Внимание! Регистрация на наш форум приостановлена. Для связи с администратором, используйте эл. почту

ШАНСОН - ПОРТАЛ   |    ШАНСОН - ПОРТАЛ - ГАЛЕРЕЯ

ШАНСОН - ПОРТАЛ - ФОРУМ

Поиск по Шансон - Порталу >>>


Вернуться   Шансон - Портал - форум > Русский шансон > Петр Лещенко

Петр Лещенко Обсуждаем творчество Петра Лещенко. Поиск редких записей и других материалов

Ответ
 
Опции темы
  #1  
Старый 17.11.2008, 14:50
Аватар для haim1961
haim1961 haim1961 вне форума
Администратор
Ветеран форума
 
Регистрация: 29.01.2008
Адрес: Израиль.г Нетания
Сообщений: 2,170
По умолчанию Воспоминания о Петре Лещенко и его песнях"

Воспоминания о Петре Лещенко и его песнях"

Название: П.К. Лещенко.JPG
Просмотров: 62

Размер: 5.5 Кб
(1898—1954)

Борис Метлицкий пишет:

«Его легко узнаваемый голос, оригинальные песенки, зачастую сочиненные им самим, под которые так приятно было отдыхать или танцевать, звучали на всех континентах. Причем никого из зарубежных слушателей не смущало, что артист пел на незнакомом им русском языке. Главное было в том, как пел. А пел с душой, искренне, то улыбаясь, то грустя».

Петр Константинович Лещенко родился 3 июля 1898 года в селе Исаеве близ Одессы. Мать, Мария Константиновна, была бедная, неграмотная крестьянка. Отца, умершего, когда мальчику было три года, заменил отчим — Алексей Васильевич Алфимов. То был простой, добрый человек, любивший и умевший играть на гармонике и гитаре.

Петр учился в сельской школе, пел в церковном хоре; рано приобщился к труду. Ему повезло, что отчим, любивший его как собственного сына, разглядел в мальчике артистические наклонности и подарил гитару.

Когда началась Первая мировая война, Петру было шестнадцать лет. Юноша не избежал влияния патриотических настроений в русском обществе: Лещенко поступает в кишиневскую школу прапорщиков. Румыния, воевавшая на стороне Антанты, терпит одно поражение за другим, в числе мобилизованных для помощи румынской армии досрочно отправляется на фронт и Петр.

После тяжелого ранения Лещенко попадает в госпиталь, где его и застала Октябрьская революция. Тем временем политическая ситуация в регионе изменилась: Румыния в одностороннем порядке решила давний территориальный спор в свою пользу. В январе 1918 года она оккупировала Бессарабию, отторгнув ее от России.

Так Петр неожиданно стал эмигрантом. Он работает и столяром, и певчим, и помощником соборного регента, и мойщиком посуды в ресторане, подрабатывает в кинотеатрах и кафе. К примеру, в 1918—1919 годах Лещенко выступал между сеансами как артист в кишиневских кинотеатрах «Орфеум» и «Сузанна».

Лещенко ощущает недостаток профессиональной подготовки и в 1923 году поступает в балетную школу в Париже. Он хотел значительно увереннее чувствовать себя в танце.

В Париже Лещенко познакомился с очаровательной девятнадцатилетней танцовщицей Зинаидой Закис, латышкой, приехавшей во Францию из Риги с хореографическим ансамблем. Спустя два года они поженились и затем подготовили несколько песеннотанцевальных номеров. Закис, прекрасная классическая балерина, танцевала и сольные номера.

Летом 1926 года дуэт супругов совершает гастрольную поездку по странам Европы и Ближнего Востока и получает известность. В 1928 году супруги приехали в Кишинев, где Петр познакомил жену с матерью, отчимом, сестрами.

Летом 1926 года дуэт супругов совершает гастрольную поездку по странам Европы и Ближнего Востока и получает известность. В 1928 году супруги приехали в Кишинев, где Петр познакомил жену с матерью, отчимом, сестрами.

Затем Петр и Зинаида отправляются в Ригу, где жили родители Закис. У Зинаиды было желание родить непременно в Риге. Константин Тарасович Сокольский, свидетель выступлений Лещенко в 1930 году, вспоминал:

"Весной 1930 года в Риге появились афиши, извещавшие о концерте танцевального дуэта — Зинаиды Закис и Петра Лещенко — в помещении Дайлем — театра на улице Романовской, 37…

…Чтобы дать партнерше переодеться для следующего танца, в паузах выходил Лещенко. Он был в ярком цыганском костюме, с гитарой. Пел песенки.

Голос у него был небольшого диапазона, светлого тембра, без «металла», на коротком дыхании, как у всех танцоров, и потому он не мог покрыть звуком громадное пространство кинозала, а микрофоны в то время еще не применялись. Но в данном случае это не имело решающего значения, потому что публика воспринимала Лещенко пока только как танцора, а не певца, и понимала, что цель его выступления — заполнить паузу и дать возможность передохнуть партнерше".

Однако беременность жены становилась все заметнее. Ей пришлось отменить выступления.

Л. Пишнограева пишет:


"Зине пришлось оставить сцену, и Петр начал выступать самостоятельно с концертными программами. Наконецто! Один. На сцене. Лещенко начал свою сольную карьеру почти в 32 года — возраст далеко не юный. Тем неожиданней стал его ошеломительный успех: скоро афишные тумбы всего города запестрели объявлениями о концертах Лещенко. И снова овации, признания, цветы посыпались как из рога изобилия.

Неожиданно выяснилось, что именно его — элегантного красавцамужчину, с томным, нежным взглядом и глубоким ласкающим голосом с нетерпением ждала капризная публика. Она, словно избалованная светская дама, жаждала красивых слов, несбыточных обещаний и страстных признаний. И вот появился романтический герой, которому можно было без стеснения отдаться. Вновь и вновь она требовала любимых песен и ласкающих звуков заграничного танго. Певец подружился с прославленным композитором Оскаром Строкой — создателем популярнейших танго, романсов, фокстротов и песен. Именно Строку удалось соединить интонации жгучего аргентинского танго с мелодичностью и задушевностью русского романса.

Лещенко исполнил и записал на фирме грамзаписи лучшие произведения прославленного композитора: «Черные глаза», «Синюю рапсодию», «Скажите почему» и другие танго и романсы маэстро. Работал он и с другими талантливыми композиторами, в частности с Марком Марьяновским — автором «Татьяны», «Миранды», «Настиягодки».

В первой половине тридцатых годов Лещенко переезжает на постоянное жительство в Бухарест, где некоторое время он поет в кафе «Галерея Лафайета». Константин Сокольский пишет: "В 1933 году компания Геруцкий, Кавура и Лещенко открыла в Бухаресте на улице Брезоляну, 7, небольшой ресторан «Наш домик». Капитал вложил представительный на вид Геруцкий, который и встречал гостей. На кухне хозяйничал опытный повар Кавура, а Лещенко с гитарой создавал настроение в зале. Гардероб посетителей принимали отчим и мать Лещенко.

Дела в «Нашем домике» пошли хорошо: посетители валили валом, столики брались, как говорится, с бою, и настала необходимость в перемене помещения.

Осенью 1936 года, а может и раньше, на главной улице Бухареста, Виктории, был открыт новый ресторан, который так и назывался — «Лещенко». Поскольку Петр Константинович пользовался в городе большой популярностью, ресторан посещало изысканное русское и румынское общество. Играл замечательный оркестр. Зинаида сделала из сестер Петра — Вали и Кати — хороших танцовщиц. Выступали все вместе, но гвоздем программы был, конечно, сам Лещенко…"
Интересно, что в ресторане выступала и знаменитая позднее певица Алла Баянова.

В 1935—1940 годах Лещенко сотрудничает с фирмами грамзаписи «Беллакорд» и «Колумбия» (Бухарест). Он записывает в тот период более ста различных по жанру песен. Песни певца звучат и по радио, и на вечеринках, и в ресторанах. Пластинки Лещенко проникают даже в Советский Союз. Особенно много их появилось на черных рынках и базарах Бессарабии и Прибалтики, включенных в 1940 году в состав СССР. Но по советскому радио они не звучат. Лещенко попрежнему остается эмигрантом.

