Внимание! Регистрация на наш форум приостановлена. Для связи с администратором, используйте эл. почту

ШАНСОН - ПОРТАЛ   |    ШАНСОН - ПОРТАЛ - ГАЛЕРЕЯ

ШАНСОН - ПОРТАЛ - ФОРУМ

Поиск по Шансон - Порталу >>>


Вернуться   Шансон - Портал - форум > Разное > О поэзии и прозе

О поэзии и прозе Обсуждаем литературу всех времен

Ответ
 
Опции темы
  #1  
Старый 18.12.2009, 00:36
Аватар для haim1961
haim1961 haim1961 вне форума
Администратор
Ветеран форума
 
Регистрация: 29.01.2008
Адрес: Израиль.г Нетания
Сообщений: 2,170
По умолчанию Гасконец из ГУЛАГа

Гасконец из ГУЛАГа



Сергей МАКЕЕВ
Специально для «Совершенно секретно»

[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки. Нажмите Здесь для Регистрации]

Тысяча девятьсот сорок третий год. Война только начала пятиться на запад, откуда пришла. В это время в дальневосточных лагерях ГУЛАГа, среди заключенных из интеллигенции, зазвучали сонеты французского поэта Гийома дю Вентре. Их передавали друг другу устно, они легко запоминались. Явление поэта XVI века можно легко представить в собрании филологов, на лекции по литературному абонементу в Москве или Ленинграде, но – в бараке, на лесоповале, в штольне рудника, в шарашке?.. Оказывается, здесь его ждали не меньше, а может быть и больше – как друга детства д’Артаньяна, как спутника юности Сирано де Бержерака – дерзкого и остроумного, благородного и вечно влюбленного.
Кроме того, некоторые сонеты были созвучны переживаниям поколения «детей Арбата», недаром французы-современники называли эти стихи «Гийома злые песни»:
Пока из рук не выбито оружье,
Пока дышать и мыслить суждено,
Я не разбавлю влагой равнодушья
Моих сонетов терпкое вино.

...В дни пыток и костров, в глухие годы,
Мой гневный стих был совестью народа,
Был петушиным криком на заре.

И еще: новые поклонники Гийома дю Вентре знали, что над переводом его сонетов трудятся «наши» – два зэка в одном из лагерей. После каторжных работ они принимаются за главное свое дело, без библиотек, словарей и энциклопедий, они все знают и помнят наизусть. Эти сонеты рождались здесь и сейчас, в нечеловеческих условиях, а это значило, что культура живет и прирастает новыми богатствами, что не прервалась связь времен.
Через «сидевших» друзей и родственников сонеты дю Вентре разлетелись в конвертах по стране, оказались в Москве и Ленинграде.
Л.Н.Толстой записал однажды в дневнике, что хорошему писателю довольно написать одну книгу. Подумал и прибавил: и прочитать тоже. Впрочем, это он явно не о себе, ведь одних дневников в Ясной Поляне хранится сорок томов! Но в истории литературы авторы одной книги – не редкость. Да что там книги – одного стихотворения! Кто бы вспомнил, например, французского литератора Феликса Арвера, если бы не один-единственный его сонет, вошедший в учебники французской литературы и во многие европейские энциклопедии: «Ma vie a son secret, / Mon ame a sa mystere...» – «Есть у жизни моей свой секрет, / У души моей есть своя тайна...»
Дю Вентре по сравнению с Арвером – просто Лев Толстой: появлялись все новые и новые его сонеты. Постепенно и личность поэта выступала из сумрака минувших веков.
Житие Гийома дю Вентре

Поэты могут не писать автобиографий, они содержатся в их стихах.
Благодарю тебя, Создатель мой,
За то, что под задорным галльским солнцем
(Под самой легкомысленной звездой!)
Родился я поэтом и гасконцем!

Молодой гасконский дворянин Гийом дю Вентре приехал в Париж. Он не разбогател и не сделал карьеры, однако с ним считались: он мог опасно ранить злой эпиграммой, а потом и добить ударом шпаги. Возможно, вот этот сонет под названием «Картель» был послан обидчику в качестве вызова на дуэль:
Моя картель – не клякса на бумаге:
Пустить Вам кварту крови квартой шпаги
Поклялся тот, кто Вами оскорблен...

