Александр Вертинский - певец с «Огненной земли»

     130 лет назад, 21 марта, родился кумир эстрады первой половины ХХ века, композитор, поэт, гениальный драматический артист Александр ВЕРТИНСКИЙ. Его песни «Танго «Магнолия» («В бананово-лимонном Сингапуре»), «В синем и далеком океане», «Лиловый негр», «Прощальный ужин» и сотни других вошли в золотой фонд отечественной музыкальной культуры, а его образ – загадочного посланника неведомых миров – продолжает волновать и восхищать людей. Дмитрий Шостакович говорил своим коллегам: «Вертинский в сотню раз музыкальнее нас, композиторов». «Родоначальник русского шансоньерства» – так назвал его Александр Галич.
     Не всем известно, что знаменитый шансонье выступал с концертами и в Казани. Об этой странице жизни Александра Николаевича, а также о других ее знаковых эпизодах рассказал для журнала «Элита Татарстана» казанский общественный деятель, коллекционер жанра шансон, музыкальный продюсер Владимир УРЕЦКИЙ.
  
     Владимир Янович, артист Вертинский создал на эстраде такой блестящий образ, что кажется, будто жизнь его была сплошной феерией… Но это далеко не так. Какие испытания были для артиста самыми тяжелыми, по вашему мнению?
     – Разлука с Родиной. Вертинский под именем Пьеро еще до революции начал выступать в театре с собственными номерами, с песнями на свои стихи. Вскоре он стал знаменитостью, выдуманный им мир с восторгом приняла публика. К 1917 году этого артиста знали и любили по всей России. Но произошел социальный взрыв, который отбросил Вертинского далеко от страны. С 1920 года он жил в эмиграции в Европе, в 1935 году появился в Шанхае. Вдали от Родины Александр Николаевич, будучи человеком очень патриотичным, увядал. Как-то он писал бывшему главреду газеты «Шанхайская заря»: «…У меня сегодня скверно на душе, и я решил написать вам. …У меня завелись в душе вши. Это от поездки, от вагонов, людей, городов… От всей этой запаршивелой эмиграции… От Харбина… От грязных отелей, скучных людей… затхлых суждений и взглядов… лицемерия… пошлости. И все мне кажется, что я еду в теплушке в большевицкое время и что у меня тиф и что идет эвакуация… Собственно в переводе эвакуация значит «вывоз», «спасение барахла»… И вот я тоже завшивевший спасаю свое «художественное» барахлишко – мотаюсь по станциям и проклинаю усталый паровоз…» Вертинский очень хотел вернуться в Россию, неоднократно обращался в советские представительства с просьбой разрешить. Но не получал положительный ответ.
     В конце марта 1943 года предпринял очередную попытку и написал письмо на имя В. М. Молотова: «Жить вдали от Родины в момент, когда она обливается кровью, и быть бессильным ей помочь – самое ужасное». Разрешение было получено. Вертинский приехал в Москву в ноябре того же года с женой и трехмесячной дочерью Марианной.
     Примечательно, что никому из музыкантов, эмигрировавших из Советской России, не удалось вернуться на Родину и успешно продолжить карьеру, а не угодить здесь в лагеря. Александр Вертинский – единственное исключение, хотя последовать его примеру желали многие. Понятно, что без личного участия и вмешательства вождя это было невозможно.
  