Бибс Эккель дает такой портрет певца того времени:


"О характере Петра Лещенко ходили самые противоречивые рассказы. Коекто из знавших его лично говорил о его скупости. В то же время одна женщина рассказывала в Бухаресте, как он щедро помогал многим, и в том числе юноше из одной бедной еврейской семьи — пианисту Ефиму Склярову, отец которого пришел к Лещенко с просьбой обратить внимание на музыкальные способности сына. Лещенко взял его в свой ансамбль и не ошибся. Ефим Скляров написал для своего кумира несколько музыкальных композиций, записанных позже на грампластинки.

Живя среди румын, Лещенко был очень уважаем, хотя сам относился к ним без особой любви, но часто выражал восхищение музыкальностью этого народа. Ездил Лещенко на новеньком немецком автомобиле марки «ДКВ». Он не курил, но любил выпить. Слабость Лещенко — шампанское и хорошие вина, которых в Румынии в ту пору было чрезвычайно много. Часто владельца и певца самого модного ресторана в Бухаресте встречали слегка пьяным, что в общей атмосфере ресторанного угара почти незаметно. Лещенко пользовался огромным успехом у женщин, к которым сам был неравнодушен".

О популярности певца говорит такой факт. Король Карл, отец Михая, лидера правящей в Румынии династии, часто привозил в бронированном авто послушать Лещенко к себе в загородный особняк.

Прошел почти год Великой Отечественной войны, когда в мае 1942 года Лещенко приезжает в Одессу. Его концерт назначен в Русском драматическом театре. В городе начался настоящий ажиотаж: очереди за билетами выстраивались с раннего утра.

Один из очевидцев вспоминал: «День концерта стал подлинным триумфом Петра Константиновича. Небольшой театральный зал полон до отказа, многие стояли в проходах. Певец поначалу огорчил: первые вещи вдруг стал петь… порумынски, — оказалось, по требованию властей… Потом зазвучали уже хорошо известные, любимые многими танго, фокстроты, романсы, и каждая вещь сопровождалась неистовыми аплодисментами слушателей. Завершился концерт подлинной овацией…»

Тогда же состоялась первая встреча Лещенко с Верой Белоусовой, ставшей впоследствии женой певца. Красивая, стройная девушка, игравшая на аккордеоне, покорила сердце артиста. Вскоре они начинают совместные выступления.

В октябре 1943 года Петра Константиновича призвали в армию. В Крыму он работает в должности заведующего офицерской столовой. С приближением советских войск Лещенко возвращается в Румынию.

В мае 1944 года Петр Константинович официально развелся с Зинаидой Закис и зарегистрировал свой брак с Верой Белоусовой. После прихода Красной армии Лещенко дает концерты в госпиталях, воинских гарнизонах, офицерских клубах. Он исполняет сочиненные им патриотические песенки о русских девушках — «Наташа», «НадяНадечка», поет «Темную ночь» Никиты Богословского, популярные русские песни. С ним выступала и его новая жена.

Вот отрывок из воспоминаний Г. КипнисаГригорьева:


"…Лещенко объявляет следующий номер:

— Самое дорогое для каждого человека, — говорит он, — это Родина. Где бы ты ни был, куда бы ни заносила тебя судьба. О тоске по Родине и споем мы с моей женой Верой БелоусовойЛещенко.

И тут она начинает своим сильным голосом под собственный аккомпанемент аккордеона:

Я иду не по нашей земле,

Просыпается синее утро…


А когда заканчивается первый куплет, включается Петр Лещенко с гитарой, и припев они поют в два голоса — поют задушевно, с искренним и нескрываемым страданием:

Я тоскую по родине,

По родной стороне моей,

Я в далеком походе теперь,

В незнакомой стране.

Я тоскую по русским полям.

Мою боль не унять мне без них…

Что вам сказать? Обычно пишут — «гром аплодисментов». Нет, это был шквал, громовой шквал! И на глазах у многих — слезы. У каждого, конечно, свои воспоминания, но всех нас объединяет одна боль, тоска по любимым, а у многих — по женам и детям, «мою боль не унять мне без них»… А Петр Лещенко с красавицей Верой поют на «бис» и второй раз. И третий. И уже зал стал другим. Забыты предупреждения о необходимости идейно-политической сдержанности. И Лещенко сияет, почувствовав, как опытный артист, что полностью овладел аудиторией. Он в темпе объявляет следующую песню — знаменитый «Чубчик», но заканчивает новым куплетом:

«Так вейся, развевайся, чубчик мой… в Берлине! Развевайся, чубчик, на ветру!»

Затем пошли вперемежку то «наша» «Темная ночь», то его какаянибудь там «Марфуша», и зал постоянно кричит «бис!».

С лета 1948 года супруги выступают в различных кафе и кинотеатрах Бухареста. Потом они находят работу в только что созданном Театре эстрады.

"Лещенко уже перевалил пятидесятилетний рубеж, — пишет Б.А. Савченко. — В соответствии с возрастом меняется и его репертуар — певец становится более сентиментальным. Уходят из программ темповые шлягеры, типа «Моей Марусички» и «Настеньки», появляется вкус к лирике, романсам, окрашенным тоской и грустью. Даже в его пластиночных записях, сделанных в 1944—1945 годах, доминирует отнюдь не радостная тональность: «Бродяга», «Колокольчик», «Сердце мамы», «Вечерний звон», «Не уходи».

И далее: «Петр Константинович продолжает выяснять возможность возвращения в Советский Союз, обращается в „компетентные органы“, пишет письма Сталину и Калинину. Лучше бы он этого не делал, — может быть, тогда ему удалось бы спокойно прожить остаток жизни».
[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки. Нажмите Здесь для Регистрации]
Из воспоминаний Веры Георгиевны Белоусовой (второй жены Петра Лещенко):


— После ареста Лещенко, отношение ко мне резко ухудшилось. Из Театра эстрады пришлось уйти. Некоторое время я пела в ресторане «Мои Жорден». Потом меня перевели в только что открывшийся летний ресторан «Парк роз».
Последний день работы в нем я запомнила навсегда. Это было 8 июля 1952 года. Я пела на эстраде одну из советских песен, аккомпанировал мне знаменитый скрипач Жан Ионеску.
После исполнения своего номера села за столик, предназначенный специально для нас, артистов. Вдруг подсаживается ко мне некто и говорит на ухо:
— Вы Вера Георгиевна Белоусова? Я киваю.
— Вас вызывает Петр Константинович Лещенко.
Я прямо онемела от неожиданности. Он продолжает:
— Идите вниз, он вас там ждет.


Спускаюсь по лестнице ни жива ни мертва. Внизу, около гардероба, стоят три человека в плащах, поджидают, как я сразу догадалась, меня. Они были подчеркнуто вежливы:
— Вы не волнуйтесь, Вера Георгиевна. Мы сейчас отвезем вас домой. Возьмете необходимые вещи, поедете на Родину.
Я уже ничего не соображала: где Петр Константинович? На какую родину? Может быть, его уже перевезли в Россию?
Вслух только произнесла:
— У меня сумочка осталась на столе.
Принесли сумочку. Затем повезли в шикарной машине домой.
Дома устроили обыск, перевернули все вверх дном. Ничего, конечно, не нашли, но меня все-таки забрали. С собой разрешили взять чемодан и аккордеон, сделанный по заказу для Лещенко, Он привез его в Одессу из Бухареста и потом подарил мне.
Я была арестована, как мне объяснили, за брак с иностранным подданным. Я еще тогда удивилась, какие длинные руки у НКВД: арестовывают в чужой стране, как у себя дома.