(Слово «кварта» имело во Франции второй смысл – фехтовальный прием, выпад.)
Блестящий кавалер и поэт, Гийом был замечен при дворе, его ценил принц Генрих Наваррский, с ним дружил и соперничал знаменитый поэт Агриппа д’Обинье. Вино, дружба, дела чести и легкие амурные похождения – таковы темы поэзии дю Вентре этого периода. Но немалая часть сонетов обращена к «маркизе Л.», реальный адресат этих посланий не установлен. По-видимому, это была единственная настоящая и, увы, мучительная любовь Гийома.
...Что Вам Вентре?
В последний раз молю Вас, дочь утеса, –
Взгляните: я согнулся в знак вопроса!
...Один ответ: холодное тире.

В ранних сонетах уже звучат предчувствия многих бед и страданий: «Над городом лохматый хвост кометы / Несчастия предсказывает нам...» Предчувствия поэта сбылись: 24 августа 1572 года началась кровавая резня, известная под названием Варфоломеевской ночи. В одном Париже было уничтожено свыше двух тысяч протестантов, не считая слуг и домочадцев.
Был ли дю Вентре католиком или протестантом – неизвестно, но в эту страшную ночь поэт встал на сторону гугенотов.
Поэта ждала Бастилия, а то и плаха, но влиятельные друзья сумели смягчить наказание. Дю Вентре был осужден на вечное изгнание.
Но я вернусь!.. А если не придется –
Мой гневный стих во Францию вернется!
– писал дю Вентре по ту сторону Ла-Манша.


[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки. Нажмите Здесь для Регистрации]

Яков Харон был организатором, или художественным руководителем проекта

Не так много можно было вычитать из сонетов Гийома дю Вентре о его жизни. Но его имя странным образом соединилось с судьбами его открывателей или, вернее было бы сказать, соавторов. Юрий Вейнерт

