АНДРЕЙ (ПИНЯ) РУБЛЕВИЧ: "БЛАТНУЮ ПЕСНЮ В ЗОНЕ НЕ ЛЮБЯТ"

[haim1961]

[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки. Нажмите Здесь для Регистрации]


АНДРЕЙ (ПИНЯ) РУБЛЕВИЧ: "БЛАТНУЮ ПЕСНЮ В ЗОНЕ НЕ ЛЮБЯТ"

Андрей (Пиня) Рублевич, русский певец, проживает во Франции, гастролирует в Европе, выпускает диски. Его размышления о русской душе, о русской эмиграции, песнях и людях…

- Андрей Владимирович, Ваши первые записи относятся к 1960-м годам, где и как это происходило?

- Ну, поначалу мы просто собирались в общежитии нашей консерватории, выпивали, говорили… А говорили тогда о политике, о литературе, гайки тогда еще не закручивали, поэтому мы читали Солженицына, Некрасова и спорили. Студенты ведь народ свободный от предрассудков и всегдашнего официоза, поэтому в чем-то мы были смелы, в чем-то безрассудны, нам повезло, что стукачей среди нас не было. Да и время было помягче, не подумайте, что я иронизирую, но была "оттепель", пусть слово наивное и несколько затасканное, но мы были свободны, или нам казалось, что мы были свободны во своих мнениях.

Студенты же народ музыкальный, а в консерватории особенно, мы играли и много пели. У меня сохранилась тетрадь тех времен, я, когда оказался во Франции и распаковал багаж, вообще был удивлен, каким она чудом сохранилась, пройдя со мной и Крым, и рым… Но не в этом дело, так там оказалось пять вариантов мелодии есенинских "Глухарей", один из вариантов потом вошел в какую-то из моих пластинок. И если общедоступным инструментом у всех в те времена была гитара, то в общежитии было фоно, у кого-то были свои инструменты, а еще повальное увлечение джазом. Н-да, времена были интересные, вот мы и пели, а учитывая, что у всех в семье кто-то уж обязательно сидел или сталкивался с этим явлением, да и большинство ребят, даже из очень благополучных семей, что-то где-то слышали, как-то так незаметно получилось, что раз спели блатные куплеты, другой… А в те времена были такие магнитофоны бобинные, "Днепр" кажется назывались, такие большие гробы на ножках… И вот кто-то, уж не помню кто, говорит, а не записать ли нам что-нибудь? А мы уже раз как-то записывали какой-то наш капустник и всем понравилось, вот мы и решили, что сделаем такой вечер… Никакого плана или сценария не было, полная импровизация, из инструментов были: фоно, скрипка, контрабас, гитара и кто-то нашел то ли трубу, то ли саксофон… Простите ради бога, не помню.

- То есть, проще говоря, классический диксиленд с блатным репертуаром, а какой год это был?

- Ой, точно сказать не могу, кажется, что 1968, да, кажется так, мы как раз под Новый год это делали, так что или 1968 или начало 1969. Получилось достаточно сносно, удивительно то, что такая допотопная техника, а достаточно хорошо получилось и практически без всяких репетиций все это было записано. Мы потом послушали, кто-то кому-то дал послушать, кто-то для кого-то переписал, не скажу, что меня это сильно интересовало, ну, записались и записались, нет, конечно, это было интересно и приятно слушать свой голос. Я ведь честно скажу, что мне мой голос и мое исполнение не всегда нравится, я бы многое из того, что писал и записывал, сейчас и тогда бы однозначно переписал, но все всегда упирается во время и деньги. Так вот, потом мы еще что-то писали, потом я уже подрабатывал в ресторанах города и мне было не до этого.

- А что тогда пели в ресторанах?