Вскоре меня переправили через границу и привезли в Днепропетровск, в пересыльную тюрьму. Спустя несколько месяцев объявили, что в соответствии со статьей 58-1-а УК я за «измену Родине» приговариваюсь к расстрелу. Когда услышала эти слова, упала в обморок...
Потом расстрел заменили двадцатью пятью годами и отправили в Свердловскую область, в лагерь, где я и отбывала свой срок.
В 1954 году — амнистия. Приехала в Москву, стала работать аккомпаниатором на эстраде, играла и пела в оркестре Бориса Ренского. Вот тогда и узнала, что Петра Константиновича уже нет в живых.
[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки. Нажмите Здесь для Регистрации]
__________________
"МИР НА ФОРУМЕ"


Ответить с цитированием
  #2  
Старый 24.11.2008, 08:37
Аватар для haim1961
haim1961 haim1961 вне форума
Администратор
Ветеран форума
 
Регистрация: 29.01.2008
Адрес: Израиль.г Нетания
Сообщений: 2,170
По умолчанию

Фаина БЛАГОДАРОВА.
Отрывок из книги «...Ни Эллина, ни Иудея...»

Мы шли, разглядывая афиши и вывески, написанные на немецком языке. Так мы блуждали до вечера, пока не увидели в одном из окон людей, одетых в русские рубашки. Когда мы открыли дверь этого заведения, то услышали русскую музыку. Мы решили войти. В дверях нас встретил швейцар и спросил что-то по-румынски. Мы ответили ему по-немецки, что хотели бы поужинать и послушать русскую музыку. Уловив в нашем немецком легкий русский акцент, он заговорил с нами по-русски, объявив, что мы находимся в русском ресторане, хозяин которого знаменитый русский певец Петр Лещенко. Дальше все было, как в сказке. Мы сели за столик, и нас сразу же обслужили, накормив очень вкусным ужином. После этого дядя Леня попросил официанта представить его хозяину. Так мы познакомились с замечательным человеком, прекрасным певцом и танцором Петром Лещенко. Дядя Леня сказал ему, что он скрипач, и тут же хозяин принес ему скрипку и попросил сыграть. В общем с этого вечера дядя Леня начал работать у Лещенко. Мы рассказали ему, что мы евреи, что боимся быть узнанными. Тогда Лещенко посадил дядю Леню в глубине сцены, чтобы он не был на виду у публики. Мы снимали небольшую комнатку недалеко от ресторана, и нашу жизнь можно было бы назвать вполне сносной, учитывая страшное военное время. Но нам не давали покоя судьба Софы с семьей и, главное, ты. Писать Вальтеру в Киев мы боялись. Так мы и жили до конца войны. Когда в Бухарест вошли советские войска, Лещенко был арестован, и ресторан его закрылся. Эта трагедия требует отдельного рассказа. Его арест обернулся горем для всех, кто его знал. Это был человек фантастической доброты, огромного таланта, не только певческого, но таланта очаровывать людей. Он щедро раздавал людям все, что у него было, оставаясь порой сам без копейки денег. Ему можно было доверить любую тайну и не волноваться, что он предаст. Его арест был вопиющей несправедливостью, потому что он, даже будучи эмигрантом, все равно оставался истинно русским человеком, любившим Россию до самозабвения.
__________________
"МИР НА ФОРУМЕ"


Ответить с цитированием
  #3  
Старый 24.11.2008, 14:06
Аватар для haim1961
haim1961 haim1961 вне форума
Администратор
Ветеран форума
 
Регистрация: 29.01.2008
Адрес: Израиль.г Нетания
Сообщений: 2,170
По умолчанию

Конкурс воспоминаний о встречах
с историческими и достославными лицами



Как я слушал Петра Лещенко


В 1937 году мне было 14 лет, и я подружился с нашей соседкой Асей, красивой шатенкой, голубоглазой, с пышными косичками и ямочками на щеках. Она была на год меня младше. Учились мы в Кишиневе, она – в женской гимназии, а я – в коммерческой. Часто мы встречались, ходили вместе зимой на каток, в цирк, в кино, иногда в кафе-мороженое, однако с деньгами на эти развлечения было туго. Отец, хотя он не был скупым, деньгами не баловал, несмотря на то, что считался в местечке богатым торговцем.

Я и Ася любили кино. В кинотеатрах города шли замечательные американские и французские кинокартины, знаменитые боевики, экранизации классических романов. Нам хотелось все шедевры киноискусства посмотреть, а денег не хватало. Как сообразительный мальчик я нашел выход из положения. Рядом со мной была переплетная мастерская Лавровского, сыновья которого были моими друзьями. В его мастерской брошюровали билеты для известного в Кишиневе кинотеатра «Одеон». Но эти брошюры с билетами необходимо было пронумеровать. Для этого привлекали любителей кино. Пронумеруешь десять тысяч билетов – получишь входной билет – контрамарку. Но ведь нам нужно было два билета, и я в поте лица трудился, до боли в пальцах нумеровал двадцать тысяч билетов. Получив драгоценные билеты, мы с Асей шли в кино, и это происходило еженедельно.

Там-то, в кинотеатре, и состоялась неожиданно для меня встреча с интересным человеком, которая запомнилась на всю жизнь. В Кишиневе для привлечения зрителей приглашали выступать перед сеансами известных артистов, в основном, русскоязычных, как правило, эмигрантов. Их выступление продолжалось 25 – 30 минут. В это время в Кишиневе гастролировал Петр Лещенко. И вот появилось объявление: перед публикой в кинотеатре «Одеон» выступит известный певец, кумир русской эмиграции не только в Румынии, но и в других странах – Петр Лещенко. И мы с Асей поспешили его увидеть и услышать. Мы дважды посетили концерты Лещенко.

Он был одет в красивую, иногда голубую или красную шелковую косоворотку с поясом. Выходил на эстраду фойе кинотеатра гордо и с достоинством. Пел, импровизировал, вставлял реплики, шутил, развлекая публику. Он пел русские народные песни, старинные романсы. Иногда пел на бис, его принимали с восторгом, с овациями. Запомнились песни «Чубчик кучерявый», «Очи черные», «У самовара я и моя Маша», «Калинка» и другие. Пел он вдохновенно, с чувством, с душой. Бывало, что публика подхватывала его песни. Русские люди, а их в Кишиневе было много, плакали, ностальгия охватывала их.

В то время выступление Петра Лещенко было дерзким вызовом румынским властям, которые старались всеми путями зажимать, стирать все русское, что осталось в Бессарабии, – русский язык, литературу, культуру. В магазинах и учреждениях висели плакаты с надписью: «Говорите только по-румынски», а ведь в Кишиневе в то время все-таки преобладала русская речь, а не румынская.

Как-то я пришел в бухгалтерию кинотеатра с очередной партией билетов, чтобы их вручить под расписку. Там оказался Петр Лещенко – то ли отдыхал перед выступлениями, то ли просто пришел пообщаться с красивыми девушками, которые работали в бухгалтерии.

Я увидел открытого русского человека, измученного жизнью, отторгнутого от родины. Он был простым, доступным, рассказывал анекдоты, притчи, байки, и все его внимательно слушали и смеялись. Часа полтора продолжалась эта непредвиденная, импровизированная встреча. Я был очарован...

Нелегкая досталась судьба этому прекрасному русскому певцу, оставшемуся до конца жизни патриотом России: Петр Лещенко погиб от рук сталинских сатрапов сразу после освобождения Румынии советскими войсками. Он умер в тюрьме, якобы отравившись консервами.
Герш Мичник
__________________
"МИР НА ФОРУМЕ"


Ответить с цитированием
  #4  
Старый 24.11.2008, 18:42
Аватар для haim1961
haim1961 haim1961 вне форума
Администратор
Ветеран форума
 
Регистрация: 29.01.2008
Адрес: Израиль.г Нетания
Сообщений: 2,170
По умолчанию

[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки. Нажмите Здесь для Регистрации]

Гостиница "Лондон". К концу Х1Х века Кишинев уже почти отделался от имиджа заштатного губернского городка и даже приобрел некоторый лоск европейской столицы. Широкие проспекты, публичные сады и, справа от Кафедрального собора, символ зародившейся респектабельности - гостиница "Лондон". Завсегдатаями ресторана гостиницы стала деловая элита того времени, представители которой появлялись здесь в послеобеденные часы и часто просиживали до закрытия. Здесь по вечерам играла музыка, в отдельных кабинетах ресторана дельцы спокойно обсуждали свои сделки, устраивались разгульные пиры, кутила "золотая" молодежь, а жарким летним днем праздная публика неспешно потягивала кофе.
В 1929 году на сцене ресторана гостиницы пел великий бессарабский шансонье Петр Лещенко, именем которого сейчас названы одна из улиц и переулок города. Останавливался здесь в 1875 году и Христо Ботев – болгарский поэт-революционер. Тогда гостиница имела другое название – «Виктория».
[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки. Нажмите Здесь для Регистрации]
__________________
"МИР НА ФОРУМЕ"


Ответить с цитированием
  #5  
Старый 01.12.2008, 08:59
Аватар для haim1961
haim1961 haim1961 вне форума
Администратор
Ветеран форума
 
Регистрация: 29.01.2008
Адрес: Израиль.г Нетания
Сообщений: 2,170
По умолчанию

Тарасенко И. Ф.