Юра был талантлив во всем: прекрасно играл на фортепьяно, рисовал, сочинял стихи, переводил. Его детство окончилось в 1929 году, когда родителей арестовали и отправили в ссылку. (Излишне каждый раз писать «безвинно» – все, о ком пойдет речь, страдали без вины и были впоследствии реабилитированы, при жизни или посмертно.) Юре шел пятнадцатый год. Он встречался с такими же, как он, осиротевшими при живых родителях ребятами. Об их встречах, разговорах и круге чтения стало известно «органам». У Юры провели первый обыск, но ничего предосудительного не нашли и отпустили «за отсутствием улик». А вот его друзья были менее осторожны, их сослали.
После окончания девятилетки Юре как сыну репрессированных путь в институт был заказан. Он учился в ФЗУ на техника-путейца, а после окончания даже получил рекомендацию для поступления в институт инженеров железнодорожного транспорта. Но в это время досрочно вернулись из ссылки его школьные товарищи. Возобновились встречи, прежние разговоры. Последовал донос – и арест.
Юре повезло со следователями, оба – старший и его помощник – были, по словам самого подследственного, порядочными людьми. Они говорили с ним по-товарищески, пытались переубедить. Но Юра ни в чем не шел на уступки. На заключительном допросе следователь даже сказал, что Вейнерт заслуживает высшей меры. Юра побледнел (ему едва исполнилось семнадцать!), но, уходя, сказал: «Что ж, передам от тебя привет!» – «Кому?» – «Дзержинскому или самому Ленину».
Конечно, следователь только припугнул «вышкой». Ребят сослали в Архангельск. С одной стороны, это было хорошо, что друзья не разлучались: вместе работали, жили коммуной, много читали. Но эта же коллективность порождала организованный протест против рутинных, в общем, проверок и обысков. Последовал вторичный арест и новая ссылка.
В Мариинске юноша оказался самым младшим в группе ссыльных. На строительстве они работали вместе: архитектор, музыкант, художник и Юра. Для него это был настоящий факультет искусствоведения, он впитывал все и в то же время вырабатывал собственный художественный вкус.
В 1935 году Юрий Вейнерт за хорошую работу был досрочно освобожден, но жить в Ленинграде ему было запрещено. Он уехал в Малую Вишеру, где уже обосновались многие ленинградцы из «бывших» – артисты, профессоры, научные сотрудники музеев. Устроился работать на строительстве канала Москва – Волга, сначала чертежником, потом техником, а затем бригадиром. Под его началом работали ссыльные, встретившие Вейнерта недоверчиво. Но вскоре отношение к нему переменилось: Юра всегда вставал на защиту рабочих, а однажды уличил кассира в мелком воровстве и поколотил его. «А ты знаешь, чем это грозит тебе?» – спросил начальник. «Знаю, но сейчас, по крайней мере, будет за что», – ответил Вейнерт. Дело замяли, но бригадира перевели на другой участок. Строительство близилось к завершению, Юру представили к медали и снятию судимости, появилась даже надежда вступить в комсомол – об этом он всегда искренне мечтал. И вдруг – его призвали в Красную Армию. «Ура! Все забыто, я буду солдатом», – телеграфировал он родителям. Но вместо действующей армии Юрий Вейнерт как сын репрессированных был определен в стройбат. Та же ссылка, те же работы, только с военной дисциплиной.
Незадолго до этого он познакомился с двумя девушками-москвичками. Образовался мучительный треугольник: обе подруги любили его, он любил одну из них, но при этом боялся причинить боль другой, нелюбимой. Очень тосковал в грубой, малокультурной среде, при первой же возможности ездил в Москву и к родителям в Ленинград. Его отлучки, опоздания, непонятные стихи – и, как следствие, подозрения начальства. А тут благородные подруги решили предоставить Юре свободу выбора и послали ему телеграмму с «подозрительным» текстом: «Мы свободны, будь свободен и ты».
Шел 1937 год. И для Юры все снова окончилось тюрьмой. Там ему вспомнилась картина ван Гога «Прогулка арестантов». Он писал:
За шагом шаг, в кругу тоски,
В штанах и куртках полосатых.
Угрюмо сжаты кулаки,
Как будто близок час расплаты...

Юрий Вейнерт получил «десятку» за КР (контрреволюционная деятельность) и отправился по этапу на Восток: Абакан, Комсомольск – работал на лесоповале и в карьере. Наконец, попал в «Свободное» (!) – лагерь-завод на трассе нынешнего БАМа.
Яков Харон

Яков Харон провел детство и юность в Берлине – его мать работала в советском торгпредстве машинисткой. Яша был пионером, помогал немецким товарищам расклеивать листовки, слышал речи Эрнста Тельмана, помнил расстрел гамбургской демонстрации двадцать восьмого года – трупы сбрасывали прямо в Эльбу, и они потом всплывали до самого устья...
Яков окончил гимназию и поступил в консерваторию. Еще в гимназии он интересовался генетикой (впоследствии объявленной в СССР лженаукой), в консерватории увлекся музыкой кино, изучал технику звукозаписи.
Мать и сын вернулись в Советский Союз в 1932 году. Яков начал работать звукооператором на киностудии, озвучил знаменитые фильмы «Поколение победителей» и «Мы из Кронштадта». В 1937-м был арестован. В Бутырке ему исполнилось 23 года.
Только на первой лагерной перекличке Яков Харон узнал, кто, за что и на какой срок его осудил: «тройка», КР, десять лет. Этап пригнали в дальневосточную тайгу и сказали: хотите жить – стройте бараки, пекарню, баню, но и от работы «на Хозяина» вас тоже никто не освобождал, тяните дорогу. И Яков валил лес, взрывал скальную породу. Заболел цингой и был переведен на завод-лагерь «Свободное».
Началась война. Технические знания и организаторские способности Харона пригодились. Он руководил конструкторским бюро и сам налаживал производство. Примитивное авторемонтное предприятие приходилось перестраивать на ходу, возвращать к жизни не только военные ЗИСы, но и танкетки-амфибии.
А Москва давала все новые, казалось, невыполнимые задания. Например, освоить производство пистолета-пулемета системы Шпагина (ППШ). Три опытных образца были изготовлены в рекордные сроки, но... Не хватало возвратно-боевой пружины, а где ее взять? В технических документах в графе «материал» значилось: рояльная проволока. Харон понял, что придется пожертвовать самым дорогим...
Дело в том, что Яков Харон создал в лагере неплохой оркестр и оперную труппу, правда, напоминавшую «пекинскую оперу»: все роли исполняли только мужчины. Ладно, без женщин как-то обходились, но без рояля?.. Начальство «мягко» так намекнуло: «Понимаешь, Харон, Родина требует!» И рояль надолго умолк.
Грамотных специалистов катастрофически не хватало. Яков Харон встречал каждую новую партию заключенных, знакомился, расспрашивал... Он не мог не заметить Юрия Вейнерта. Глаза, что ли, такие необыкновенные? Спросил, кто он по специальности. Юрий ответил: техник-строитель, по военной квалификации – сапер. Харон взял его в техотдел, затем перетащил в конструкторское бюро.
Три товарища

