- Главная страница
- Новости Портала
- Живой звук
- Печатные материалы
- Авторские стихи и тексты песен
- Жанровая песня - тексты
- Литературный раздел - проза
- Владимир Урецкий представляет
- Творчество незрячих
- Видео материалы
- Партнёры
- Технический раздел
- Юмор
- Аркадий Северный - слушать концерты
- ProПесни с Максимом Кравчинским
- Форум
- Галерея
- Переводчик
- SpeedTest
16
Oct
2009
Беседовал с В. Г. Белоусовой-Лещенко
литературный редактор
"Шансон - портала" -
Дмитрий Шварц.
Перепечатка данного материала возможна только с личного разрешеия
В. Г. Белоусовой-Лещенко или адмистрации "Шансон - портала".
В тот день на «Шансон - портале» зарегистрировалась Вера Лещенко.
Мы глазам своим не поверили, когда увидели, кто у нас в гостях.
А через два дня Вера Георгиевна, как завсегдатай нашего форума, принимала поздравления: ей исполнилось 85. Цветы, признания в любви, добрые пожелания, стихи-посвящения…
Последние годы единственным источником информации для нее были радио и телевизор, а возможностью общения с миром – ручка, бумага, почта и телефон. У Веры Георгиевны давно готовы воспоминания о Петре Константиновиче, которые она назвала «Скажите, почему?». Кому, как не поклонникам Петра Константиновича, знать продолжение этих строк:
Кирха
Но не только это пугает. Я помню, как приехала в Одессу уже после реабилитации. Тогда впервые ощутила страх, который витал в воздухе. Страх и настороженность.
Хотелось с близкими поговорить о Петре Константиновиче, попросить помощи, хотя бы подсказки, что делать, куда идти, чтобы узнать о нем. Разговора не получалось. Имя Лещенко называла и сразу возникала непрошибаемая стена.
Прошли годы. В 80-е уже стали писать о Петре Константиновиче, пластинки тиражировать, вечера памяти проводить. На один такой вечер в Одессе пригласили меня, а я попросила близкого мне человека, знавшего Петра Константиновича, пойти со мной на эту встречу. Жена его прямо заявила мне, мол, муж - член партии, не надо его компрометировать.
Я не осуждаю никого, каждый защищает свой мир. Всем хочется покоя и благополучия.
У меня было время обо всем этом поразмыслить. Я вспомнила себя на допросах и в первые дни ареста. Мне тоже было страшно. Я не понимала, что происходит. К сожалению, я узнала и такую Одессу. Счастливые воспоминания сменились горькими и Одесса, ее запахи, звуки больнее всего напоминали об этом. Вот и старалась я обойти родной и любимый город. Реже бывать в нем. А сейчас, силы и возможности не те.
Программа концерта в Русском драматическом театре.
Пометки сделаны рукой Петра Лещенко.
Артист на репетиции открывается больше, чем во время концерта. Для меня было наслаждением слышать голос Лещенко, не с пластинок заезженных, а живьем. Но потрясло другое. Как он работал с оркестром, как он слушал и слышал малейшую помарку, неточность. Как делал замечания. Шел процесс чеканки программы. И это был для меня, на всю жизнь, урок мастерства.
А еще отметила говор одесский. Настоящий. Знаете, это в построении фразы ощущается. Иностранного акцента не было. Даже мне часто говорят, что проскальзывают румынские обороты. У Петра Константиновича именно одесские интонации были.
Знакомству с Петром Константиновичем я очень благодарна Володе Вотрину. Низкий ему поклон. Главный сводник - он. После репетиции, Володя представил меня Петру Константиновичу. Я бы сама на такое не решилась, но Володя сослался на просьбу Лещенко познакомить нас.
Я смотрела на кумира не страны, мира всего и не верила, что он разговаривает со мной.
Петр Константинович поинтересовался, на чем я играю, пою ли. Выслушал меня, потом, что меня поразило, так это, как он обратился ко мне: «Не могли бы вы что-нибудь показать из вашего репертуара. Окажите любезность». Он и Я, как говорят в Одессе, две большие разницы, а просит меня соблаговолить что-нибудь исполнить.