В то же время я узнал о таком пополнении нашего лагуправления: прибыла с этапом из Днепропетровска знаменитая в Одессе Вера Белоусова — соратница и жена Петра Константиновича Лещенко. Значит, этот "неподражаемый исполнитель", как значилось при румынах на его одесских афишах, тоже сел? О каких-то подробностях мне однажды рассказал Витя Ларин, которого я повстречал во время одного посещения с конвоем КВЧ в Вижае — там, где, оказывается, выступает теперь и Верочка — почти такая же красивая, как была в ресторане "Северный", и даже с тем же аккордеоном, что ей успел подарить муж. Кстати, этот аккордеон марки "Хоннер" с малиновыми мехами она должна была тащить на
плечах каждый раз за 6 километров от своей зоны до их клуба. Но выступала тоже в том платье, который купил сам... прекрасная, как никогда раньше — на воле! Так все считали в лагере.

Стоит ли говорить, что мне теперь очень захотелось как-то встретиться с ней — такой знаменитой и очаровательной землячкой? Хотя бы просто обменяться парой-другой слов... и даже ради того, чтобы другие поверили мне, что я имел какое-то отношение к самому Петру Лещенко! Да, разве не знал про афиши его концертов в Оперном театре в январе 42-го? Или вот мой дружок — "Интеллигент", работавший тогда в духовом оркестре одной пожарной команды, видел на репетициях и ее — Верочку, выступавшую, по его словам, там же с джазом! Напомнить бы ей об этом — признается ли?

Но было так, что я не мог пробиться к ней теперь, когда она появлялась в нашем клубе. У меня уже пошла сволочная работа — в аварийной бригаде, когда в любой момент могут выкликнуть на аврал: то уголь грузить, то таскать рельсы, а то просто ждать команды... И единственно, в чем мне повезло, — только послушать однажды выступление этой Белоусовой на первом попавшемся мероприятии — чуть ли не посвященном Дню чекистов, который отмечался в 20-х числах декабря... мать его так — этот поганый повод! Думалось ли вместе с тем, кому я буду благодарен?

Да, как раз никакого аврала не выпало, а в клуб пошли бригада за бригадой, и я пристроился к общей колонне, даже не уверенный, что и певица там выступит. Мне повезло: после дурацкого доклада замполита лагерной охраны и после куцых номеров под баян — с пением про великого Сталина и верного сталинца-чекиста Лаврентия Павловича... вон появилась на сцене и Вера! В том же виде, какой я уже описывал, и с тем же историческим лещенковским аккордеоном, а там и с такой же прической, какой была раньше у многих модниц, — с буклями на лбу... Но главное — что она вдруг : запела! После трогательного "Синего платочка" и даже итальянской песенки из какого-то фильма я услышал то, что меня всего перевернуло, что едва не вызвало истерику.

Это была песня, написанная одесситом же — Табачниковым... "Мама"!

Ма-мааа... Всюду вижу я образ твой! I

Ма-мааа... Слышу голос твой дорогой...
Там еще было о том, что "в горе неразлучная... в счастье ты всех лучшая!" И как бы исступленный вопль всех собравшихся: "Мама! Милая моя!"

Кажется, артистка сама всхлипнула при этом. А многие и рыдали... да! Не говоря уже про меня...

Вот действительно — какие бывают совпадения, какие встречи! Прямо по словам героя одной из пьес — "Рокового наследия" Л. Шейнина, шедшей в Норильском драматическом театре. Там некий Голланд говорил, что "мир населен неожиданностями" и что "судьбы различных людей нередко скрещиваются..."

Нет, моя жизнь больше не скрестилась с прекрасной Белоусовой, хотя вон спустя много лет бывший слобожанин Володька Гридин написал целую книгу про Лещенко — "Он пел, любил и страдал", которую ему помогала своими воспоминаниями составлять она же — Вера Георгиевна, бывая в Одессе. А я лично только узнал, что ее — вышедшую замуж там же, в лагере, за одного из музыкантов ихнего клуба после приставаний к ней разных деятелей, выпустили по хлопотам ее отца — бывшего работника НКВД, несмотря на большой срок — 25 лет!

(отрывок)
Тарасенко И. Ф. Меня звали власовцем : Воспоминания, свидетельства, документы, факты / лит. запись В. М. Гридина. – Одесса :
[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки. Нажмите Здесь для Регистрации]
__________________
"МИР НА ФОРУМЕ"


Ответить с цитированием
  #6  
Старый 16.12.2008, 14:32
Аватар для haim1961
haim1961 haim1961 вне форума
Администратор
Ветеран форума
 
Регистрация: 29.01.2008
Адрес: Израиль.г Нетания
Сообщений: 2,170
По умолчанию

Эдуард Хруцкий
Тайны уставшего города

(Отрывок)

[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки. Нажмите Здесь для Регистрации]

Запрещенное танго


…А потом я проснулся. Машина стояла под светофором на Пушкинской площади. Уже стемнело, и электрические елочки, висящие на проводах, горели весело и беззаботно. На бульваре у зажженной елки топтался народ, в витринах магазинов стояли деды-морозы и красовался плакат «С Новым 1974 годом».

Мелодию мы услышали на полпути к левому повороту в проезд МХАТа. Из огромных репродукторов, установленных на здании Центрального телеграфа, вместо привычного в праздничные дни текста: «И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди», — Иосиф Кобзон пел знаменитое танго Оскара Строка «Скажите, почему?».

— Ты подумай, — засмеялся мой товарищ Боря Вдовин, с которым мы «напрягались» далеко от Москвы, — никак, пока нас не было, власть переменилась.

— Ничего не менялось, — пояснил разбитной московский таксист лет под шестьдесят, — просто Кобзон Лещенко поет.
* * *

Летом сорок пятого во дворе горит прилаженная ребятами-фронтовиками стосвечовая лампа, а на окне второго этажа стоит радиола «Телефункен» с зеленым подмигивающим глазом индикатора, и бывший младший лейтенант Воля Смирнов ставит на крутящийся диск пластинки Лещенко.

В нашем дворе пользовались успехом веселые песни. По несколько раз крутили «У самовара я и моя Маша», «Дуня, люблю твои блины» и знаменитый «Чубчик».

Из нашего двора на фронт ушло много ребят, и им повезло, почти все вернулись.

Уходили они пацанами-школьниками, а пришли решительными крутыми мужиками, посмотревшими Берлин и Франкфурт, Варшаву и Краков, Братиславу и Прагу, Вену и Будапешт, Харбин и Порт-Артур.

Они увидели, как жили люди в этих загадочных городах, и с большим изумлением поняли, что много лет подряд, на пионерских сборах, комсомольских собраниях и армейских политзанятиях, им чудовищно лгали о самой счастливой стране на планете.

В странах, которые они освобождали, люди жили богаче и веселей, даже несмотря на военное лихолетье.

Вдруг выяснилось, что велосипеды «В-SА» лучше наших, мотоциклы «цундап» дают сто очков вперед «ковровцам», а лучшие наручные часы «ЗИЧ», величиной с розетку для варенья и толщиной с висячий дверной замок, не идут ни в какое сравнение с немецкими штамповками.

Воздуха свободы глотнули молодые ребята, мир увидели.

Увидели, и не в пользу любимой родины оказалось это сравнение.

Страна встретила их теснотой коммуналок, тяжелой работой, скудным бытом.