При первом же знакомстве Харон и Вейнерт жадно заговорили о музыке, о поэзии. Вспоминали поэтов прошлого: сонеты Шекспира, стихи Ронсара и д’Обинье. «А как вы относитесь к Гийому дю Вентре?» – спросил Юрий. Харон признался, что не знает такого поэта. Вейнерт только кивнул: мол, его мало кто знает...

[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки. Нажмите Здесь для Регистрации]
Юрий Вейнерт сочинял ключевую строку, затем вместе они набрасывали прозаический эскиз сонета

Из Ставки поступил новый заказ: вместо автоматов ППШ освоить производство минометов. Притом что на заводе не было литейного производства! За сорок дней (!) был пущен литейный цех (хотя и покрытый брезентом вместо крыши), и в том немалая заслуга Якова Харона. Причем были применены такие конструктивные решения, что из Москвы приезжали специалисты за опытом. Когда расплавленный чугун наполнил первый ковш, Харон и Вейнерт в изнеможении опустились на пол.
– Вот так Вулкан ковал оружье богу... – продекламировал Юрий.
– Персей Пегаса снаряжал в дорогу, – отозвался Яков.
Они переглянулись. В страшном грохоте литейного цеха их никто не слышал. В огне и пламени рождалось не только боевое оружие, рождались стихи – совместное творение Вейнерта, Харона и дю Вентре. В окончательном виде сонет назывался «Кузнецы»: Гийом наблюдает за работой кузнецов, хлопочущих «у горна с добрым золотым огнем». И кажется ему, что он «видел это сто веков назад».
Вот так Вулкан ковал оружье богу,
Персей Пегаса снаряжал в дорогу,
И фавн-чертенок раздувал меха.
А фавн-поэт, любимец Аполлона,
В такт молота по наковальне звона
Ковал катрены своего стиха...