Не поверите, но я рядом с Петром Константиновичем всегда робела. Даже спустя десять лет в статьях о наших концертах журналисты всегда отмечали, что «на сцену робко вышла», или «появилась застенчивая певица». При этом Петр Константинович давал мне возможность проявить себя, не заслонял, напротив, возвышал. Он пытался меня всегда поставить выше себя, хвалил, говорил о моем блестящем будущем.
Когда переехали в Бухарест, всерьез занялся моей учебой: консерватория – фортепиано, вокал, французский язык. Но меня сомнения съедали, имею ли я право выходить с ним на одну сцену. Я сквозь землю готова была провалиться, когда мы встречали знакомых Петра Константиновича, он представлял меня и начинал долгий хвалебный рассказ, какая я замечательная, талантливая. Не раз просила его не делать этого, а он улыбался и повторял уже мне те же слова. Не действовало. Цену себе я знала, но позволить себе даже в мыслях, даже на сантиметр возвыситься над ним, не могла. Он – единственный! Я – после него.
- А как публика встретила такое начало?
Театр Брашов
- Но вы виделись, не так ли? Хотя бы что-то та встреча в лагере прояснила?
Вот смотрю финансовые справки: декабрь – 18 концертов по 56 руб.20 коп., январь – 22 концерта, февраль 19, а ставка та же. Когда у Андрианова случился инфаркт, после больницы я забрала его домой, из оркестра ушла за свой счет, чтобы ухаживать за Володей. Увы, он так и не выкарабкался.
Потом я опять много работала, потом еще раз замуж вышла за прекрасного музыканта Эдуарда Кумелана. И он меня расположил своей любовью к творчеству Петра Константиновича. Он помог привести в порядок дискографию, на черных рынках скупал записи Петра Константиновича, диски, пластинки. Практически ко всему репертуару написал клавиры. Уговаривал меня на примере Вертинских прижать распоясавшихся издателей, чтобы считались с вдовой. Одна мысль о судах приводила в ужас. А это народ такой, все норовят обойти, обмануть. Издают, уже хорошо.
Однажды меня резануло, пришел такой коллекционер-издатель в гости, осмотрелся и говорит, мол, бедновато живете. Обидело меня это, крепко зацепило. Ну я ему честно и прямо вломила: вы приходите ко мне, набираете фотографии, записи, информацию от меня получаете, потом тиражируете у меня же набранное, зарабатываете на этом, а Вера Георгиевна потом вами изданные диски за свои кровные в магазине покупает. Бедновато, говорите живу? Мне хватает, не бедствую. Гость мой стал оправдываться, мол, счета у Петра Константиновича, накопления… Объясняю, что никогда, ни от кого, ничего я не получала. «Да, кто ж Вам поверит», - услышала я в ответ. А мне моей веры хватает. Мне так спокойнее. После того, как Эдика похоронила, совсем от всех отгородилась. Я так хочу покоя. Еще и поэтому Ваш «Мир на Форуме» мне душу греет.
Дорогая Вера Георгиевна. Огромное Вам спасибо от всех почитателей творчества великого Артиста и певца Петра Константиновича Лещенко. Хочу пожелать Вам здоровья и терпения. Обязательно Ваша мечта сбудется, выйдет книга и не останется ни одного "Черного пятна", как Вы выразились, в биографии Петра Константиновича.
Мы глазам своим не поверили, когда увидели, кто у нас в гостях.
А через два дня Вера Георгиевна, как завсегдатай нашего форума, принимала поздравления: ей исполнилось 85. Цветы, признания в любви, добрые пожелания, стихи-посвящения…
Последние годы единственным источником информации для нее были радио и телевизор, а возможностью общения с миром – ручка, бумага, почта и телефон. У Веры Георгиевны давно готовы воспоминания о Петре Константиновиче, которые она назвала «Скажите, почему?». Кому, как не поклонникам Петра Константиновича, знать продолжение этих строк:
Скажите, почему нас с вами разлучили?