Только вечерами, на затоптанном пятачке, они танцевали под привезенные из далекой Европы мелодии и вместе с воспоминаниями о самых страшных годах приходило чувство утраты другой, счастливой жизни.

И вечерами, танцуя под лихой «Чубчик», вспоминали набережные Дуная и узкие улочки Кракова.

Но однажды «Чубчик» перестал звучать в нашем дворе.

Много позже Воля Смирнов, ставший известным московским адвокатом, рассказал мне, что как-то вечером к нему пришли трое. Они достали красные книжечки с золотым тиснением трех букв «МГБ».

— Слушай, парень, — сказал старший, — ты фронтовик, у тебя пять орденов, поэтому мы пришли к тебе, а не выдернули к нам. Кончай антисоветскую агитацию.

— Какую? — страшно удивился Воля.

— Лещенко перестань крутить, белогвардейца и фашистского прихвостня.

— Так я не знал! — Воля Смирнов немедленно понял, сколько лет можно получить по любому пункту предъявленного обвинения.

— Я тоже когда-то не знал, — миролюбиво сказал старший, — а потом мне старшие товарищи разъяснили. Сдай антисоветчину.

Воля достал из шкафа пять пластинок Лещенко.

— Пошли на лестницу, только молоток возьми.

Они вышли на площадку, и старший молотком расколол пять черных дисков.

— Это чтобы ты не думал, Смирнов, что мы их себе забираем. Не был бы ты фронтовиком, поговорили бы по-другому.

Радиола замолкла, но в сорок шестом вернулся после госпиталя домой любимец двора, певец и аккордеонист Боря по кличке «Танкист». Каждый вечер он выходил с аккордеоном во двор, играл Лещенко. И приплясывала бесшабашная мелодия «Чубчика». И ребята танцевали под нее, а не под песни в исполнении Бунчикова.

Теперь я понимаю, что знаменитый дуэт Бунчиков и Нечаев пел весьма прилично.

Иногда на волнах радиостанции «Ретро» они вновь приходили ко мне, и я слушал их песни с ностальгической грустью.

Но тогда я не любил их. Особенно после 1947 года, когда «здоровые силы советского общества вывели на чистую воду безродных космополитов».

Каждое утро Бунчиков и Нечаев провожали меня в школу сообщением о том, что «летят перелетные птицы в осенней дали голубой». А вечером они мне бодро пели о том, как «едут, едут по Берлину наши казаки».

Но мы хотели слушать Лещенко. На Тишинском рынке из-под полы испитые мужики продавали его пластинки, которые неведомым путем попадали к нам из Румынии, но стоили они от 100 до 200 рублей. Для нас, пацанов, это была неподъемная цена.

У моего дружка и коллеги по боксу, а ныне известного писателя Вали Лаврова была трофейная установка «Грюндиг», на которой можно было записывать пластинки. Но для этого требовалось раздобыть рентгеновскую пленку.

Лучшей считалась немецкая желтая «АГФА», ее продавали больничные санитары по два рубля за штуку. Использованная, с изображением болезней легких, опухолей желудка, стоила на рубль меньше.

Валя записывал нам песни Лещенко, но репертуар был небогатый. Оговорюсь сразу, писал он нам запрещенные танго совершенно бескорыстно, так как считал, что торговать «ребрами» — дело недостойное.

По воскресеньям мы ехали до метро «Аэропорт», а потом на трамвае до Коптевского рынка: там располагался лучший в Москве музыкальный ряд. Настоящие пластинки стоили невероятно дорого, но мы покупали «ребра».

Нас консультировали друзья Вали Лаврова, уже тогда среди пацанов считавшиеся крупными музыкальными коллекционерами: Юра Синицын и Слава Позняков. Они безошибочно, на глаз определяли качество записи. С ними консультировались даже солидные коллекционеры.

Мы мечтали накопить денег и купить подлинные пластинки Лещенко, записанные перед войной рижской фирмой «Беллокорд». Мы были еще пацанами и копили эти деньги, отказываясь от кино и мороженого.
* * *

Сегодня я часто думаю: почему нам все это запрещали? Кто конкретно в доме на Старой площади подписывал бумаги, определяющие, что мы должны читать, смотреть в кино, под какую музыку танцевать и что носить?

Когда-то один партдеятель, с которым я беседовал о роли комсомола в Великой Отечественной войне, угощая меня чаем с сушками, сказал, что они свято выполняли указания Сталина.

Но мне все-таки не верится, что человек, руководивший огромной страной, занимался бы пластинками Лещенко. Хотя все может быть. Кто знает, о чем думал автор бессмертного труда «Марксизм и вопросы языкознания»?
* * *

Из Риги приехал дядя, его вызвали в Москву на какое-то важное совещание. Я ему продемонстрировал свое богатство, коллекцию пластинок, записанных на «ребрах».

Дядька послушал песни Лещенко, сопровождавшиеся змеиным шипением. Качества звука при записи на рентгеновскую пленку добиться было невозможно. Дядька засмеялся и пообещал прислать из Риги набор пластинок фирмы «Беллокорд».

Так я стал обладателем несметного богатства.

Последнее дачное лето. 1950 год. Купание, волейбол до полного изнурения и, конечно, танцы по вечерам.

Свет с террасы дачи, звук радиолы, пары, старающиеся уйти из светового пятна в спасительную мглу кустов орешника.

И снова танго.


В последних астрах печаль хрустальная жила…

Господи, что я мог знать о «хрустальной печали»?

Но странная магия этих слов почему-то вызывала нежную грусть.

Почему? Ведь в моей жизни все было прекрасно. Красивая веселая мама, окруженная толпой поклонников, и отец еще был жив, и у меня была прелестная девушка с золотистыми волосами и огромными светлыми глазами, изумленно и весело смотрящая на мир.

Но «хрустальная печаль» преследовала меня, заставляла иначе смотреть на жизнь.

И мне хотелось встречаться с любимой девушкой не на дачной платформе Раздоры, а как на пластинке Петра Лещенко:


Встретились мы в баре ресторана…

Александр Вертинский с его желтым ангелом, спустившимся с потухшей елки в зал парижского ресторана, был для нас слишком изыскан, а Петр Лещенко — свой, с нашего двора, как Боря Танкист.

Ведь недаром в компаниях и на дворовых танцульках люди кричали:

— Поставь Петю Лещенко.

Петю, а не Петра Константиновича. Он стал данностью послевоенных лет.

Дачное лето пятидесятого было последним счастливым летом моей молодости. В августе застрелился отец, ожидавший ареста, как и многие, полжизни проработавшие за границей. Он очень любил жизнь, был острословом и гулякой и решился на этот страшный шаг, надеясь вывести из-под удара МГБ свою семью.

И наступил самый тяжелый период моей молодости. Меня перестали приглашать, некоторым моим товарищам родители запретили со мной общаться. Это уже детали. Настоящие друзья все равно остались со мной.

И украсило те годы, вместе с книгами Константина Паустовского, Алексея Толстого, Вениамина Каверина, танго Оскара Строка в исполнении певца из Бессарабии.
* * *

На улице Станиславского жил мой приятель Леня Калмыков. У него была двухкомнатная большая квартира в старом доме. Родители его, геологи, уходили в поле ранней весной и возвращались ближе к зиме.

Леня жил один, на нашем языке «имел хату». Вот на этой «хате» и собиралась веселая компания.

Пили мало, пьянство еще не вошло в моду. Обычно мы в погребке «Молдавские вина» на улице Горького покупали самое дешевое красное вино, и студент журфака МГУ Валерий Осипов варил «гонококовку», так он именовал глинтвейн.

Много сахара, вино, вода и, конечно, фрукты.

У Калмыковых-старших было много пластинок Лещенко, Вертинского и каких-то еще эмигрантских певцов, фамилии их стерлись из памяти. Помню, один из них пел любимую нашу песню «Здесь под небом чужим я как гость нежеланный…».

Забавно, что я понял, почему мы любили эту песню, значительно позже. Видимо, мы все были нежеланными гостями в Москве.

Мы танцевали, пили глинтвейн, крутили легкие романы, не зная, что над нашей компанией сгущаются тучи.

Однажды ко мне прямо с тренировки прибежал Валера Осипов.