Как сто веков назад, сплавились воедино внешние обстоятельства и глубокие внутренние процессы: раскаленный металл и жар души, оружие победы и творческий дух. Только не на Парнасе ковались те стихи, а почти что в преисподней...
Да, никакого Гийома дю Вентре не было. Его когда-то, словно в другой жизни, вообразил Юрий Вейнерт, даже фамилию поэта создал из своей, поменяв местами буквы. И портрет из своей же фотографии сделал: только пририсовал пышные волосы и бородку-эспаньолку. Иногда Вейнерт-Вентре набрасывал строки и строфы будущих сонетов. Яков Харон подхватил литературную легенду, как знамя в слабеющих руках знаменосца. И Вейнерт, и Харон поняли: пришло время дю Вентре.
Харон и в этом деле был организатором или, как теперь сказали бы, художественным руководителем проекта. Он принимал у Вейнерта ключевую строку (а бывало, что и «заворачивал»), затем вместе они набрасывали как бы прозаический эскиз будущего сонета, иногда тут же складывался первый катрен. В обед они продолжали, а вечером, бывало, и заканчивали сонет. Но чаще творческий процесс растягивался на недели, Вейнерт охладевал, предлагал «сырые» стихи и рифмы, лишь бы отделаться, и тогда уж Харон умел «выжать» из друга стихи, достойные пера дю Вентре.
Талантливые литературные мистификации в виде персонажей-авторов, которых в действительности не было, нередки в XIX и в XX веках. Вдруг явившаяся из небытия актриса Клара Газуль, плод воображения Проспера Мериме, служила автору своеобразным псевдонимом и придавала убедительность его повествованию. Директор пробирной палатки и тщеславный литератор Козьма Прутков, продукт веселого творчества А.К.Толстого и братьев Жемчужниковых, был пародией и служил для высмеивания бездарностей. Под маской таинственной Черубины де Габриак скрывалась реальная талантливая поэтесса Елизавета Дмитриева, которая по совету Максимилиана Волошина затеяла классическую литературную мистификацию, настолько убедительную, что Черубиной восхищались, в нее влюблялись, из-за нее чуть ли не стрелялись.
А зачем понадобился авторам Гийом дю Вентре? Казалось, в условиях, когда все силы должны быть сосредоточены на выживании, зачем было взваливать на себя еще и этот труд? Ведь искусство – не хлеб, не чай и даже не махорка. Но люди за колючей проволокой стремились не только выживать, но и жить. Если всецело отдаться процессу выживания, легко потерять себя как личность (были и такие, и возвращались они зачастую озлобленными и сломленными). Мне уже приходилось писать в «Совершенно секретно» о прототипе Робинзона Крузо – шотландском моряке Александре Селькирке (№ 7, 2004), так вот он порядком одичал на своем необитаемом острове, почти разучился говорить. Образ Робинзона был своего рода ответом Даниеля Дефо на реальное событие: оказавшись вне человечества, он ведет человеческий образ жизни. Острова архипелага ГУЛАГ тоже были «необитаемыми», вернее, непригодными для обитания, и там каждый проходил испытание на человечность. Поэтому Харон по инструменту, по человеку собирал оркестр и ставил оперы, Вейнерт сочинял стихи, и вместе они творили свою легенду.
И еще одна причина явления Гийома дю Вентре народу – свобода, вернее, ее отсутствие. Об этом авторы поведали в сонете «Шестое чувство»:
Пять чувств оставил миру Аристотель.
Прощупал мир я вдоль и поперек
И чувства все порастрепал в лохмотья –
Свободы отыскать нигде не мог.
Пять чувств всю жизнь кормил я до отвала,
Шестое чувство – вечно голодало.

И тем не менее «злые песни» и их герой-автор были струей пьянящего воздуха свободы. Конечно, это было только внутреннее чувство, но переживаемое особенно остро, ведь рождалось оно из абсолютной несвободы, наперекор всему. Оттого эта победа духа была особенно дорога!
Не выживать, а жить и творить стремились многие, очень многие узники лагерей. Причем таланты зачастую открывались именно там, где им полагалось глохнуть, – за колючей проволокой. Прекрасные картины, рисунки, искусные вышивки, любовно выполненные предметы обихода представлены в экспозиции замечательного московского Музея творчества и быта в ГУЛАГе. Бережно хранятся такие живые свидетельства в семьях политзаключенных. И в нашей семье висят на стенах вышитые картины Валентины Петровны Чижовой, бабушки моей жены, созданные в лагере, такие совершенные, что профессиональные художники с первого взгляда ошибались, принимая вышивки за живописные копии знаменитых полотен.
В круге втором