Зачем навек ушли вы от меня?
Ведь знаю я, что вы меня любили,
Но вы ушли… Скажите, почему?
Вера Георгиевна не хочет публиковать ее до тех пор, пока не узнает правду о двух последних годах жизни Петра Константиновича. Она уже давно живет, мечтая об одном: найти могилу Петра Константиновича. Поклониться ей.
Не ради писательской славы она трудилась над книжкой. Надоели ей домыслы, недосказанность вокруг любимого человека. Ее слова: «За каждую букву, запятую в моих воспоминаниях я готова ответить перед Богом! Хочу, чтобы последние дни Петра Константиновича тоже были не предположениями, а правдой. Доберусь до истины, тогда и поставлю точку».
В своих поисках Вера Георгиевна не одинока, но результат почти нулевой. Безысходность и привела ее в наше интернет-сообщество. Дала она множество объявлений на разных порталах и в течение нескольких часов получила ответы из Польши, Румынии, Кишинева. Теперь Вера Георгиевна не жалеет, что решилась освоить компьютер.
На нашем «Шансон-портале» много материалов, посвященных ВЕЛИКОМУ РУССКОМУ ШАНСОНЬЕ, легенде и классику жанра - Петру Лещенко. Только не все материалы достоверны. Мы старались докопаться до истины, но каждый биограф или автор воспоминаний настаивал на своей версии. А версии были одна путанее другой.
И вот явилась Надежда в лице Веры. Кто, как не Вера Георгиевна может рассказать о себе и о своем супруге. Вера Лещенко, которая десять лет была рядом с Петром Константиновичем, которая и по сегодняшний день осталась верна и преданна их любви. Благословенна память о нем!
Надеюсь, что с помощью Веры Георгиевны, мы распутаем клубок противоречий, в который «летописцы» превратили судьбы этих двух легенд.
Вера Лещенко рассчитывает на нашу поддержку и помощь. Какую помощь?
Об этом и многом другом она поведала в эксклюзивном интервью "Шансон-порталу".
Дмитрий Шварц.
- Вера Георгиевна, Ваша Одесса, какая она? Какой Вы ее помните?
- Какая моя Одесса? Очень мелодичная. Музыка во всем: в воздухе, деревьях, запахах особых, домах, в акации, сирени, море, в распевно-лирическом говоре, юморе. Одесские обороты, порой неграмотные, с точки зрения знатоков великого, могучего, но, какая музыка. Часто думаю, что рождало эту музыку. Может, быт неторопливый? Может?…
Не знаю, Одессу невозможно «по полочкам да корзинкам» разложить. Вам, как одесситу, наверное, знакомо ощущение счастья, которое тебя захлестывает, когда произносишь: Одесса, и видишь, что в глазах твоего собеседника – море эмоций.
Музыка была главной в Одессе. Сколько знаменитых музыкантов дала Одесса миру! Не было в Одессе человека, который бы не имел музыкальных способностей. Я в этом убеждена. Мой папа никогда не учился музыке, не знал нот, но играл на фортепиано, струнных, духовых инструментах, на гармошке - концертино и голос у него был красивый. Они с мамой часто пели украинские народные песни. До мурашек. Все, кого знала - братья, друзья, родственники, были музыкальны. Других развлечений, кроме музыкальных, когда собиралась молодежь во дворе дома, не помню. А по праздникам с соседями вскладчину устраивались застолья. И снова пели, чудесно пели, до рассвета пели. Только с одесскими музыкантами, случайно встретившись в каком-то другом городе, можно было на любую сцену выйти, не репетируя, и выступить, как будто месяц программу шлифовали.
Могла моя Одесса быть другой, не музыкальной?