— Поганые дела, брат, — сообщил он.

— А что случилось?

— Меня вызвали в комитет комсомола, и там какой-то хрен выспрашивал меня о Ленькиной квартире, кто в ней собирается, о чем говорят, какие пластинки слушают.

— Ну а ты?

— Сказал, что иногда заходим в гости, пьем чай, Утесова слушаем.

— А он?

— Не поверил.

А через несколько дней Леню Калмыкова разбирали на комсомольском собрании института. Обвинение выдвинули тяжелое: пропаганду чуждой идеологии.

Главным козырем обвинения были танго Лещенко.

Мол, Леня собирает у себя московских стиляг и они слушают запрещенные песни певца, арестованного нашими органами, как фашистского пособника и шпиона.

Комсомольский вождь потребовал у Лени назвать фамилии тех, кто вместе с ним слушал певца-шпиона, и покаяться перед комсомолом.

Леня отказался.

За то, что он не разоружился перед комсомолом и не назвал имена пособников, Калмыкова исключили из комсомола и отчислили из института.

В те годы это было равно гражданской смерти. Следующим действием, видимо, должен был стать арест и привоз на Лубянку.

В тот же день прилетел Ленин отец, он уж точно знал, чем может окончиться для сына безобидное увлечение песнями Лещенко. Он забрал Леньку с собой, оформив техником в геолого-разведочную партию.

Я забыл сказать о главном. В комнате Лени висел портрет Петра Лещенко, переснятый с пакета пластинки.

И это поставили ему в вину. В те годы на стенах должны были висеть только изображения обожествляемых вождей.

Через много лет, в семьдесят шестом, мы вновь собрались на кухне квартиры известного геолога, лауреата Госпремии Леонида Калмыкова, и хотя нас стало меньше, комната стала теснее. Погрузнели мы, раздались — один лишь бывший чемпион Международных студенческих игр баскетболист Валера Осипов весил под двести килограмм.

Мы сварили все тот же глинтвейн, только водки добавили для крепости. Смотрели на портрет Лещенко и слушали его пластинки.

То ли время помяло нас сильно, то ли постарели мы, но не действовала на нас «печаль хрустальная».

А может быть, отчасти в запрете этой музыки и было ее необычайное обаяние?

Может быть.

Мы слушали танго Лещенко и вспоминали молодость.

И воспоминания наши были светлы и добры. Как будто не выгоняли Леню Калмыкова из института, как будто у каждого из нас отцы не попали под тяжелый абакумовский каток.

Почему-то плохое забывается быстрее, а может, мы сами гоним от себя эти воспоминания, боясь, что все может повториться опять.
* * *

Ах, Петр Лещенко, Петр Лещенко! Он погиб в лагере в социалистической Румынии, не зная, что стал кумиром нескольких поколений своих соотечественников.

Песни его любили все. Мои соседи по дому на Грузинском Валу, работяги из депо Москва-Белорусская и люди, обремененные властью.

Последним разрешалось слушать кого угодно и держать дома любые пластинки. Мне несколько раз приходилось бывать в таких домах, где дети полувождей крутили на роскошных радиолах Лещенко, Глена Миллера, Дюка Эллингтона, заграничные записи Александра Вертинского. Им было можно все, но до той минуты, пока ночью в их дом не приезжали спокойные ребята с Лубянки и не уводили хозяев во внутреннюю тюрьму. Тогда немецкий шпион Петя Лещенко становился еще одной уликой в сфабрикованном деле.
В те годы любовь к песням Лещенко многим принесла неприятности, даже уголовникам. Именно пластинки популярного певца помогли сыщикам МУРа обезвредить банду Виктора Довганя, одну из самых опасных в 1952 году.

Была такая организация ГУСИМЗ, которую возглавлял небезызвестный генерал МГБ Деканозов. В переводе с чиновничьего на русский, контора эта называлась Главное управление советских имуществ за границей.

Имущества у нас тогда за кордоном было навалом — все, что забрали как военные трофеи и в счет послевоенных репараций.

Работать в этой конторе считалось для начальников золотым дном, так как учесть все трофеи никакой возможности не было.

На казенной даче в Одинцове жил генерал, один из заместителей Деканозова. Дача была большая, двухэтажная и полная трофейного добра. Как мне потом рассказывали сыщики, ковры на стенах висели в два слоя и таким же образом лежали на полу.

Вполне естественно, что этот важный объект охранялся.

И вот однажды к воротам дачи подкатили два грузовика «студебекер» с солдатами. Командовали ими три веселых лейтенанта. Они разъяснили охранникам, что генерал получил новую дачу в Барвихе, а им поручено перевезти туда генеральское имущество.

Охранникам были предъявлены соответствующие документы.

Но бдительность всегда была оружием советского человека, и старший охранник решил перестраховаться и позвонить начальству. Но сделать этого он не смог. Веселые ребята оглушили всех резиновыми шлангами, в которые был залит свинец, и связали.

После этого началась погрузка. Никто из соседей не удивился, что военные носят вещи в машину на генеральской даче.

Когда охранники очнулись, сумели освободиться и добрались до телефона, была уже ночь.

На место преступления выехал лично зам начальника УГРО Московской области подполковник Игорь Скорин.

Ничего радостного на даче в Одинцове он не увидел.

Охранники с трудом пересказали приметы веселых лейтенантов, сотрудники ОРУД добросовестно сообщили маршрут «студебекеров» до Дорогомиловской заставы, а там их след затерялся в переулках и проходняках.

А на следующий день прилетели из поверженной Германии генерал с генеральшей.

Оказывается, зам начальника ГУСИМЗ был личным другом всесильного зам министра госбезопасности Богдана Кобулова и поэтому он пообещал разжаловать Скорина в сержанты и поставить на перекресток махать палочкой.

Составить опись похищенного тоже оказалось не простым делом. Генеральша точно не помнила, сколько добра было на даче. Но кое-что она все-таки описала.

Судя по ее сбивчивому рассказу, взяли лихие ребятишки барахла немерено.

Две вещи заинтересовали Скорина. Инкрустированный серебряный браунинг «лилипут» калибра 4,25 и привезенное в подарок сыну и спрятанное до его дня рождения полное собрание пластинок Петра Лещенко в четырех специальных чемоданчиках красной кожи с металлическими буквами «Беллокорд».

Это уже была достаточно редкая по тем дням зацепка.

Как известно, преступления раскрываются не при помощи дедукции и осмотра следов через лупу. Главное оружие опера — агент и кулак.

Агентура у Игоря Скорина была первоклассная. Он умел работать с этим сложным и весьма ранимым контингентом.

И вот однажды на плановой встрече агент рассказал оперу, что весь цвет блатной Москвы собирается в Зоологическом переулке на блатхате, которую держит Валентина Цыганкова по кличке «Валька Акула». Приходят серьезные московские воры не просто выпить, а послушать пластинки Пети Лещенко, которые Акуле подарил ее хахаль.

На следующей встрече агент поведал, что пластинки хранятся в чемоданчиках красной кожи, с золотыми иностранными буквами на крышках. Кроме того, он выяснил, что новый любовник Вальки — залетный, с Украины, и вместе с пластинками он подарил ей маленькую «волыну», всю в серебре, а на рукоятке пластины из слоновой кости.

Квартиру Цыганковой взяли под наблюдение, и через день наружка «срисовала» человека, очень похожего на одного из лейтенантов, который пришел к Вальке в гости.

Его «повели» и проводили до частного дома в Перово.

Ну а дальше все было, как обычно. Отработали объект. Выяснили, сколько народу в доме, и ночью захватили всех без единого выстрела.

Игорь Скорин рассказывал, что больше всего грозный генерал радовался возвращенным пластинкам, которые обещал сыну, и просил в протоколах не упоминать имени певца: как-никак, а вражеский шпион.
* * *

О Петре Константиновиче Лещенко по Москве ходило много легенд. Одни рассказывали, что он известный киевский вор, в тридцатом перешедший границу, другие доказывали, что он белый офицер, ушедший с остатками добровольцев в Румынию, третьи точно знали, что он друг Есенина, вместе с ним в двадцатых уехавший за границу.