В 1947 году заканчивались «десятки» у заключенных призыва 37-го года. Харон и Вейнерт выехали в Москву, увозя самое ценное, что у них было, – рукописное «первое издание» сорока сонетов Гийома дю Вентре, размноженное светокопировальным способом тиражом пять экземпляров.
О своем возвращении Юрий Вейнерт писал родителям: «Меня встретила Люся. Я думал, что не дождусь этой минуты, когда смогу обнять ее. Мы сели в машину... и тут я почувствовал, что Люся правда моя жена».
Люся Хотимская, красавица и умница, талантливый филолог, была для Юры всем: моральной поддержкой, строгим критиком, другом и – «маркизой Л.». Они познакомились в период его второй ссылки, незадолго до рокового 37-го года (помните двух подруг-соперниц?), и Люся ждала Юрия десять лет.
Жить в Москве Вейнерту не разрешили, он устроился в Калинине, поступил инженером-конструктором на вагоностроительный завод. На выходные мотался в Москву. Только один месяц они были счастливы, когда у Люси был отпуск и она провела его в Калинине.
Харон вернулся в звуковое кино, словно только на минутку вышел за дверь покурить. Когда приезжал Вейнерт, они обменивались новостями о своем третьем товарище. С сонетами Гийома дю Вентре познакомились теперь и профессионалы. Некоторые были посвящены в его «тайну» и оценили только поэтическое мастерство «соавторов». Но были и такие, кто принял мистификацию за чистую монету. Очень высоко оценил творчество «Гийома дю Вентре и его переводчиков» поэт Владимир Луговской. С полным доверием отнесся к дю Вентре один видный специалист по литературе французского Возрождения, он даже утверждал, что, будучи еще студентом Сорбонны, откопал томик стихов дю Вентре у букиниста на Монмартре. Впрочем, замечания этого знатока непосредственно по тексту «перевода» были справедливыми и очень точными.
[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки. Нажмите Здесь для Регистрации]

Литературная игра то забавляла, то огорчала друзей, но все же это становилось лишь игрой. Знаете, как бывает со старыми приятелями: мы жить без них не можем, но проходит время, и они остаются нам дороги, но уже не необходимы. Вот и дю Вентре постепенно отступал все дальше, в область воображаемого прошлого, откуда и вышел когда-то на свет. Эх, не надо было его отпускать!
В 1949 году Якова Харона и Юрия Вейнерта арестовали без предъявления обвинения и сослали в Красноярский край «на вечное поселение» (тогда эти страшные слова писались без кавычек). Друзей разметало по разным партиям «повторников», и они ни разу не встретились. Но работа над сонетами дю Вентре возобновилась – теперь только в письмах.
Харон оказался в глухом районном селе, где отбывали ссылку еще декабристы, работал счетоводом, преподавал черчение и физику в местной школе, ну и, разумеется, вел массу кружков.
Вейнерта определили в Северо-Енисейск, он работал инженером по шахтному электрооборудованию. Очень тосковал, с другими ссыльными не сходился, жил надеждой на приезд жены. Люся обещала приехать, как только получит гонорар за книгу: деньги на поездку требовались по тем временам и их возможностям огромные – 3000 рублей...
Чем безнадежней – тем упорней
Я не желаю умирать.
Я в жизнь пустил такие корни,
Каких и смерти не порвать.
Мне ничего от вас не надо:
Ни эпитафий, ни венков,
Я жизнь вложил бессрочным вкладом
В недвижимость моих стихов...

– писал Юрий в эти дни. Однако и в этом мужественном стихотворении прозвучало слово «смерть», и, видимо, неспроста. Какое-то предчувствие беды витало над ними... У Люси была застарелая болезнь печени, здоровье ее все ухудшалось. Она попала в больницу и скоропостижно умерла.
«Жить незачем, не для кого и не для чего, – признался однажды Юрий в откровенном разговоре. – Хоть бы простое человеческое счастье, если б сын...» Теперь и стихи «не писались после Люси».
В январе 1951 года Юрий Вейнерт получил по почте книгу Л. Хотимской, вышедшую посмертно. 20-го числа, в годовщину смерти Люси, он сжег все письма. Пошел осматривать оборудование перед пуском – один, без фонаря. Упал в шахту и разбился.
Харон за время «бессрочной ссылки» заплакал дважды. В первый раз – узнав о гибели друга. Во второй раз – услышав по радио о смерти Сталина. «Ни горя, ни радости я не испытал», – вспоминал он впоследствии. Все пережитое и выстраданное сразу оказалось напрасным: «А теперь – кому теперь докажешь да объяснишь... как могли заманить тебя в этот трагедийный спектакль?!» И еще: «Смерть Сталина я, может, еще потому оплакивал, что я вот дожил до того, что теперь будет... а Юрка так и не дожил...»
Поэт эпохи Реабилитанса

