"КИРПИЧИКИ".История песни.

[haim1961]

Владимир Бахтин

"КИРПИЧИКИ"

("Нева", 1997, №10, стр. 225-229)

Не употребляли раньше слов "рейтинг", "хит-парад". Но если бы таковые проводились в 20-е годы, то наверняка на первом месте оказались бы "Кирпичики" - символ нэпа, новой экономической политики, когда после невероятной разрухи, войн и революции народ вдруг зашевелился, заработали станки, стала налаживаться вся жизнь. Короткое время нэпа, кажется, пока лучшее в новой истории России. "Кирпичики" об этом и рассказывали. Здесь соединились официальная пропаганда с искренней еще верой в правильность советского пути.

На окраине где-то города
Я в рабочей семье родилась,
Горе мыкая, лет пятнадцати
На кирпичный завод нанялась.

Было трудно мне время первое.
Но зато, проработавши год,
За веселый гул, за кирпичики
Полюбила я этот завод.

На заводе том Сеньку встретила...
Лишь, бывало, заслышу гудок -
Руки вымою и бегу к нему
В мастерскую, накинув платок.

Кажду ноченьку мы встречалися,
Где кирпич образует проход
Вот за Сеньку-то, за кирпичики
Полюбила я этот завод.

Но, как водится, безработица
По заводу ударила вдруг:
Сенька вылетел, а за ним и я,
И еще двести семьдесят штук.

Тут война пошла буржуазная,
Огрубел, обозлился народ,
И по винтику, по кирпичику
Растащили кирпичный завод.

После вольного счастья Смольного
Развернулась рабочая грудь.
Порешили мы вместе с Сенькою
На знакомый завод заглянуть.

Там нашла я вновь счастье старое:
На ремонт поистративши год,
По советскому, по кирпичику
Возродили мы с Сенькой завод.

Запыхтел завод, загудел гудок,
Как бывало, по-прежнему он.
Стал директором, управляющим
На заводе товарищ Семен.

Так любовь моя и семья моя
Укрепилась от всяких невзгод.
За веселый гул, за кирпичики
Полюбила я этот завод.

"Кирпичики" молниеносно распространились по стране. Даже по своему детству начала 30-х годов помню их, исполняемых вживе, а не в ностальгическом ретро (только мы пели: "Лет пятнадцати, горемычная..."). Появилось несколько сборников, которые так и назывались по имени песни. Один из них, изданный газетой "Приволжская правда" в 1926 году, содержал такое примечание: ""Кирпичики" - это популярнейшая песня в рабочей и, в особенности, в комсомольской среде. Новые слова и старый известный мотив, удачно подобранный к ним, легко исполняются каждым".

А начиналось это так. 19 января 1924 года прошла премьера мейерхольдовской постановки "Леса" по Островскому. Постановка была новаторская, революционная или, точнее, революционно-лубочная. Для нас в данном случае важно лишь одно обстоятельство: в любовной сцене между Петром и Аксюшей звучала гармонь (за сценой играл М. Я. Макаров). Исполнялся вальс "Две собачки". Спектакль имел огромный успех, за десять лет состоялось более 1300 представлений. Но он вызвал и споры. "Для меня глубоко отвратительна постановка "Леса" Мейерхольда при всем колоссальном интересе, который вызывает во мне гармошка, но безотносительно к театру, - сказал Маяковский. - Это не новое искусство, а воскрешение покойников". Именно музыка, как видим, не устроила поэта.

Родилась песня после, а следовательно, и в результате театральной постановки. Но она так быстро вошла в сознание современников, что А. Гвоздев в своей книге о театре Мейерхольда писал: "...использование музыки (гармошка, игравшая "Кирпичики" во время любовной сцены) знакомило с совершенно новым приемом..." В 1927 году - специалист! - держит в памяти уже не вальс "Две собачки", а "Кирпичики"!

