Еврейскою зовут.
Я желаю вам, друзья,
Не бывать там никогда, —
Пусть ваши враги туда идут.
Были годы, здесь бродил Утесов,
Под гитару песню пел свою.
А когда он создал джаз,
То исполнил первый раз
Песенку про улицу мою.

Предложили мне сменить квартиру
С чудным видом на Москва-реку.
Я согласен на обмен,
Но прошу учесть момент,
Только вместе с улицей моей.
.......
из кн. М. Пойзнера
«С Одессой нужно лично говорить»
.......
Мишку тут Япончика все знали,
Хотя на Мясоедовской не жил.
Прошлое ушло давно,
Но все знают все равно,
Что он по этой улице ходил.
================================================== ==
(Существуют разные варианты текстов. — Ред. Инна НАЙДИС )
--------------------------------------------------------------------------------
1 — «Salve» в переводе с лат. — «Привет». (В некоторых одесских парадных, на полу при входе, до сих пор сохранилась такая надпись.)
В те времена это были единственные папиросы с фильтром

2 — Сумской улицы в Одессе не было, а была она в Харькове. И в «Гамбринусе», как утверждает А. Розенбойм, песни не пели

3 — Здесь и далее цитируется очерк А. Розенбойма «Ужасно шумно в доме Шнеерсона»

4 — Александр Сидоров — журналист, филолог, исследователь истории, жаргона, субкультуры уголовно-арестантского мира