- Ну, пели много, шлягеры Ободзинского, что-то еще, нет, там все было строго. Вы не забывайте, что при всей "оттепели", как ее сейчас называют, были репертуарные рапортички, были худсоветы, просмотры. Там же за всем следили: кто что играет и поет, каждый вечер заполнялись репертуарные листы, попробуй не заполни и можно запросто вылететь с работы. На партийном уровне решалось: пускать вас работать в ресторан или не пускать, каковы ваши моральные устои. Иногда получалось забавно, на заседание худсовета ходили одни, то есть дядьки после сорока, прожженные и опытные, а играли мы, молодежь. Нет, положа руку на сердце, конечно же пели что-то такое, за что в оркестр подгулявшие барыги с рынка носили купюры и в основном крупные. Но это чаще происходило примерно так, нам сообщали, что будет санитарный день или спецобслуживание и намекали, что так, мол, и так… Ну, "Поспели вишни в саду…" пели, "Ах, Одесса", "Журавлей" Жемчужникова Алексея пели, конечно, пели и более, я бы сказал, жесткие песни. Однажды так вообще бандиты были, ну, может не бандиты, но явно, что люди серьезные и крутые, как сейчас говорят, сели они к оркестру поближе, что не слышно было, о чем говорят, а мы друг другу глазами на них показываем, на их руки. А там - картины Репина в полном объеме, все руки синие. Я вот три года в зоне был, но ни одной наколки себе не сделал, не понимаю этого. Да, это у них там знаки различия, как в Армии, знаете, там вся география любого человека на спине и кулаках видна. Это не позор, это горе людское, наверное так кричит, поэтому песни блатные они только на малолетке и у шпаны с надрывом, а у зека со стажем двадцатилетним они спокойные, даже где-то юмор горький появляется.

Я же когда сидел, то застал еще тех, кто при Сталине и при Берия посадили, те еще были, кто амнистию 1953 года помнил, кто по ней выходил. Вот говорят, что тогда в стране стало тяжко, разгул уголовщины начался, но поверьте мне, не все так черно на самом деле, мне сами зеки говорили, как многие после той амнистии завязали. Ведь нормальный человек, даже законник и матерый рецидивист, сидеть устает, это его кто рецидивистом сделал? Государство, тот строй, это оно ему такую фабулу и кличку на лоб присобачило и он с ней живет, а в зоне, ох, как не сладко всем живется, даже если ты пахан и тебя воля "греет", дачку в зону толкает. По малолетке-то сколько оступалось, хорошо, если за ум взялся и мужики его там нормальные воспитывали или зона "красная", а попади он на взросляк и все - пропал парень. Про женские зоны точно не скажу, не был, но говорят, что не страшнее мужских, мне как-то довелось слушать песню Юза Алешковского "Женская лесбийская", ох, какая правда там написана, мороз по коже берет.

Знаете, иногда стоишь в студии, пишешь песню, кураж творческий, подъем, а потом как нахлынет зона и тоска ее гремучая, остановишься, отдышишься, а петь не можешь. Нет запала. Я как-то говорил, что зона меня-то сильно не задела, я, можно сказать и так, что отделался малой кровью. Три года на "Белом лебеде" (тюрьма строгого режима в Горьком) это не кило красной икры в "Распутине", но если отстраниться от окружающего, то можно выжить. У нас в зоне парень ходил, литовец, лет ему 20-25 было, он ходил год и улыбался, мы как-то разговорились с ним, я его спросил, чего он улыбается? А он мне объяснил, что адвокат ему условно обещала, он после суда на танцы собирался, девушка его ждала, он костюм праздничный одел, а ему год строгача дали, взяли прямо в зале суда. И его как смех пробил, так вот пока он год, ему положенный, ходил все смех разбирал, что там закуска дома на столе стояла, а ключи конфисковали, благо зима была и плохо топили. Нет, он не с ума сошел, просто вот таким способом выжил и человеком остался.

- А что в зоне поют и слушают?

- Не поверите, но в зоне блатную песню не любят. Да, могут по настроению спеть, но чаще Есенина просят, лирику его. Есенина, наверное, как никого в блатной песне почитают, ему даже на фене кличку урки дали - "Пегас блатной". Такого никто не удостоился, чтобы вот персонально. А так… нет, конечно, поют блатное, носятся всякие легенды про тех, кто эти песни сложил, они всегда очень красочные и интересные, почти каждая - роман про графа Монте-Кристо и обязательно с трагическим или кровавым финалом.