Слегка фантастическую историю создания текста изложил в своих книгах "Долги наши" (1973) и "Загадка королевы экрана" {1979) известный сценарист Алексей Каплер. По его словам, он приехал в Киев и в кругу своих друзей рассказал о мейерхольдовской постановке. Потом зашел разговор о вальсе, который ему понравился. Музыкальная девушка Ася, также бывшая на спектакле, напела мелодию. Пианист Дмитрий Колесаев тут же подобрал аккомпанемент и сказал с вызовом присутствовавшему при этом поэту-песеннику П. Герману: "Павел, можешь сочинить слова?"

Герман к этому времени был уже профессионалом, автором нескольких песен и романсов. Он якобы вышел в другую комнату и вскоре вернулся с "Кирпичиками".

А вот что пишет известный театровед Д. И. Золотницкий в своей книге "Будни и праздники театрального Октября" (1978):

"Почти сразу после мейерхольдовской премьеры тот же вальс в обработке В. Я. Кручинина и со словами П. Д. Германа прозвучал в эстрадном содружестве коршевских актеров "Павлиний хвост". Туда входило около десяти человек... Униформой были бальные платья и фраки с павлиньим пером у корсажа или в петлице. Песня "Кирпичный завод", или просто "Кирпичики" инсценировалась осторожным намеком. Запевали Колумбова или Оганезова (обе славились в "Летучей мыши" Балиева), подпевали вальсирующие пары в бальной "прозодежде", но в красных косынках и кепках. Песня подавалась ряженой, как новейший волапюк. Нарочитая смесь стилистики салона и фабричной окраины показалась многим зрителям пародийной".

"Кирпичики" пошли! (Эстрада дала толчок к популярности многих песен. Так, "Катюша" М. Исаковского и М. Блантера стала знаменитой после первого же публичного исполнения.) "В 1925-1926 годах, - пишет Д. Золотницкий, - делали сборы фильм "Кирпичики", пьеса "Кирпичики", а сама песенка не сходила с эстрадных подмостков клубов и пивных".

Дальше жизнь "Кирпичиков" развивалась по двум направлениям: официально-эстрадному и неофициально-фольклорному. На эстраде шлягер, как это часто бывает, стали перепевать. Д. Золотницкий упоминает "разные "Гаечки", "Шестереночки" и откровенно пародийные - под "Камаринскую" - "Эх вы, шарико-подшипники мои!.."". Нас интересует безымянное народное творчество.

На прилипчивую, запоминающуюся мелодию, как и в случае с "Муркой", о которой недавно писала "Нева", почти одномоментно был создан вариант, отходящий от оптимистической первоосновы, сближающийся своей трагической концовкой с эстетикой и традициями городского (жестокого) романса.

На окраине возле города
Я в рабочей семье родилась,
Горемычная, лет семнадцати
На кирпичный завод нанялась.

Отец с матерью жили весело,
Но изменчива злая судьба -
На заводе том Сеньку встретила,
Где кирпичная в небо труба.

На заводе том Сеньку встретила -
Развеселым он мальчиком был,
И сама тогда не заметила,
Как он тоже меня полюбил.

Но, как водится, безработица
Налетела, проклятая, вдруг.
Сенька вылетел, а за ним и я,
И еще двести семьдесят штук.

Началась война буржуазная,
Озлобился рабочий народ,
И по винтикам, по кирпичикам
Растащили кирпичный завод.

Сенька кровь свою проливал в бою -
За Россию он жизню отдал,
И несчастную всю судьбу свою
Он, как жженый кирпич, поломал.

Затем последовали еще одни "Кирпичики" (под названием "Пролетарочка") - городской любовный романс, уже без всяких оговорок.

Как на фабрике была парочка;
Он был Сенька, рабочий простой,
А она была пролетарочка,
Всем известна своей красотой.

Вот она ему и понравилась,
Что не мог отвести с нее глаз.
И во сне она ему снилася,
Как увидел ее в первый раз.

- Пролетарочка, черноокая,
Ты весенний прекрасный цветок,
Ой, какая ты уж жестокая,
Подойди, поцелуй хоть разок!

А она ему так ответила:
- Ой, какой ты чудак, паренек!
Не такая я уж жестокая -
Подойди, поцелую разок!