- Насколько я знаю, вы жили на улице…
- Да, на улице Островидова, названной в честь знаменитого оперного певца. Он учился в самой Италии, а был из самой Одессы. Напротив дома была консерватория, при ней училище имени Столярского. Как любил говорить сам знаменитый учитель-скрипач: школа имени мене. В Одессе Столярского знали все: о победах его учеников на международных конкурсах только и говорили. Его цитировали. А он был простой великий одессит.
В нашем доме жил известный в Одессе солист оперного театра Нил Топчий. Мама с братьями, когда вернулась домой после оккупации, обнаружила в нашей квартире чужих людей. Ни дома, ни вещей. Их приютил Топчий. Думаю, ему это было непросто сделать.
В 14 лет я получила в подарок пианино от педагога по музыке Александры Ивановны, которая жила по-соседству с нами и давала мне частные уроки. Я не могу себе представить, что в какой-то другой город, может приехать мировая известность и с балкона обычного жилого дома дать целый концерт. А в нашем доме на Островидова, выходил на балкон Петр Лещенко и пел. Он не мог поступить иначе. Внизу поклонники собирались, увидев его, начинали аплодировать и в благодарность он брал гитару и пел для них. Нормально? На его концерты в Русском драмтеатре, билеты были распроданы за несколько месяцев, а он бесплатно с балкона пел.
Он и на привозе пел. К Петру Константиновичу, с одесской непосредственностью подходили люди и просили, кто автограф, кто денег, кто спеть, и он пел, и деньгами помогал, и автографы раздавал. В Одессе такое не удивляло, там все происходило настолько органично, естественно, что никому не приходило в голову: «Зачем он это делает?».
- Вера Георгиевна, скучаете по Одессе? Часто бываете там?
- Давно не была. В Одессе младший брат живет со своей семьей. Многие уже ушли в мир иной. Папа умер вскоре после войны. Мамочки нет с нами уже больше десяти лет. Старшего брата в прошлом году не стало.
Конечно, я скучаю, но по своей Одессе. Она мне часто снится. Когда бывала там, то обязательно в первый день шла на Островидова, теперь почему-то вернули прежнее название - Новосельская. Потом в церковь, потом на трамвайчике круг памяти по городу делала, потом к морю.
И все же сегодняшняя Одесса стала другой. И я боюсь не города, а разочарований, слишком много их было в последние годы. Знаю, что Кирха стоит полуразвалившаяся, что слишком много стало на улицах неоновой рекламы и ларьков с иностранными названиями. Когда я впервые приехала в Бухарест, то была потрясена красотой и огнями большого города, а в Одессе почему-то это не могу принять. Разрушает это мелодию, любимую мной - размеренную, напевную.
Кирха
Но не только это пугает. Я помню, как приехала в Одессу уже после реабилитации. Тогда впервые ощутила страх, который витал в воздухе. Страх и настороженность.
Хотелось с близкими поговорить о Петре Константиновиче, попросить помощи, хотя бы подсказки, что делать, куда идти, чтобы узнать о нем. Разговора не получалось. Имя Лещенко называла и сразу возникала непрошибаемая стена.
Прошли годы. В 80-е уже стали писать о Петре Константиновиче, пластинки тиражировать, вечера памяти проводить. На один такой вечер в Одессе пригласили меня, а я попросила близкого мне человека, знавшего Петра Константиновича, пойти со мной на эту встречу. Жена его прямо заявила мне, мол, муж - член партии, не надо его компрометировать.
Я не осуждаю никого, каждый защищает свой мир. Всем хочется покоя и благополучия.
У меня было время обо всем этом поразмыслить. Я вспомнила себя на допросах и в первые дни ареста. Мне тоже было страшно. Я не понимала, что происходит. К сожалению, я узнала и такую Одессу. Счастливые воспоминания сменились горькими и Одесса, ее запахи, звуки больнее всего напоминали об этом. Вот и старалась я обойти родной и любимый город. Реже бывать в нем. А сейчас, силы и возможности не те.
- До встречи с Петром Константиновичем, чем вы занимались? Знали, что есть такой артист, певец – Петр Лещенко?