     Как относился Сталин к творчеству Вертинского?
     – В музыкальной коллекции Сталина особое место занимали пластинки знаменитого шансонье. Казалось бы, что может понравиться строгому вождю в «декадентских» романсах эмигранта, мать которого происходила из дворян? Но Иосиф Виссарионович слушал эти записи! Авторы книги «Ближняя дача Сталина» Сергей Девятов, Александр Шефов и Юрий Сигачев приводят некоторые детали отношения Сталина к Вертинскому: «Среди прочего в коллекции генсека имелись и пластинки «декадента» А. Н. Вертинского. Спустя некоторое время после возвращения из эмиграции грамзаписи его песен были выпущены Комитетом по делам искусств СССР с согласия, а скорое всего, по прямому указанию вождя. На это указывают белые этикетки на дисках из сталинской коллекции – именно такие этикетки наклеивали на пластинки, присланные на одобрение вождю перед тиражированием. К дискам была приложена сопроводительная записка председателя комитета: «Тов. Сталину. Согласно договоренности, посылаю Вам подготовленные нами грампластинки с записью А. Вертинского. М. Храпченко». Внешний вид этих пластинок свидетельствует о том, что они неоднократно проигрывались. Вот как о записи этих пластинок вспоминала Анастасия Вертинская: «Однажды ночью отца с аккомпаниатором попросили напеть 16 песен для политбюро ЦК КПСС. Пока он эти песни записывал, в студии стояла военизированная охрана. Потом они выпустили эту запись на шеллачных дисках для себя, для внутреннего пользования, но мы их никогда не видели». Но есть официальные данные, что единственная запись на пластинки в СССР была сделана 21, 24 и 26 января 1944 года в Москве в Доме звукозаписи. Было записано 15 песен, которые вышли на пластинках. Штамповались разными заводами – Апрелевским, Ленинградским, Рижским, Ташкентским – и выходили несколькими тиражами в разное время.
     Когда началась кампания по борьбе с космополитизмом, недоброжелатели вспомнили о Вертинском. Его фамилию внесли в расстрельные списки, но Сталин собственноручно вычеркнул ее из списка красным граненым карандашом и недвусмысленно попросил дать возможность певцу Вертинскому спокойно дожить на Родине.
     Интересно воспоминание аккомпаниатора Михаила Брохеса, с которым Вертинский концертировал по стране в течение 14 лет, до самой смерти. Однажды Брохес вместе с Александром Николаевичем приехали на концерт в Центральный театр Советской Армии. Здание было оцеплено. На каждом шагу проверяли документы. Начался концерт. Правительственная ложа была глухо задрапирована. Лишь иногда занавеска приподнималась и на барьере ложи появлялась рука со знакомой курительной трубкой... Это была их единственная встреча с «отцом народов».
  
     Известно ли, какие песни из репертуара Вертинского нравились Сталину?
     – Одной из любимых была песня «В синем и далеком океане». Вот какое впечатление оказывало исполнение этого произведения на царицу романса Аллу Баянову, которая была знакома и выступала с Вертинским в Париже: «Когда Вертинский начинал петь «В синем и далеком океане», все сидели, затаив дыхание, онемевшие, очарованные. А когда он произносил фразу «тихо опускаются на дно» – обе руки тихо поднимал до плеч, а потом так же медленно опускал. Длинные, длинные пальцы, красивые, словно вырисованные Мастером белые руки. И мы, околдованные, видели эти корабли, которые опускались на дно. У него были необыкновенные – поющие руки, об этом много говорили и писали...
  

     Сейчас я думаю, что Александр Николаевич обладал каким-то поистине волшебным даром воздействия на людей, у него был сильнейший заряд магнетизма. Люди сидели и слушали, открыв рты. А потом тишина и последние слова «Где-то возле Огненной Земли...» – он делает жест своей божественной рукой, показывая куда-то далеко-далеко... Потом рука опускается и падает... Всё. Мертвая тишина. Я думала, что задохнусь от волнения».
  

     Раз Сталин был поклонником творчества Вертинского, его концертам по всей стране был дан зеленый свет. При этом его выступления подвергались строжайшей цензуре. Несмотря на огромную популярность, Вертинского не приглашали на радио, не писали рецензий в прессе, почти не выпускали пластинок с его песнями. Официальные власти считали, что лирические песни, которые составляли основу репертуара Вертинского, «отвлекают от задач социалистического строительства». Его не порицали открыто, но старались по возможности игнорировать. Из полутора сотен его песен к исполнению было допущено всего 30, причем на каждом концерте присутствовал цензор. Из трех тысяч данных им концертов всего несколько приходились на Москву и Ленинград, а выпущенные пластинки быстро стали раритетами.
  
     Владимир Янович, известно, что вы встречались в Казани с царицей романса Аллой Баяновой…
     – Да, я готовил большой музыкальный проект – концерт с последующим выпуском альбома «Давай пожмем друг другу руки», в который вошли песни из репертуара Александра Вертинского, Петра Лещенко, Вадима Козина, Леонида Утесова, Марка Бернеса в специально написанных джазовых аранжировках и были исполнены лучшими певцами и джазовым коллективом Казани. Меня интересовали подробности из жизни Александра Вертинского и Петра Лещенко, тогда, в 1998 году, было мало информации об этом. Зная, что Алла Николаевна была знакома с этими певцами, я решил встретиться с прославленной артисткой. Вертинский своим искусством произвел на ее пылкое воображение огромное впечатление.
     Она тепло вспоминала свою первую встречу с Александром Вертинским. Парижский ночной бар «Казанова»… Там Баянова еще совсем девчонкой (ей было примерно 14 лет) выступала со взрослым репертуаром: пела таборные песни и танцевала как заправская цыганка. На одном из таких выступлений она заметила, что за ней пристально наблюдает очень подтянутый, высокий, хорошо одетый человек с папиросой в руке. После номера он подошел к артистке, погладил по голове и спросил: «Ты кто?» Девочка не растерялась и ответила вопросом на вопрос: «А вы кто?» «Вертинский». В тот же вечер он подарил Алле один из изысканных комплиментов: «Ты славянка с персидскими глазами!» Александр Николаевич пригласил девочку выступать в совместных концертах в «Большом Московском Эрмитаже» – самом лучшем ресторане Парижа. Они стали работать вместе. Вертинский дал ей звучное имя Аделаида и был очень ласков. После первого выступления подарил 21 пунцовую розу. Это были первые цветы в ее жизни. Алла Николаевна многому научилась у великого Мастера не только в плане голоса, но и жеста, мимики, сценической речи. Второго такого певца и человека в своей жизни больше не встречала. Александр Николаевич всегда пел только в сопровождении рояля, под оркестр он никогда не выступал. Выходил в своем великолепном фраке, обводил зал взглядом, и наступала тишина. Когда зал утихал, Вертинский начинал петь. Алла Баянова на всю жизнь сохранила в памяти образ Вертинского – простота и естественность в общении со всеми людьми независимо от ранга и происхождения, когда к нему после концерта устремлялись восторженные почитатели его «песенок», чтобы хотя бы дотронуться до своего кумира...
  