Я работаю за машиною...
И сказал: "Потерплю, потерплю!
Заработаю два с полтиною,
Пролетарке платочек куплю!"

Кажду ноченьку с ней встречалися
Там, в саду, где поет соловей,
Целовалися, миловалися,
Про любовь он шептал тихо ей.

Но недолго так продолжалося -
Знать, судьба ей такая была:
Молодая жизнь прекратилася,
Под машину попала она.

Тут пришел Семен и упал на грудь,
На измятый весенний цветок.
Целовал ее губки алые,
Целовал ее красный платок.

- Пролетарочка, черноокая,
Ты навеки закрыла глаза.
Ой, машинушка, ты жестокая,
Пролетарочку ты отняла!

(Из тетради Е. Маношиной, 1966)

У любого хорошего дела есть оборотная сторона, как у медали. Когда, защищая права женщины-матери, правительство ввело закон об алиментах, оказалось, что в пору стало защищать права мужчин; посыпались ложные заявления об отцовстве, и многим молодым людям пришлось по решению на первых порах особенно строгого суда годами платить за чужого дядю на чужого ребенка. Помню частушку: Раньше были времена, / А теперь моменты. / Даже кошка у кота / Просит алименты". Вот и выплеснулся в неумелой, совсем уж доморощенной песне крик мужской души. Песня эта напечатана в сборнике С. Адоньевой и Н. Герасимовой "Современная баллада и жестокий романс" (1996). Записана в 1977 году на Вологодчине.

Ни кирпичики, ни чугунные
В Ленинграде теперь не куют,
А поют всегда песню новую,
Как девчонки на суд подают.

И вот, друзья мои, расскажу я вам.
Этот случай бывал и со мной.
Встретил барышню я круглолицую,
Дело было вечерней порой.

Подошла ко мне и промолвила:
- Вы скажите, который же час?
Я ответил ей, а она опять:
- Разрешите узнать, как вас звать?

Слово за слово, познакомились,
Незаметно попали в кино,
Я купил билет, и отправились
Кинокартину смотреть с <...>...

Кино кончилось, а она меня
Подошла и за руку взяла.
- Милый Шурочка, проводи меня,
Это скучно идти мне одной.

Проводил ее до парадного,
Ровно губки меня обожгли.
Прихожу домой, раздеваюся,
А поглядел на часы: ровно три.

Раздеваюся сам и думаю:
"Вот знакомство-то черт побери"…
Не видал ее, не встречал ее,
Тут еще повстречал как-то раз.

Изменилася круглолицая
И поближе ко мне подошла.
"Милый Шурочка, я беременна,
Я об этом пришла вам сказать.

Вдруг милиция с протоколами,
Через месяц повестка пришла.
Меня вызвали обвиняемым,
Круглолицая тут уж была.

Я просил суду, суд не верил мне,
Надо было бы раньше смотреть!
За чужой грешок, за незнаемость,
По пятнадцати в месяц плачу.

Городская улица породила еще одну песенку. Она сохранилась в среде дворовой шпаны, встречается в рукописных песенниках. Но вряд ли ее считали своей настоящие уголовники. Фраза "У налетчиков глаза мутные" не должна была нравиться им.

Эту песенку про кирпичики
В Ленинграде поет каждый дом.
В переулочке с милой дамочкой
Шел прилично одетый пижон.

А навстречу им в переулочке
Трое типов каких-то идут.
- Разрешите-ка папиросочку,
Не считайте, товарищ, за труд.

А на ней была шубка беличья,
Воротник на ней был из бобра,
А как вынул он портсигарчик-то -
В нем без малого фунт серебра.

У налетчиков глаза мутные.
Так они отдавали приказ:
- Вы присядьте-ка на кирпичики.
Расшнуруем ботиночки с вас.

Кавалер хотел воспротивиться,
Но с блатными шутить ведь нельзя.
И кирпичиком по затылочку -
Разлетится в куски голова.

Жалко, не было здесь фотографа,
А то б вышел прекрасный портрет;
Дама в шапочке, без рубашечки,
А на нем и кальсончиков нет.