- Музыкальное образование мое началось с частных уроков, потом училище, консерватория. За три года до войны я училась и работала солисткой с оркестром Житницкого в кинотеатре им Котовского, между сеансами пела. Тогда же самостоятельно освоила аккордеон. Могла сама себе аккомпанировать. Мои заработки для семьи были подмогой хорошей. Только папа был против моего артистического будущего. Мама его уговаривала: «Пойди, послушай, как доча поет. Пол-Одессы в кино идет, чтобы ее послушать». Нет, папа считал, что я должна была карьеру на заводе делать.
Мне было 17 лет, когда началась война. Отец ушел добровольцем на фронт. Старшего брата Жоржика призвали вслед за папой. Мы, с младшим Толичкой, ему тогда 10 лет было, и мамой остались в Одессе. Я записалась в артистическую бригаду Одесской филармонии, выступали на призывных пунктах, выезжали с концертами в воинские части. При артобстреле была ранена, осколками мне повредило ногу и лицо. Лечилась дома.
Потом румынские войска заняли Одессу, немцев не помню, только румын.
Нашей семье коммуниста надо было первыми эвакуироваться, но я подвела своих близких, из-за ранения не могла двигаться. А родные не могли меня бросить, и мы оказались в оккупированном городе. В доме пусто и голодно. Электричества нет, керосинки жгли. В магазинах пусто, разруха в городе. Работы нет. Как только смогла встать на ноги, устроилась на работу в ресторанчик «Одесса» на Преображенской улице, на привозе, надо было выживать.
Наша семья была на особом учете у румын. Периодически в доме устраивали проверки. Помню, как выводили семьями людей и увозили куда-то. Было страшно. Однажды жуткий грохот раздался в нашу дверь, в квартиру ворвался целый взвод военных в румынской форме, Старший кричал что-то. Я разобрала только, что интересовал их мой отец-коммунист. Стали требовать, чтобы мы собирались и ехали с ними. Не знаю, что на меня нашло. Но, когда я увидела напуганного братишку, плачущую маму, то подошла к пианино, села и заиграла концерт Грига. О чем думала? Ни о чем. Захотела удивить. Тишина за спиной подсказывала, что это мне удалось. Это был для меня еще один урок: хорошая музыка способна на многое. «Гости» ушли, тихонько, заметьте, прикрыв за собой дверь.
Вот такой я была до встречи с Петром Константиновичем. О нем слышала, и песни некоторые его знала. Дома не было даже радио, патефон был, но пластинки другие. Отец доставал самые современные записи, собирал пластинки, очень бережно с ними обращался. Но его недолгая служба в НКВД, по направлению завода был направлен на работу в органы, не допускала «запрещенных песенок». У маминой сестры, тети Дуси, был радиоприемник, и они иногда ловили болгарское радио, что еще, не помню, и слушали: земляк поет. Чаще «Чубчик» звучал, остальные песни редко. Так что говорить о знании репертура Петра Константиновича не могу. Но его необыкновенный тембр голоса ни с чьим бы не спутала. Когда музыканты, с которыми я работала, сказали, что Лещенко должен приехать в Одессу, не поверила. Мечтала о знакомстве? О продолжении каком-то серьезном? И мечта сбылась! Красиво. Но такого не было. Напротив, наши с ним десять лет кажутся мечтой-сном до сих пор. Не верю, что это было со мной. Я даже к мыльным сериалам пристрастилась, там тоже все из сказки: от сюжетов до декораций, костюмов.
Правда-правда, девочка, выросшая в доме, где главная ценность – портрет Ленина на стене, пианино учительницей музыки завещанное да патефон с пластинками, аккордеон, знакомым музыкантом подаренный. В гардеробе два платья, одно – сценическое. А дальше все, как у Золушки и в сериалах. К роскоши привыкнуть не успела, да и другое было главным тогда для меня: учиться, постигать, чтобы удивить, чтобы гордился мной тот единственный, который верил в меня и сказку дарил каждый день.
- О знакомстве с Петром Константиновичем хочу от вас услышать. Простите мое любопытство, но столько наворочено вокруг вас слухов разных.