О тех, кого любят, всегда слагают легенды.

Петр Лещенко родился и жил в Бессарабии, а когда она по ленинскому декрету 1918 года отошла к Румынии, стал подданным опереточного королевства.

Сначала вместе с сестрами он выступал в танцевальном номере, потом начал петь. В Риге он познакомился с молодым композитором Оскаром Строком, которого позже назовут «королем танго».

Так в его репертуаре появились знаменитые шлягеры «Татьяна», «Скажите, почему?», «Черные глаза».

Он много пел, тем более после Гражданской войны у него появилась огромная аудитория. Его грампластинки пользовались оглушительным успехом. В Бухаресте Петр Лещенко стал владельцем самого модного ресторана-варьете.

Он был обычным шансонье, далеким от политики. В 1941 году наши войска оставили Одессу. По договоренности немцев с Румынией город перешел под ее юрисдикцию.

Мой одесский приятель Сеня Альтшуллер рассказывал, что в городе немедленно открылось огромное количество кабаков, варьете, комиссионок, вовсю работал черный рынок. Одесское ворье переживало эпоху ренессанса, можно было «работать» в Одессе, а барахло сбрасывать в Бухаресте и наоборот.

В 1942 году в Одессу с гастролями приезжает Петр Лещенко. Эта поездка сделала его счастливым — он полюбил очаровательную девушку Веру Белоусову и женился на ней — и сыграла трагическую роль в его жизни.

У него в Одессе объявился поклонник — известный боксер, чемпион СССР и немецкий лейтенант Олег Загоруйченко. Он держал в городе зал бокса, который на самом деле был разведшколой.

Вполне естественно, что знаменитый боксер бывал на всех концертах своего кумира, дарил цветы, устраивал банкеты в ресторанах.

В 1944 году в Румынию вошли наши войска. Петр Лещенко пел перед бойцами, выступал в госпиталях, приезжал с оркестром на закрытые гулянки генералов.

А потом его арестовали за связь с одесской разведшколой. Сидел он в румынском каторжном лагере. Знающие люди из госбезопасности рассказывали мне, что наш ГУЛаг в сравнении с румынским был просто санаторием.
* * *

В шестидесятых годах в курортном городке Пярну, в холле ресторана «Раана-Хона» Мика Таривердиев поздоровался с элегантным пожилым человеком.

Когда мы сели за столик, он спросил:

— Да ты знаешь, кто это был?

— Нет.

— Оскар Строк.

Уже вовсю продавались в стране пластинки «короля танго». Но самые лучшие мелодии исполняли другие певцы.

«Король» пережил звездного исполнителя своих песен.

А в восемьдесят пятом году в Бухаресте приятель из посольства привел меня на одну из центральных улиц столицы королевства Чаушеску и показал дом.

— Здесь было варьете Петра Лещенко.

— А сейчас?

— Кажется, столовая университета.
* * *

Давно канули в забвение партбоссы со Старой площади, запрещавшие слушать танго Лещенко. Сегодня их имена можно разыскать только в архивах.

А песни русского шансонье живут в памяти тех, для кого в далеком сорок пятом они стали узенькой щелочкой в железном занавесе.

И пока мы живы, мы вспоминаем его песни.

В последних астрах печаль хрустальная жила…

[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки. Нажмите Здесь для Регистрации]
__________________
"МИР НА ФОРУМЕ"


Ответить с цитированием
  #7  
Старый 31.12.2009, 23:13
Аватар для haim1961
haim1961 haim1961 вне форума
Администратор
Ветеран форума
 
Регистрация: 29.01.2008
Адрес: Израиль.г Нетания
Сообщений: 2,170
По умолчанию

У пирсов Флориды


Под небом бескрайним в далеком краю
Седой океан мы не раз бороздили,
Но дом свой родимый, Россию свою
В сердце мы свято хранили!