Я тут "вышел" в интернет, знаете, это, конечно же, чудо невероятное, на седьмом десятке такое освоить, тоже своего рода подвиг. Так вот получил доступ к русским изданиям и как-то набрел на поэзию, которая меня потрясла, некий Владимир Шандриков… Так вот у него есть "вот я и вышел в интернет", так и я, а потом мне принесли несколько его кассет, а оказывается мне это известно, где-то, кажется даже еще в СССРе слышал. Тут как раз оправдывается та моя точка зрения, что в зоне, в какой-то непостижимый момент, человек становится лиричнее и мягче, если его не совсем сломали. Человек, которые прошел это, он как никто лучше может написать о том, что "там" происходит, но я не сторонник той точки зрения, что петь блатные песни должны только те, кто это прошел и видел, не дай боже никому такого опыта. Вот Миша Круг, царство ему небесное, вроде бы не сидел, но лирика его сильна и потрясающа, я вам так скажу, что мастер слова и Поэт он большой, именно, что с большой буквы Поэт. Я хоть и не люблю слушать новых авторов, но вот "Лесоповал" с их "… а белый лебедь на пруду" и Круг - это что-то, трогающее за душу с первых аккордов.

- А Вы где находите материал для своих альбомов?

- Вообще, в блатной песне всегда главным было слово, потому как мелодия часто заимствована, например, "Журавли", "В землянке", "Когда б имел златые горы…", "Сиреневый туман" и еще многие-многие имеют переделки. На все эти музыки писалось и не раз, та же "Мурка", как говорили у нас в Армии, имеет девяносто шесть куплетов. Я когда-то собирался писать цикл лагерных песен на стихи Анатолия Жигулина, который год-два назад ушел от нас, но как-то не собрался, а его поэзия, уж поверьте мне, старику, еще осталась незамеченной и не оцененной. Там сильная лагерная поэзия, она именно поэзия и лирика, а не блатная романтика. Так пишет только тот, кто видел эти сосны и снег на колючке, кто знает что такое пайка и теплое сухое белье после работы не по книжкам… Или читал сперва в какой-то газете, а потом в интернете разгоревшиеся дебаты по поводу авторства Николая Ивановского, который написал "Постой, паровоз". А кто-нибудь с ним удосужился встретиться, поговорить и выяснить истину, если она им, конечно, интересна?! Я, конечно, не литературный эксперт, но я не поленился и нашел прозу и стихи Ивановского, а вы знаете, это стоит почитать! По размеру и настроению очень даже похоже на то, что он и есть автор, другое дело, что там много наслоений и дописок, поздних вариантов… И он же говорит, что он автор варианта, а не оригинала, в филологии это называется влияние. Там есть попытки каких-то смешных аргументов, что это песня чуть ли не дореволюционная, мол, старинный вариант поет Жанна Бичевская. Зачем глупости-то городить?! Может было, есть что-то похожее, я как-то читал Варлама Шаламова, так там все что угодно упоминается в качестве примеров блатной песни, а "Постой, паровоз" там нет и в помине, эта песня появилась где-то в 1950-1960-х годах, во всяком случае, раньше я ее что-то не припомню. А стихи Николая Ивановского очень интересны, настоящая лагерная лирика, простая и душевная, я бы ее с удовольствием спел, даже какие-то музыкальные наброски появились. Надо только автора разыскать, он, вроде как, жив и где-то в Петербурге, теперь из-за авторского права есть некоторые сложности с материалом, но договориться-то всегда можно.

И пусть на меня Жанна не обижается, но с текстами она, если уж на то пошло, чтобы о ней говорить, как об источнике, обходиться очень фривольно и нехорошо. Одно дело, если песня народная и найти, как говорят, канонический текст сложно и гуляет только масса вариантов, а другое - взять хотя бы "Классические розы", которые она поет, там есть некоторые переделки. Кстати сказать, "Розы" это не оригинальный текст Игоря Северянина, это тоже "влияние" и вариация на тему! Я, например, считаю, что небрежно обходиться с текстами нельзя, раз ты поешь авторский текст, то пой его от последней буквы до запятой… Это беда не только Жанны, но и многих исполнителей, указать песни на конверте пластинки и почти никогда не писать авторов, это же очень важно да и слушатель должен знать. С музыкой, тут, да, я иногда позволяю себе вольность, но не столько вольность, сколь индивидуальность прочтения, да и музычка иногда простовата, хочется ее разбавить. А еще лезть исполнителю в вопросы авторства, как она это делает, вообще не пристало, она пыталась как-то теоретизировать в печати на данные темы - со стороны это выглядит очень смешно.