(Из рукописного песенника Н. Ясюкевича, конец 40-х годов)

В 1967 году произошла короткая шестидневная война между Израилем и Египтом. Точнее, Израиль напал на Египет и разгромил его приграничные войска, уничтожил большое количество танков, которые предоставил в свое время СССР. Интеллигенция не удержалась от иронии, и пошла гулять по компаниям еще одна песенка на мотив наших "Кирпичиков".

Песни лирические, песни о каких-то явлениях существуют дольше, чем песни, посвященные конкретному случаю, событию. Поэтому и песня о шестидневной войне, так ее назовем, забылась. В 1997 году москвичка, литератор Л. B. Поликовская, вспомнила только последнюю ее строфу, а полгода спустя петербургская переводчица Ольга Васильева напряглась и продиктовала три начальных куплета (кто-то помнит и середку!). А пока у нас получилось вот что:

На Синайском на полуострове,
Где стоит государство Израиль,
Положение очень острое,
Потому что воинственный край.

Там евреи дерутся с арабами,
Разобраться не могут никак.
Прекратить давно уж пора бы им
Этот ближневосточный бардак!

Что же делать нам....
Ведь в пустыню они приведут!
Помогите нам добровольцами
Не сочтите вы это за труд!

Крепко спали в ту ночь пограничники,
Обманул их еврей-генерал,
И по винтику, по кирпичику
Растащили Суэцкий канал.

Не оставила "Кирпичики" без внимания и современная молодежь, а может, даже солдаты (тоже еще недавно были образованные, с десятилеткой и выше!), любители веселого досуга и остряки. Судя по уважительному отношению к рублю, песня "Люди добрые, посочувствуйте" создавалась задолго до начала перестройки. Ее услышал В. Г. Желтов в 1972 году в Архангельске, где служил в армии. Мотив "Кирпичиков":

Люди добрые, посочувствуйте -
Человек обращается к вам:
Дайте молодцу на согрев души -
Я имею в виду на сто грамм!

Не покиньте меня в этот трудный час -
Я ж вас всех бесконечно люблю,
Скиньтесь, граждане, по копеечке -
Я имею в виду по рублю!

Если нет ни в ком сострадания
И сочувствия нету ни в ком,
Покарай же их, грешных, Господи, -
Я имею в виду кулаком.

К сожалению, нету времени -
Я в другие высоты иду.
Песня близится к завершению -
Ничего не имею в виду.

В одних случаях при создании новых произведений были использованы и слова, и мелодия песни, в других, как в только что приведенной, - лишь мелодия. На мотив "Кирпичиков", уже без использования их формы, конструкции, пошла серия так называемых вагонных песен, в которых разворачивались жуткие истории убийства дочери отцом по требованию мачехи ("Как на кладбище Митрофаньевском..."), о преступной любви брата к родной сестре:

Тише, граждане, не мешайте мне,
Начинаю я вам заливать.
Были случаи таки несчастные:
Брат сестру приглашает гулять...

Или так:

Как в одной семье что случилося:
Брат с сестрою закон перешли.
Отец с матерью знать не знали их,
Вот что, дети, наделали вы...

И, конечно, о коварной измене и револьверной мести:

Этот случай был в лето жаркое
На опушке душистой лесной.
Расскажу я вам и поведаю
О несчастной любви молодой...

А имя Семен обрело некую смысловую ауру и естественно вошло в обиход песен именно такого пошиба: надрывного романса или пародийной стилизации. Среди последних выделяется тоже весьма известная и долго жившая в студенческо-интеллигентском репертуаре песня о Семене-пролетарии. Приводим вариант Елены Никитиной, редактора издательства "Советский писатель", поскольку он сохраняет старые черты, - мы в университете пели более осовремененный текст.

Служил на заводе Семен-пролетарий,
Он в доску был сознательный марксист,
И он же член профкома, и он же член месткома -
Ну, в общем, стопроцентный активист.

Жена его Маруся страдала уклоном,
И наш Семен утратил с ней контакт.
Накрашенные губки, колени ниже юбки -
Ну, словом, безусловно мерзкий факт.