  
     Расскажите о концертах Вертинского в Казани, где и когда они состоялись?
     – По возвращении из эмиграции Вертинский дал около трех тысяч концертов – по 24 в месяц! Два таких выступления – в 1947 и 1952 годах – прошли в Казани. Первый концерт проходил в здании старого казанского цирка на Черном озере. На арене стоял рояль. Александр Николаевич вышел в черном смокинге с крупной белой хризантемой в петлице. Это был высокий человек, с чуть косолапой походкой. Лицо гладко выбритое, короткие волосы зачесаны назад, так что порой казалось, что их нет совсем. Его репертуар состоял из песен и городских романсов, исполняемых под аккомпанемент рояля. Пел «Аравийское танго», «Дорогой длинною», «Над розовым морем», «Чужие города» и другие песни. У него были скупые, но при этом потрясающе выразительные жесты. Движением кисти руки, движением одного пальца – а пальцы были длинные – он передавал эмоциональное состояние песни. На концерт пришли, по всей видимости, те, кто знал Вертинского с дореволюционных времен. Аплодисменты звучали как-то приглушенно, потому что на руках дам, а иначе было нельзя назвать этих пожилых женщин в шляпках и с буклями, были перчатки… Да, судя по всему, это был какой-то «старорежимный» концерт. В первой половине 50-х Вертинский снялся в нескольких фильмах, а за роль кардинала Бринча в ленте «Заговор обреченных» он в 1951 году получил Сталинскую премию второй степени. Сталин никогда не давал премий за отрицательные роли, но к Вертинскому было особое отношение. Премия составляла пять месячных зарплат «вождя народов», то есть 50 тысяч рублей. И примерно восемь средних годовых окладов в СССР. Второй приезд Вертинского в декабре 1952 года состоялся уже после того, как артист снялся в нескольких художественных фильмах, получил Сталинскую премию, обосновался с семьей в центре Москвы… И концерт он давал уже не в цирке, а в зале драмтеатра имени Качалова. На сцену Вертинский вышел в строгом костюме с лауреатским значком. Репертуар его изменился. Он исполнял больше песен, написанных в последние годы. Здесь были и «Ворчливая песенка» (с призывом идти учиться в комсомол), и «Песенка о моей жене», и «Доченьки».
  

     Во время пребывания в Казани певец заходил в церковь и посетил Арское кладбище. Поклонницы каким-то образом узнали об этих его планах, одна из них, Любовь Федоровна Горбачева, рассказывала, что ей было стыдно ходить за артистом, но она купила цветы и сделала вид, что пришла навестить чью-то могилу. На самом деле, конечно, ей было интересно посмотреть на Александра Николаевича вне сцены. Подходить близко было неприлично, поэтому она так и не узнала, к кому на могилу ходил Вертинский…
  