А материал нахожу где придется, главное, желание и потребность, а потом, знаете, что было заложено в детстве и юности, многое и осталось оттуда, я об этом говорил как-то, что главное свое сокровище, песни, я вывез из СССР в голове. Раньше это были книги, знакомые, теперь и интернет, как-то давно, например, в газете потрясающее стихотворение нашел… так что, знаете, когда исполнитель говорит о том, что нет материала, не верьте ему, плохо ищет. В России всегда хорошо было с поэтами, с композиторами - похуже, но уж литературой страна всегда была сильна. Опять же, возвращаясь к Ивановскому, чем не автор в этом жанре, тем более, что не понаслышке тему знает.

- А обиды не осталось, что пришлось уехать, что что-то, может быть, сложилось не так как хотелось или мечталось?

- Знаете, не надо из эмиграции делать трагедию, миллионы людей во всем мире едут туда куда хотят и куда хочется. Жить можно везде, а потом, неизвестно, чтобы было со мной и семьей, останься я в Москве, а если бы новый срок, не знаю, смог бы я его перенести столь же стоически, как и первый. И еще, музыкант - существо аполитичное и космополит по своей натуре, его слушатель там, где его принимают и понимают, и получается так, что это место не всегда то, где ему быть хочется. Знаете, вопрос: сколько советских граждан, исключая номенклатуру, были в Париже при СССР, сколько могли себе это позволить и кого вообще выпускали?! А я знаю Париж, как свои пять пальцев, я поездил по миру, я, так или иначе, состоялся как музыкант и певец, дети выбрали Америку, жена выбрала Германию, я, так получилось, остался в Париже и мне здесь хорошо. Да, я знаю язык, я всегда сюда хотел, да, в конце концов, здесь тоже не сахар, здесь пришлось перестроить свое совковое мышление и образ жизни. А работа в русском ресторане… в Париже он, в Берлине, в Кракове или Варшаве… Знаете, это теперь все так стало относительно, что засыпаешь в одной стране, а просыпаешься в другой, а теперь еще ведь и валюта одна стала, так что такое ощущение, что просто в другой город только переехал, а страна одна, может быть так и надо.

- Вас не задевает, что о Вас пишут прежде всего как о ресторанном певце?

- Так ведь не как о кабацком, в ресторане, кстати сказать, пели и Вертинский, и Лещенко, которые еще и бизнесом этим занимались, да и Леша Димитриевич с семьей в ресторане в общем-то состоялся. Это естественно для данного жанра, ничего в этом плохого нет, да и многие советские исполнители там начинали, это последствия советской идеологии, говорить о ресторане плохо. Я, например, не понимаю, как можно шансон в ночных клубах петь, но ведь поют же. И я нахожусь в выигрышном положении в отличие от тех же Димитриевичей, Полякова Володи и прочих старых исполнителей - у меня в репертуаре есть свои песни. У деятелей эмиграции первой и второй волн, из перечисленных имен, кроме Петра Лещенко, песенный запас был достаточно беден, в основном это цыганские романсы или поделка под таковые, вывезенные во времена революции. Развития жанра, по сути дела, не происходило. Лещенко был единственным, кто пел советские песни и у кого были, практически, штатные авторы - Строк и другие. Мне, вообще-то, непонятно за что его после войны в лагере сгноили?! Он, как и Вертинский, хотел вернуться, могли бы впустить, больше пользы бы принес, ах, да, он же в оккупированной Одессе выступал - вот они его и посадили. А вот когда уже пошла третья волна, появились такие авторы в эмиграции как Токарев, Лебединская, Алешковский и другие, кто-то опять же репертуар из СССРа привез.

А потом, на Западе многие выступают в барах, кафе, что в этом плохого, что под легкий жанр люди кушают, и у них нет несварения. Вот если бы классическая музыка перебралась в ресторан, это уже конечно, конец света, впрочем, кто-то рассказывал, вроде бы, Задорнов, как кого-то заставили "Мурку" в ресторане на арфе играть. Я только не понял, откуда в ресторане арфа-то взялась? В Париже живет и работает такая блюзовая певица Шаде - так она только в кафе и поет, а певица она замечательная, таких поискать еще надо. Альбомов у нее мало, но все, поистине, золотые… (Андрей Рублевич посмотрел на часы и засобирался).

Извините, мне уже пора, разговорился я с вами.

- Спасибо за беседу.

- Вам спасибо, будет желание - приходите на концерты, отвечу на любые вопросы.

- Спасибо за приглашение.

- До свидания.

Альманах "Русский Париж" № 2 (74), 2002 г.
Беседовал Павел Лохунов, Париж, март 2002 год