Сказал Сенька Маньке: "Ты брось свои отрыжки,
Ведь ты комплиментируешь себе...
Маруся ему басом: "Пошел ты к своим массам!
Не буду я сидеть в твоей клубе!"

Стихийно возмутился тут Сенька-пролетарий,
И пошла между ними тут мура:
"Ты - шахтинская гада, и нам таких не надо!
С помадовщиной кончить нам пора!"

Услышав это дело, тут Манька заревела
И волосы повсюду с себя рвет!
А Сенька не сдается, он своего добьется -
Он маньковщину с корнем изживет!

Самое интересное: песня-то, сочиненная в те же 20-е годы будущим известным сатириком Владимиром Массом и с успехом исполненная будущей знаменитой артисткой Риной Зеленой, имела другого героя! Вот какой текст, по воспоминаниям Наталии Соколовой, дочери сатирика В. Типота ("Вопросы литературы". 1995. Вып. IV), вышел из-под пера В. Масса (строфику приводим в соответствии с нашей):

Сергей-пролетарий служил на заводе.
Он в доску был отчаянный марксист.
Он был член профкома и секретарь домкома,
Ну, словом, стопроцентный активист... и т. д.

Сергея певцы перекрестили в Семена, конечно, под влиянием Семена из "Кирпичиков"!

К "Кирпичикам" и вернемся. Донат Мечик (отец Сергея Довлатова) много лет писал для эстрады и хорошо знал ее историю. Он тоже подтверждает авторство Павла Германа. Надо сказать, что творчество Павла Давыдовича Германа (1894-1952) заслуживает отдельного разговора. Достаточно перечислить песни и романсы, созданные на его слова. Это прежде всего авиационный марш "Все выше", написанный еще летом 1920 года. Это известные и любимые до войны песни и романсы "Не надо встреч", "Последнее танго", "Чайная роза", "Дни за днями катятся", "Ты напомнила о прошлом, о далеком", "Записка", "Саша" и др.

В качестве автора музыки называли режиссера и композитора Илью Саца (умер в 1912 году), где-то мелькнула фамилия - С. Бейлезон.

И вот недавно, работая в нотном отделе Российской национальной библиотеки, я нашел отдельное издание вальса "Две собачки" (М., 1925). Проиграйте первую нотную строчку - и услышите "Кирпичики". На обороте нот напечатано: "Бейлезон. Две собачки. Вальс, исполняемый в пьесе "Лес" А. Островского". К сожалению, о композиторе пока ничего узнать не удалось. Ясно, что вальс был написан давно (и в заметке приволжского сборника "Кирпичики" говорится о старом мотиве). Но как бы там ни было, несравнимая с прежней популярность мелодии "Кирпичиков" возникла именно после постановки 1924 года и, разумеется, после появления слов П. Германа.

Снова и снова убеждаешься: творческая одаренность, склонность к творчеству, желание творчества никогда не угасали и не угаснут в нашем народе, во всех его слоях и прослойках. Песня родилась под пером профессионалов - композитора и поэта. А затем была подхвачена и городскими малообразованными низами, и интеллигентами, воспринявшими текст уже эстетски, которые, с одной стороны, стилизовали свои переделки, а с другой - приводили их к словарю и помыслам новой эпохи.

Как бы ни расцветала высокая, элитарная, и не очень высокая, массовая, культура и как бы мы ни жили - бедно или богато, свободно или под пятой власти, - народ будет сочинять, творить, петь, и не только то, что ему предлагают, но и то, что ему захочется, что, худо ли, хорошо ли, смастерит он сам...

[haim1961]

Александр Бирштейн

Кирпичики

Если в году, как уверяют, 365 вечеров, то добрых две трети этого времени собирались мы в библиотеке Дворца студентов. Что мы там делали? Общались. Как? Я расскажу только об одном вечере. Поверьте, что остальные были не хуже.

Одним из первых пришел, помнится, Олег Сташкевич и объявил, что Юра Макаров и Валя Крапива написали новую песню. Вернее, переделали старую русскую, даже почти советскую, в новую, но почти еврейскую.

