Николай Епифанов - Первый допрос

    Переехав в старый родительский дом и столкнувшись с изнуряющими трудностями по поводу ремонта, я встретил его около ДЕЗа, что расшифровывается как дирекция единого заказчика, переименованная недавно в комитет по жилищно-коммунальному хозяйству, т. е. в организацию, призванную следить за состоянием жилого фонда и даже делать необходимые ремонты.
 
   Имени, к сожалению, не помню, а вот фамилию помню очень хорошо. Розин. Был он в свое время окружным военным прокурором, полковником с прекрасной выправкой и гордо посаженой головой.
 
   С его младшим сыном Сашей мы учились вместе, сначала в 6 школе, в одном классе, а потом в 11-ой, в параллельных. Саша уже давно жил в Израиле, а вот его отца мне приходилось иногда видеть, все больше на углу улиц Фрунзе и Красноармейской, около дома, который называли “офицерским”, где была их квартира, как раз напротив школы.
 
   Продолжая похаживать в ДЕЗ и вести бесплодные разговоры относительно ремонта, я еще несколько раз видел его. Он сильно постарел, но выправка сохранилась. Передвигался он степенно и с достоинством, выставляя ступни носками наружу. В его походке не было ни суеты, ни смятения.
 
   Столкнулся я с ним около 40, точнее 37 лет назад, вот при каких обстоятельствах.
 
   Я учился в 3 классе. 1961 год был знаменательным. Произошла денежная реформа. Мы таращили глаза на эти узенькие новые рубли. Слетали в космос Гагарин и Титов. Прошел знаменитый 22 съезд КПСС. Учительница дивилась, увидев, как мы стали зачеркивать в учебниках слово “Сталинград”.
 
   Звали ее Клавдия Павловна Шаболкина. Была она в принципе незлобным человеком, посвятившим себя целиком школе и имевшим два ордена: Ленина и Трудового красного знамени, что вызывало в нас если не трепет, то определенное уважение.
 
   А еще в этом году нас приняли в пионеры.
 
   В то время было модно распевать самодеятельные стихи на мотивы известных песен типа “16 тонн”. Распевали и мы про Сент. Луис – город статуй. Саша Розин попросил меня переписать слова, а одна строчка в этой песне звучала так: “стоит статуя, глазами вниз, а вместо х…- кленовый лист”.
 
   Бдительный папа, оберегавший своего ребенка от дурных влияний, разумеется, нашел мой листок и конечно стал вести следствие, совместно с учительницей Клавдией Павловной Шаболкиной.
 
   Как потом было авторитетно заявлено, они отложили в сторону тетрадки девочек нашего класса и занялись изучением почерка мальчиков. Графологическая экспертиза закончилась успешно. Следственная двойка, этот чудный тандем, вышел на меня. Мне было сурово приказано остаться после уроков в классе, и начался допрос.
 
   Не ведая в то время о народовольце Морозове, который провел 20 лет под сводами Шлиссельбургской крепости, я следовал его “доктрине” о том, что лучший способ дачи показаний – это не давать никаких показаний.
 

  
   После вступительной беседы был предложен следственный эксперимент, по словам прокурора. Меня попросили что-то написать на листке бумаги. Но то ли рука тряслась, то ли еще что, но это не дало желаемых результатов.
 
   Тогда, возмущенная таким совсем не пионерским поведением, Клавдия Павловна стала ожесточенно рыться в моем портфеле, выбрасывая на парту тетрадки и сличая их с почерком злополучного стишка.
 
   Я не забуду выражения ее лица, когда она протянула прокурору одну из тетрадок, побледнела и что-то прошептала. Розин нахмурился и довольно долго смотрел в эту тетрадь. Затем поднял голову и очень тихо, но уверенно заявил, растягивая слова, что, дескать, не случайно это все.
 
   В тетрадке были переписанные мною из Малой советской энциклопедии 1939 года биографии Гитлера и Геринга.
 
   Клавдия Павловна и Розин буквально ошалели от своей находки и из настырных мучителей третьеклассника превратились в каких-то загадочных персонажей. Резко изменился тон. Прокурор сверхлюбезно осведомился о том, где же это я взял? Не папа ли дал?.. На это я ответил, что взял сам.  - Сам? А где? - В книжке. - В какой?
 
   Отца вызывали в военную прокуратуру. Их беседа с Розиным длилась много часов. Для прокурора было откровением, что такие биографии могла печатать Советская энциклопедия.
 
   Энциклопедию не изъяли, она и сейчас у меня.
 
   Мама припомнила, как я еще, будучи совсем маленьким, во время киносеанса, не помню какого военного фильма, громко, на удивление зала, спросил, не Шпейдель ли тот генерал за столом?
 
   Потом она часто говорила, что я как губка впитываю все плохое. А я, оправдываясь, твердил о том, что губка может впитывать не только плохое.