- Помню афиши о концертах Петра Лещенко в оперном театре осенью 1941 года. Потом была отмена, и уже весной 42 анонсы концертов появились вновь, но выступать Лещенко должен был уже в Русском драматическом театре. Билеты были распроданы задолго до концерта. Попасть на концерт я не мечтала даже. Но администратор оперного театра собирал музыкантов для оркестра, с которым должен был выступать Петр Константинович. В престижный список попали оркестранты оперного театра и те, с кем я работала. Они и провели меня на репетицию.
Я много читала о нашей первой встрече с Лещенко. С моих слов записано, так положено писать в протоколах…Вроде с моих. Каждый слушает, но не каждый услышать хочет. Не хочу комментировать. Только одну деталь не могу обойти вниманием: меня коробит, когда слышу в воспоминаниях о Лещенко – Петька. Я помню, как музыканты, несмотря на то, что Петр Константинович был достаточно прост в общении с ними, слушали его. С почтением и восхищением. Почему же спустя десятилетия, они позволяют запанибратское: Петька. Неужто арест и обвинения сталинских послушников в адрес Петра Константиновича дали такое право им. Вдвойне обидно читать, что такое мог себе позволить Владимир Вотрин. Прекрасный ударник. Слышали о нем?
- Вера Георгиевна, думаю это показатель культуры и воспитания тех, кто способен так писать. Владимира Вотрина хорошо знаю, он преподавал у нас в консерватории. Вотрин со студентами был на «Вы». Поэтому давайте вернемся в 42 год.
(Хочу пояснить, что в журнале «Фортуна» был опубликован материал о Петре Лещенко Даши Белоусовой, мы его разместили на нашем портале).
- Вернемся. Значит, сижу я в первом ряду партера и завидую тем, кто вечером будет на этом месте лицезреть прекрасное шоу. Совсем рядом со мной сцена. В оркестре – половина моих хороших знакомых. Вчера с ними я выступала. А сегодня Сам Петр Лещенко. Но это «Сам» только в поведении музыкантов ощущалось, они ловили каждое слово Артиста. Как старались они не разочаровать Петра Константиновича. Как волновались! Знаменитость рядом! Петр Константинович, напротив, был щедр на похвалы, а в замечаниях корректен, добр, даже ласков.
Пометки сделаны рукой Петра Лещенко.
Артист на репетиции открывается больше, чем во время концерта. Для меня было наслаждением слышать голос Лещенко, не с пластинок заезженных, а живьем. Но потрясло другое. Как он работал с оркестром, как он слушал и слышал малейшую помарку, неточность. Как делал замечания. Шел процесс чеканки программы. И это был для меня, на всю жизнь, урок мастерства.
А еще отметила говор одесский. Настоящий. Знаете, это в построении фразы ощущается. Иностранного акцента не было. Даже мне часто говорят, что проскальзывают румынские обороты. У Петра Константиновича именно одесские интонации были.
Знакомству с Петром Константиновичем я очень благодарна Володе Вотрину. Низкий ему поклон. Главный сводник - он. После репетиции, Володя представил меня Петру Константиновичу. Я бы сама на такое не решилась, но Володя сослался на просьбу Лещенко познакомить нас.
Я смотрела на кумира не страны, мира всего и не верила, что он разговаривает со мной.
Петр Константинович поинтересовался, на чем я играю, пою ли. Выслушал меня, потом, что меня поразило, так это, как он обратился ко мне: «Не могли бы вы что-нибудь показать из вашего репертуара. Окажите любезность». Он и Я, как говорят в Одессе, две большие разницы, а просит меня соблаговолить что-нибудь исполнить.
Не поверите, но я рядом с Петром Константиновичем всегда робела. Даже спустя десять лет в статьях о наших концертах журналисты всегда отмечали, что «на сцену робко вышла», или «появилась застенчивая певица». При этом Петр Константинович давал мне возможность проявить себя, не заслонял, напротив, возвышал. Он пытался меня всегда поставить выше себя, хвалил, говорил о моем блестящем будущем.