— Предъяви! — потребовали мы.

Но без музыкального сопровождения это было невозможно.

Музыкальное сопровождение явилось в виде Юры Хащеватского, или Хаща, как мы его тогда называли. Точно так, впрочем, называем и сейчас.

Хащ с Олегом посовещались, и представление началось.

Сперва Хащ сыграл на рояле что-то жалобное. Потом вступил Олег.

— Где-то в городе, на окраина,

— начал Олежка, естественно, картавя, —

Я в убогой семья родилась...
Лет...

Тут Олег прервался и обратился к Юре с важным вопросом:

— Скажите, майстрюльчик, а сколь мне ориентировочно было лет?

— Двадцать! — ляпнул Хащ.

— Нет! — возмущенно отверг эту цифру Олег.

Тогда Хащ несколько сбавил:

— Пятнадцать!

— Ничему подобного!

С третьего раза Хащ угадал.

— Шестнадцать!

— О! — обрадовался Олег и продолжил:

— Лет шестнадцати,
горемычная,
На кирнпичный завод
подалась.
Ой, дайте йолтыгрыш,
Дайте йолтыгрыш,
На кирнпичный завод
подалась!

Надо сказать, что припев пели уже все присутствующие. А Олег продолжил:
— Было трудно мне
время первое,
Но едва проработала...

— Кстати, майстрюльчик, скольки, по-вашему, я там проработала?

— Девять месяцев! — Хащ, честно говоря, всегда был грубым.

— Нет, майстрюльчик, я другого имела в виду.

— Пятнадцать суток, — поделился недавним наболевшим Хащ.

— Ничему подобного!

— Тогда год! — осенило Хаща, вспомнившего, что именно столько ему придется «отдыхать», если, как угрожают, он возьмет академотпуск.

— Именно, майстрюльчик! — обрадовался Олег и продолжил:

— ... год,
За веселый шум,
за кирнпичики
Полюбила я этот завод.
Дайте йолтыгрыш,
дайте йолтыгрыш,
Полюбила я этот завод.

Давно сползя со стульев на пол, мы подпевали.

Олег невозмутимо продолжал. Вернее, он начал с вопроса:

— Как вы думаете, майстрюльчик, кому я на тот завод встретила?

— Ваньки! — предположил невероятное Хащ.

— Нет!

— Петьки? — пошел на вторую попытку Хащ.

— Ошибаетесь, майстрюльчик. Петьки не я, а Ривка встретила!

— Семки! — как всегда, с третьего раза догадался Хащ.

— О!
На заводе том
Семки встретила.
И как только
заслышу гудок...

— Послушайте, майстрюльчик, там же не было никаких гигаенических условий!

Рис. А. Коциевского

Так ручки ж вымою
и бегу к нему,
Ойфн копн накинув платок.
Так дайте йолтыгрыш,
дайте йолтыгрыш!
Ойфн копн наки нув платок.
Каждый вечер мы с ним
встречалися...

— Майстрюльчик! Но там же не было никаких условий для встречи. Ни тебе кроватка, ни тебе кишетка... Он там кирнпич, и там кирнпич...

Где кирнпич образует проход.
Так за Семки
и за кирнпичики
Полюбила я этот завод.
Дайте йолтыгыш,
дайте йолтыгрыш,
полюбила я этот завод.
А потом пошла безработица,
Ох, нежгидный случился
тот год...
Так Семки выгнали...

— Как вы думаете, майстрюльчик, я что, осталась без Семки?

... и меня за ним,
И еще двести семьдесят душ.
Дайте йолтыгрыш,
дайте йолтыгрыш,
И еще двести семьдесят душ.

Потом Хащ заиграл что-то бравурное.

— А потом пришла
революция,
Боевой наш семнадцатый год.
И кто по камешку...

— это те, кто поздоровей, с фисхультурой,
... Кто по кирнпичику,
Растащили весь этот завод.
Так дайте йолтыгрыш,
дайте йолтыгрыш,
Растащили весь этот завод!

Вот так и состоялась премьера песни, которая на долгие годы стала одним из трех наших гимнов.