     Удалось ли вам встретиться c очевидцами тех концертов?
     – Я общался со свидетелем одного из концертов Вертинского в Казани, жителем нашего города, ученым-физиком, краеведом Петром Норденом. Он рассказал еще о встречах с Вертинским: «Я был на его втором концерте в Казани – в декабре 1952 года в здании Большого драматического театра имени Качалова. Конечно, зал был полон – чувствовалось по всему, там сидели люди, которые хорошо знали, на кого пришли. Вне Казани я тоже не раз бывал на концертах мною почитаемого Александра Вертинского: в августе 1948 года в Сочи и дважды – в 1954 и 1955 годах – в Москве. Особенно запомнилось сочинское выступление. Мы с родителями сняли квартиру в микрорайоне Светлана, жили «дикарями», а Вертинский с семьей, похоже, обосновался на отдых в двухэтажной театральной гостинице около Зимнего театра. А выступал на открытой сцене Летнего театра. Как всегда, под фортепьяно, без микрофона. Что интересно, голос у него не такой уж сильный, и публика, не дыша, вслушивалась в каждое его слово. А эти его знаменитые жесты, так замечательно подчеркивающие мелодическое и смысловое течение песен! Потом я не раз видел Вертинского прогуливающимся по пляжу, с женой и дочками около уличного кафе. Между прочим, стал свидетелем одной живой сценки из жизни великого человека. Как раз в летнем кафе, когда Вертинский пришел туда с семьей, свободных мест не оказалось. Знаменитому семейству пришлось ждать. Совсем еще маленьким девочкам-погодкам, конечно же, стало скучно, одна из них начала играть гравием, которым засыпаны дорожки. Как ни странно, хотя это было кафе, руки помыть было негде. И Вертинский подошел к дочке и нашлепал ей по ручкам, малютка расплакалась».
     Кстати говоря, эта ситуация не вяжется с тем, как о своем отце вспоминала Анастасия Вертинская: «У него было позднее отцовство, и он нас никогда даже не спрашивал, как мы учимся в школе, какие у нас оценки. Наоборот, приходил в восторг, когда у меня были «двойки», и говорил: «Она вся в меня». Он нас очень баловал. При отце нельзя было нас ругать, наказывать, а тем более пороть». То ли дочка приукрашивала кое-какие моменты, то ли не разглашала некоторые семейные тайны…
  
     Чью могилу мог посетить Вертинский, жил ли кто-то из его знакомых и друзей в Казани?
     – Можно предположить, что это был кто-то из «шанхайских» друзей артиста. То, что у шансонье в Казани были друзья, с которыми он общался и работал в бытность свою в Шанхае, общеизвестно. Одно то, что здесь жил самый лучший аккомпаниатор той поры – пианист Георгий Ротт, говорит о многом. Накануне первого концерта в Шанхае Вертинский сказал в интервью русской газете: «…совершенно неожиданно мне повезло на аккомпаниатора. Это Георгий Ротт, один из лучших, когда-либо игравших со мною. Художник аккомпанемента!» Ротт играл на первых двадцати триумфальных концертах Вертинского. Это был успех певца – заезжие мировые знаменитости собирали публики в Китае в десятки раз меньше. Шаляпин смог дать в Шанхае лишь один концерт… Местные газеты сообщали: «Рояль на сцене Лайсеума и талантливо аккомпанирует Георгий Ротт. А у рояля – высокая, сильная фигура во фраке, с белым пластроном, с белым цветком в петлице…» Затем Ротт перебрался в Казань, а Вертинский жил в Первопрестольной. Георгий Ротт не сразу разыскал московский адрес Вертинского. Собирался съездить к нему и все наконец-то узнать. По разговорам, Вертинский выступал в разных городах, люди бывали на его концертах. Но в газетах и по радио о нем ни слова. Узнав адрес, Георгий поехал не один. Через два года на допросе в Омске бывший шанхайский импресарио Вертинского Александр Баранов рассказывал: «Ротт Георгий – композитор, хороший пианист. Имел свои оркестры в ряде клубов и отелей. В настоящее время живет в Казани. Был хорошо знаком с Вертинским Александром Николаевичем, который пытался вызвать его к себе телеграммой. Из письма Князева мне известно, что Ротт вместе с Князевым был в Москве у Вертинского, который их хорошо принял и несколько дней вместе пьянствовали».
     Да, они встретились. В те дни они дали вместе два концерта. Друзья радовались. Казалось, все будет как прежде. А потом… расстроенный Александр сказал Жоржу, что не смог устроить ему проживание в Москве: репатриантам столицы закрыты. Прощаясь, он подарил другу свою фотографию с пронзительной надписью: «Одному из самых лучших – пианисту Жоржу Ротту с благодарностью и нежностью, и сожалением, что я не могу всегда работать с ним. Александр Вертинский». Уже давно прозревший Ротт не обиделся. В Казани поставил фотографию на письменный стол и решил, что пора начинать новую жизнь.
     21 мая 1957 года Александр Вертинский умер в ленинградской гостинице «Астория» в возрасте 68 лет. Во время гастролей ему стало плохо, попросил валидол. Пока искали лекарство, артист скончался. Это была быстрая смерть. Могила Александра Вертинского находится в Москве на Новодевичьем кладбище. А стихи, песни этого большого художника звучат по всему миру, наполняя сердца людей любовью, надеждой и верой. Как и эти строки из произведения «Я всегда был за тех, кому горше и хуже»: