Роман Карцев: Я как одессит, люблю очень серьезное искусство

  
     Например, миниатюра « На складе». Я говорил в зал , его не видел на сцене, он стоял сзади меня. А сейчас смотрю по телевизору, как он работал. Юмор не бывает выдуманный, он должен родиться. Когда мы приходили на Дальнем востоке на эти склады, чтобы получить какой нибудь дефецит, женщины, у которых мы его вырывали, нас ненавидили. Витя, стоявший сзади и игравший этого человека, делал такую «мину», мол, что это за идиот попался, кто его сюда привел? Об этом написал Жванецкий, а мы изобразили.Вообще, наша троица: Витя, Миша Жванецкий и я, была очень профессиональная и очень жесткая. Жванецкий был во главе. Он не давал нам расслабиться. Но мы с Мишей - одесситы, люди темпераментные. А Витя был спокойный, сдержанный, и он цементировал нашу троицу, сглаживал все конфликты. Это был уникальный человек. И сейчас, когда прошло много лет после его ухода, я мог бы наговорить ему массу ласковых слов.Тридцать лет жизни, тридцать лет работы. Это дуэт загадочной русской души и загадочной еврейской души. Мы никогда с Витей не ссорились. Один раз только было дело. Из-за девушки. Такая благородная была ссора. Не помню кто ее привел, но она была очень красивая и мы оба стали за ней ухаживать. И посорились , неделю играли вместе спектакли но не разговаривали . Потом мы ее выгнали чтобы не портила нам жизнь.

  

     Аркадий Райкин для нас был царь и Бог. Это великий актер которого мы наблюдали. Я семь лет стоял за кулисами каждый день, он взял нас из самодеятельности без театрального образования. Посмотрев наш спектакль во время гастролей в Одессе по пьесе Жванецкого «Я иду по улице», Аркадий Исаакович меня вдруг пригласил в свой театр, сказав: «Если вы согласны переехать в Ленинград, тогда идите и ждите — через два месяца мы пришлем вызов». Я тут же побежал, уволился с работы и сел ждать. Чудо свершилось — дождался. Едва начал работать, Райкин посоветовал: «У тебя слишком короткая фамилия, ее не запомнят, придумай что-нибудь другое — подлиннее». Хотя меня моя фамилия Кац устраивала, пришлось подчиниться.
     Он меня допускал слушать, как репетирует монологи, это очень интимная вещь. Я знаю по себе, у меня много монологов, я сейчас работаю один. Было любопытно, как одну миниатюру он отщлифовывает, и она с каждым разом становится лучше и лучше. Он добивался , чтобы получилось блестяще. В этом была специфика нашего театра. Какая была атмосфера в театре, культура. Он требовал профессионализма, строжайшей дисциплины, высокой трудоспособности. В театре был полный запрет на спиртное. Не дай Бог от тебя будет пахнуть спиртным, даже на следующий день, сразу увольнял. А еще Райкин не терпел запаха чеснока . Он меня выгнал однажды со сцены в Одессе. Мы приехали на гастроли, я жил дома и мама приготовила мне котлетки с чесноком. Я их съел и пришел играть интермедию с Райкиным, он играет и говорит: «Ты что, ел чеснок?», я подумал, что он импровизирует, и отвечаю : «Да! Аркадий Исаакович, я ел котлеты у мамы». Он говорит: «Ну иди доешь». Я ушел, а он сам доиграл сцену.
     Во время моего первого отпуска я приехал в Одессу, там же в санатории им. В.Чкалова с семьей отдыхал Райкин. Мои родители пригласили их к нам домой на обед. Мама три дня готовилась к приему, все жарилось, фаршировалось, варилось. Но Аркадий Исаакович почему-то пришел один. Я в первый и последний раз видел, чтобы он так много ел. Мне 22 года, назначил свидание с девушкой, сидел и все поглядывал на часы. Разговора за столом не было, только трапеза. И чтобы уйти придумываю причину пойти за хлебом, хотя его на столе было достаточно. Райкин все понял и сказал: « Да! Сходи! И не торопись – выбирай свежий». Когда я ушел, стали говорить обо мне, мама сказала, что Аркадий Исаакович меня хвалил. Я любил импровизировать, приходил на репетицию и 15 раз приносил новый вариант. Райкин говорит: «Рома! Остановись уже, хватит, остановись». Есть такой закон в драматическом искусстве, когда нужно закрепить материал, а я продолжал импровизировать. Меня несло все время, что - то придумывал. Райкин не выдержал, подошел раздраженный и говорит: «Вы не то делаете». Я говорю «Давайте еще раз попробуем». Он разозлился и говорит: « Ты понимаешь юмор лучше, чем я?». Я сказал: «Видимо да». И тут же прямо на сцене написал заявление об уходе из театра. Ни Витя Ильченко, ни Миша Жванецкий даже не успели пикнуть, как Райкин моментально подписал заявление. На следующий день я уехал домой в Одессу. Аркадий Исаакович никогда никого, не удерживал, от него сами не уходили. Через некоторое время я вернулся в театр. А когда мы ушли от него втроем Миша, Витя и я, его это очень разозлило. Он нас уважал, брал на свои левые концерты, давал возможность заработать. Эти концерты были в Баку, Одессе, Ташкенте, в июле в жару. Мы были в отпуске, Райкин нам звонил и говорил, что завтра нужно быть. Сколько получал Райкин не знаю, ему тоже не хватало денег, а нам платили за эти концерты 19 рублей, я вспоминаю о нем только хорошее.
     Быстро промчалось время, нужно было ехать в гостиницу. Роман Андреевич попросил на завтрак привезти ему докторскую колбасу, и утром мы с ним пили чай в его гостиничном номере. В моей памяти остались самые теплые воспоминания о встрече с этим замечательным человеком.