Когда переехали в Бухарест, всерьез занялся моей учебой: консерватория – фортепиано, вокал, французский язык. Но меня сомнения съедали, имею ли я право выходить с ним на одну сцену. Я сквозь землю готова была провалиться, когда мы встречали знакомых Петра Константиновича, он представлял меня и начинал долгий хвалебный рассказ, какая я замечательная, талантливая. Не раз просила его не делать этого, а он улыбался и повторял уже мне те же слова. Не действовало. Цену себе я знала, но позволить себе даже в мыслях, даже на сантиметр возвыситься над ним, не могла. Он – единственный! Я – после него.
- А, что вы пели ему в первую встречу?
- Свою любимую «Маму» Табачникова. Как он слушал, как смотрел? Не знаю. Дрожь в коленках помню. И Петра Константиновича, когда он подошел ко мне после моего выступления, помню. Забрал у меня аккордеон, отметил, что тяжеловат инструмент. И опять в присущей ему манере говорит: «А вы не желаете появиться у меня в концерте?». «Желаю! Мечтаю!», – хотелось крикнуть мне. Петр Константинович достал контрамарку и вручил мне. Там была указана ложа и место. Позже музыканты рассказывали, что в глазах Петра Константиновича были слезы, когда я пела. Верю. Он очень любил эту песню. Часто просил меня спеть ему «Маму» и в наши концертные программы всегда включал.
- Не сохранилось ни одной записи Лещенко на иностранном языке. Он пел с эстрады или в ресторане на других языках?
- Петр Константинович знал прекрасно румынский, французский, немецкий похуже, но говорил свободно. Конечно, русский и украинский. Пел на украинском, но на 99 процентов репертуар был на русском языке. Даже, когда ему ставили условие петь на румынском, он исполнял какие-то вещи, но потом переходил на русский репертуар. Мы в Бухаресте для румынской публики выступали в сборных концертах с русским блоком в народных костюмах. Еще румыны любили, когда мы пели «Ваню», разыгрывался целый спектакль. При этом пели мы на русском языке. Успех был всегда, никто нас за русский не преследовал. В 42 году Лещенко разрешили выступить в Одессе при условии, что в начале концерта прозвучит румынская песня. Больше полувека минуло, а концерты Лещенко помнят одесситы, одних воспоминаний о триумфальных одесских выступлениях Петра Константиновича сколько написано. Но до триумфа был компромисс, на который пошел Петр Константинович, исполнив румынскую песню. И за это его пинали и не раз. Только вот пинавшие со своими опусами ушли в небытие, а Лещенко звучит.
Потом, должна признаться, мне очень нравятся румынские народные песни. И «Поведи меня, дорожка», которой начинался концерт Петра Лещенко в Одессе, не просто красивая песня, она по содержанию очень символична для биографии Петра Константиновича.
responsive
- А как публика встретила такое начало?
- Шепоток пошел, но быстро все стихло. Песня, правда, красивая. К тому же только одессит поймет, о чем я. Петр Константинович за короткое время пребывания в Одессе очаровал всех. Уже всем было известно, что он раздавал деньги голодным мальчишкам на улице, что он говорит по-одесски, что знает Одессу и любит ее. Уже какие-то истории придумывались о нем, но все фантазии были со знаком плюс. В Одессе можно маленький, незаметный поступок совершить, и, если это понравится, то ты обречен на успех. Петра Константиновича Одесса приняла.
Что румынские войска заняли Одессу, Лещенко не виноват. И голод с разрухой не он в Одессу принес. А вот праздник подарил. Думаю, что во многих тогда он жизнь вдохнул, терпения и веры прибавил.
…Когда я подошла со своей контрамаркой к театру, то напугалась, что меня с этой неприметной бумажкой близко к театру не подпустят. Там было столько народу. И все хотели попасть на концерт.
- Насколько я знаю, вас пустили в зал, и в ложе рядом со сценой при битком набитом зале вы сидели в одиночестве.