Последние годы у нас показывают столько телефильмов об утопающем в роскоши, любовных утехах мировой элиты и мафиозно-бандитских разборках американском городе Майами. Людям молодого поколения трудно представить, что в этом городе был когда-то большой военно-морской учебный центр, готовивший команды истребителей подводных лодок. И не только для США, но и для других стран.
Начав в 16 лет службу на Тихоокеанском флоте, я на восемнадцатом году своей жизни со сторожевым кораблем "Метель" попал в спецкоманду Военно-Морского флота СССР, которая весной 1944 года формировалась во Владивостоке для отправки в Америку.
Официально мы были тогда еще в мирных отношениях с Японией, хотя и весьма напряженных. США же вовсю вели с ней войну. Поэтому нам, военным морякам, переходить в Америку через пролив Лаперуза, а затем Тихий океан пришлось тайно, скрываясь в закрытых грузовых трюмах грузового транспорта. При обнаружении обмана японская подлодка могла запросто угостить нас торпедой на завтрак или обед, как уже бывало. Но на этот раз мы нормально дошли до тихоокеанского побережья Америки.
Высадились в Портленде. Оттуда на поезде через Чикаго, мимо Великих озер, пересекли США с запада на восток. Потом повернули на юг, к полуострову Флорида. И по его побережью спустились до города Майами, за которым чуть южнее, между Флоридой и Кубой, проходит северный тропик, начинается теплое течение Гольфстрим. Этот город со своим теплым, мягким океаническим климатом, роскошными морскими пляжами, пальмовыми парками издавна славился как мировой курорт для богачей. Туда ездили купаться, загорать, тешиться с элитными красотками миллионеры со всех частей света.
Но с началом Второй мировой войны по Северной Атлантике стали шнырять германские субмарины. Прогуливались они и у Флориды, где не было никакой береговой обороны. Вдоль полуострова простирались лишь курортные пляжи с виллами. И немецкие подводники настолько вольготно там себя чувствовали, что, убрав фашистские флаги, стали заходить в Майами на заправку своих субмарин топливом. Платили доллары - и брали его сколько хотели. На это никто не обращал внимания. Гитлеровцам наскучило такое равнодушное отношение к ним. Чтобы пробудить от спячки толстокожих янки и потешиться над ними, они дали из пушки залп по городу. Затем близ него, якобы по ошибке, был потоплен американский торговый транспорт.
И тут жители Флориды всполошились. Стал вопрос о создании береговой обороны. Но жирующие на Майами и других курортах полуострова богачи выступили с протестом: "Нам не надо военных баз, они будут мешать отдыху!". Сопротивление было настолько сильным, что правительству США сломить его удалось не сразу. Помогли развернувшиеся события.
7 декабря 1941 года Япония внезапно, без объявления войны, напала на Перл-Харбор - крупную военно-морскую базу США на Гавайских островах и потопила там большое количество американских кораблей. И сразу же японцы стали высаживать десанты на островах Тихого океана.
Поняв, что возникло угрожающее положение, президент США Рузвельт принял решительные меры для усиления защиты своей страны. В системе этих мер была создана и береговая оборона Флориды.
В Майами находилась наша бригада "морских охотников". Сначала, до прихода катеров с верфи, мы жили в 14-этажном отеле "Алказар", занимая там два этажа. В Майами, в отличие от нашей матушки Сибири, круглый год тепло. И вместо стекол в окнах отеля мы увидели лишь противомоскитные сетки…
После бедности, скудости, голода нашего житья, после унылого, мрачного (часто с затемнением окон) вида наших домов, наших городов в то тяжелое для нас военное время южный курортный город просто ошеломил своей роскошью, богатством, шиком, блеском, обилием цветов и фруктов.
По старой русской военно-морской традиции мы и на Флориде вечером, перед сном, совершали строем прогулки на свежем воздухе… И широко, мощно, как бег океанической волны, на улицах Майами звучала наша старая русская морская песня "Варяг". Потом, поднимаясь над пальмами, небоскребами города-курорта, летела, рвалась вверх, к звездам, еще одна могучая русская песня - "Священная война", родившаяся у нас во время нападения на нашу Родину фашистской Германии.
Проходившие или проезжавшие поблизости американцы останавливались и восторженным криком: "Рашэн, рашэн!" - приветствовали нас. Многие потом присоединялись к колонне и шли, ехали сбоку или сзади нас, демонстрируя тем самым свою солидарность с Россией. Летом 44-го года, когда мы находились в Майами, советские войска уже в хвост и гриву били немецких фашистов, гоня их на запад по Европе.
Поэтому так тепло приветствовали нас и коренные жители США, и русские эмигранты. С большой гордостью об успехах наших воинов, как своих соотечественников, писала тогда выходившая в Америке газета "Русский голос", которую редактировал бывший подполковник лейб-гвардии Семеновского полка Сергей Кунаков. С яркими, глубокими по содержанию обзорами военных событий на русско-немецком фронте выступал в этой газете бывший полковник Генерального штаба царской армии князь Путятин. Анализируя ход боевых операций, он предсказывал, на сколько километров вперед продвинутся русские войска за пять, десять дней и какие города они займут в ближайшее время. И, что нас удивляло, почти все эти предсказания сбывались. Стало быть, хорошим военным специалистом был князь Путятин.
Удивляли нас и огромные неоновые рекламы на высотных зданиях Майами, которые призывали: "Пейте "Кока-колу" - и будете такими же сильными, как маршал Ворошилов (Тимошенко)!" или: "Курите сигареты (называлась марка), их курил сам Иосиф Сталин!". На первый взгляд, такая реклама кажется абсурдной. Но нам говорили, что она здорово действовала на американцев.
Закончив на берегу учебные занятия, мы принимали пришедшие с верфи американские истребители подводных лодок - катера SC-110, передаваемые нам по ленд-лизу. Хотя по американским документам они назывались большими морскими охотниками, но по водоизмещению были в два раза меньше наших отечественных истребителей подводных лодок с таким названием. Гораздо слабее по артиллерийскому вооружению, с гораздо меньшими по численности экипажами.
Ходовые испытания катеров мы проводили в проливе между Флоридой и Кубой. В этом лазурном краю при штиле все было прекрасным. Море переливалось серебряными блестками в прозрачно-голубом сиянии дня. С наступлением густых темно-синих сумерек в небе яркими колдовскими огнями зажигалось сказочное по своей красоте созвездие Южного Креста. И мы не могли спать в такие ночи. Все, кроме занятых внизу, у своих дизелей, вахтенных мотористов, находились на верхней палубе. Прекрасным был Флоридский пролив и тогда, когда в нем начиналось волнение. Казалось, что на закипающих белой кружевной пеной гребнях катящихся по нему валов вот-вот появится волшебная Фрези Грант - Бегущая По Волнам из одноименного фантастического романа Александра Грина. Но наяву она, конечно, не появлялась. Вместо нее на палубы катеров волнами то и дело забрасывало летающих рыбок: забрасывало - и тут же смывало. Мы даже не успевали как следует рассмотреть их. Сначала это нас огорчало, а потом мы стали радоваться тому, что и после визита к нам они оставались живыми.
Продуктами на катерах нас снабжали очень хорошо. Машинами привозили мясо, рыбу, овощи, фрукты. Особенно много было бананов, которые растут там в изобилии. Были куры, индейки, галлоны с ромом, который потом очень пригодился нам в войне на севере.
Перед уходом наших катеров из Майами прямо на пирсе американцы дали нам большой прощальный концерт. В их оркестре звучали скрипки, аккордеоны, гавайские гитары, барабаны и еще какие-то музыкальные инструменты. Но это не был негритянский джаз. В Майами негров полным-полно. Но ни они сами, ни их джазы не пользовались популярностью у американцев. Да и мы из-за беспардонности их поведения тоже не испытывали к ним симпатии.
Нам больше нравились своей музыкой, песнями, танцами латиноамериканские испанцы, составляющие значительную часть населения Майами. Они в основном и выступали в прощальном концерте. Особенно большое впечатление на нас произвели испанские девушки. Гибкие, стройные, с рассыпавшимися по обнаженным плечам длинными густыми косами, они казались нам русалками, вышедшими из океана.
Чтобы сделать нам приятный сюрприз, испанки на русском языке, насколько смогли его осилить, спели песню Оскара Строка "Черные глаза". Под звуки скрипок, аккордеонов, плеск морского прибоя, как искры пламени, взметнулись вверх слова припева о черных глазах, которые имеют такую силу, что "их позабыть нигде нельзя". И у самих испанок глаза были черные и такие большие, страстные, что казались звездами, горящими на лицах. Песня эта произвела на нас сильное впечатление. Узнав, что есть запись на грампластинке в исполнении русского певца-эмигранта Петра Константиновича Лещенко, стали искать эту пластинку в американских магазинах. И вместе с нею нашли еще ряд записанных на грампластинках русских песен в его исполнении.



С выходом из Майами и продвижением катеров на север, вдоль Атлантического побережья Америки, стало прохладнее. Наступала осень. Погода портилась. Начинались дожди, штормы. Иногда мы останавливались в таких портах, которые вызывали только тоску и скуку. И тогда мы обращались к Петру Константиновичу Лещенко - через усилители катерных радиорубок крутили пластинки с записями его песен. Особенно поднимала нам настроение русская народная песня "Чубчик", которую Петр Константинович исполнял так живо, лихо, что казалось, что она даже мертвых может поднять и пустить в пляс. Вместе с нежностью, радостью любви, искрящимся задором, огнем страсти были наполнены также песни "Моя Марусечка", "Настенька"…
Сильное впечатление произвели на нас и грустные песни в его исполнении. Особенно песня о тоске по Родине, которая начинается словами:
Я иду не по нашей земле,
Просыпается синее утро…

В записи на грампластинке* эту песню Петр Константинович исполнял вместе со своей женой, выпускницей Одесского музыкального училища Верой Белоусовой, у которой тоже был красивый, выразительный голос. Это было настолько близко, дорого, созвучно нашим сердцам, настолько глубоко отражало наши чувства находящихся вдали от Родины людей, что никто из нас не мог слушать эту песню равнодушно.
В каких бы богатых, райских краях мы ни находились, каждый хранил в своем сердце любовь к Родине. При всех невзгодах, при всей тяжести жизни России тех военных лет, она оставалась для нас самой близкой, самой дорогой страной на свете!

Николай Дедов,
председатель Сибирского регионального совета юнг огненных рейсов Великой Отечественной войны.
****

Примечание Георгия Сухно
/Польша/


***
Пластинки с песней "Я тоскую по родине" в исполнении Петра и Веры Лещенко никогда не выпускались. Исполнял певец эту песню в дуэте с женой на концертах в Бухаресте в 1945-1948 годах. Запись песни на пластинку 1948 года была уничтожена по распоряжению властей.


[Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки. Нажмите Здесь для Регистрации]
__________________
"МИР НА ФОРУМЕ"


Ответить с цитированием
Ответ

Метки
гулаг, лещенко, маэстро, память, шансон, эмиграция. террор


Здесь присутствуют: 1 (пользователей: 0 , гостей: 1)
 
Опции темы

Ваши права в разделе
Вы не можете создавать новые темы
Вы не можете отвечать в темах
Вы не можете прикреплять вложения
Вы не можете редактировать свои сообщения

BB коды Вкл.
Смайлы Вкл.
[IMG] код Вкл.
HTML код Выкл.

Быстрый переход

Эл. почта администратора: - Главный сайт Шансон - Портала - Архив - Вверх

Внимание! Администрация Шансон – Портал – форума не несет ответственности за сообщения, размещенные участниками форума и за высказанные мнения в этих сообщениях. Так же администрация форума не несет ответственности за размещенные участниками форума ссылки, на какие либо материалы, расположенные на других Интернет ресурсах. Тем не менее, если Вы являетесь правообладателем материала, на который есть ссылка в каком либо сообщении Шансон – Портал – форума и считаете, что этим нарушены Ваши авторские или смежные права, сообщите пожалуйста администрации форума. Мы в кратчайшие сроки готовы удалить сообщение со ссылкой на Ваш материал, при предъявлении прав на указанный материал. Пожалуйста используйте форму обратной связи.

Powered by vBulletin® Version 3.8.4
Copyright ©2000 - 2024, Jelsoft Enterprises Ltd. Перевод: zCarot
© Шансон - Портал - Все права защищены

Подпишитесь на нашу ленту новостей