В воркутинском лагпункте «Кирпичный завод» прозвучал отбой. Но в женском бараке еще слышны были приглушенные голоса. Женщины, весь день таскавшие носилки и тягавшие тачки с сырой глиной, читали друг другу стихи. «А это чьи сонеты?» – спросила Стелла Корытная, для своих – просто Света. «Гийома дю Вентре», – ответила соседка по нарам. И рассказала о поэте, а главное – об «авторах-переводчиках», которых она по странному стечению обстоятельств хорошо знала. Впоследствии Яков Харон с присущей ему самоиронией писал: «Она слегка романтизировала нас. Ну, в смысле силы духа и прочих эпитетов...»
Яков Харон вернулся в Москву в 1954 году. Когда он встретил в гостях у знакомых Свету, оказалось, что они заочно знакомы. Можно даже сказать, что Света была помолвлена с Хароном, их судьбы соединил все тот же Гийом дю Вентре.
В первое время после возвращения Яков Харон занимался только сонетами – шлифовал уже готовые, сводил отрывки, присланные Юрием Вейнертом. Это был долг перед другом и неистребимая привычка доводить начатое дело до конца. И только когда сто сонетов Гийома дю Вентре были окончательно подготовлены, перепечатаны на машинке и сброшюрованы в «полное собрание сочинений», Яков Харон пошел получать документы о реабилитации.
Он прожил еще восемнадцать счастливых, как он считал, лет. С любимой женой, с любимым кино, с любимыми студентами ВГИКа. У него родился сын Юра. Юрка-маленький, как он его всегда называл. Он снова побывал в Германии, путешествовал по Италии.
Печально, но только первые приступы необратимой болезни принудили Харона взяться за комментарий к сонетам дю Вентре и за собственные воспоминания. Окончив этот труд, он умер от полученного в лагере туберкулеза.
Так ушли из жизни, один за другим, создатели поэта-легенды и подлинные авторы его сонетов. Их герой продолжает странствие, увы, в одиночестве. Но в страну забвения пока не собирается. Как писал он в одном из сонетов:
Я вам мешаю? Смерть моя – к добру?
Так я – назло! – возьму и не умру.

А значит, будет жить и светлая память о Юрии Вейнерте и Якове Хароне.
Фото из архива автора


[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки. Нажмите Здесь для Регистрации]
__________________
"МИР НА ФОРУМЕ"


Ответить с цитированием
Ответ


Здесь присутствуют: 1 (пользователей: 0 , гостей: 1)
 
Опции темы

Ваши права в разделе
Вы не можете создавать новые темы
Вы не можете отвечать в темах
Вы не можете прикреплять вложения
Вы не можете редактировать свои сообщения

BB коды Вкл.
Смайлы Вкл.
[IMG] код Вкл.
HTML код Выкл.

Быстрый переход

Эл. почта администратора: - Главный сайт Шансон - Портала - Архив - Вверх

Внимание! Администрация Шансон – Портал – форума не несет ответственности за сообщения, размещенные участниками форума и за высказанные мнения в этих сообщениях. Так же администрация форума не несет ответственности за размещенные участниками форума ссылки, на какие либо материалы, расположенные на других Интернет ресурсах. Тем не менее, если Вы являетесь правообладателем материала, на который есть ссылка в каком либо сообщении Шансон – Портал – форума и считаете, что этим нарушены Ваши авторские или смежные права, сообщите пожалуйста администрации форума. Мы в кратчайшие сроки готовы удалить сообщение со ссылкой на Ваш материал, при предъявлении прав на указанный материал. Пожалуйста используйте форму обратной связи.

Powered by vBulletin® Version 3.8.4
Copyright ©2000 - 2024, Jelsoft Enterprises Ltd. Перевод: zCarot
© Шансон - Портал - Все права защищены

Подпишитесь на нашу ленту новостей