- Да, было такое. Администратор на служебном входе был любезен, проводил меня до самой ложи. Зал битком, зрители в проходах стоят. Но неловкость, которую испытала поначалу, прошла, как только концерт начался. Занавес открылся, на сцене оркестр, выходит с гитарой Лещенко в русском костюме с цыганским налетом легким, в сапожках. Подвижен, красив. Звучали знакомые и незнакомые романсы, танго, шуточные песни.
Я не раз пыталась вспомнить, кто вел концерт в тот вечер? Не смогла. Только Лещенко помню. Заканчивалось первое отделение, догадайтесь, чем? Правильно, «Чубчиком». В последнем куплете Петр Константинович заменил слова «Сибирь, ведь тоже русская земля» на «Сибирь ведь будет вольная земля». Завершил Петр Константинович «Чубчик» эффектным танцевальным пируэтом – вертушкой. И застыл.
Что творилось в зале. К сцене после каждого номера очередь зрителей с цветами. Лещенко улыбается, он счастлив. В антракте Петр Константинович появился в ложе и попросил зайти к нему в артистическую после концерта. Я пообещала.
И во втором отделении были несмолкаемые овации после каждого номера, очень много цветов. Одет был Петр Константинович в английском стиле: черные атласные брюки, белая рубашка, бабочка. Многие песни я слышала впервые, очень понравилась «Ты и эта гитара», любимая мной по сей день:
Как и эта гитара –
Неразлучная пара,
Пусть никто не узнает,
Что на сердце ты одна.
Праздник закончился, народ не хотел расходиться. Когда публика подхватила Лещенко на руки и понесла через весь зал к выходу, я поняла, что домой я отправлюсь в одиночестве.
Но Петр Константинович нашел меня и пришел ко мне, и остался. Не сразу, конечно, он был деликатен. Лишь благословение Батюшки наш союз скрепило окончательно, а в Бухаресте мы оформили законный брак.
Так у нашего знакомства продолжение состоялось.
- Лещенко делился своими впечатлениями о концерте прошедшем?
- Он не мог говорить. Было видно, что счастлив. В тот вечер после концерта, когда Петр Константинович пришел к нам домой, мы долго сидели, но говорил только он. Рассказывал нам с мамой, как, ступив на землю родную, стал на колени, в ладони набрал земли одесской и целовал ее. Мы видели, что не было в этом квасного патриотизма. Перед нами был человек, истосковавшийся по своей земле.
Так бывает, живешь, все у тебя хорошо, но стоит отработанному годами ритму сбиться и механизм ломается, и не починить, не залатать. И ты уже готов все отдать, ради одного дня на земле родной. Ведь с годами внутри копится усталость от чужбины. С Петром Константиновичем как раз это и случилось. Концерт в Одессе и был глотком эликсира. В первый вечер я услышала признание в любви к родине от человека, который весь мир повидал и покорил, который состоятелен, успешен. Мне было странно слышать от этого человека о его тоске по родине. Странно, пока на себе не ощутила эту гнетущую тоску.
Артист, выходящий на сцену, это особенно чувствует. С годами ему не хватает остроты реакции зала, не хватает эмоций. Чопорно. Сдержанно. Достойно. А ты привык к другому. И вот это другое Петр Константинович ощутил в Одессе. За десять лет, что мы были рядом, я больше не слышала таких признаний от него, но чувствовала ему не хватает его зрителя. Чем больше узнавала его, тем чаще, мысленно, прощения просила, что первое признание его о преданности стране своей сомнению подвергла.
- Но советские войска освободили Румынию и у вас по несколько концертов было в день с вашим зрителем, вашими земляками.
- Было. Но только, когда высокое начальство удалялось из зала, наш временно замороженный зритель оттаивал. Просили выступить, мы выступали. Конечно, основная часть программы была Петра Константиновича. После концерта, кому-то удавалось прорваться к нам, сказать хорошие, добрые слова, но сделать это можно было лишь украдкой. Следили начальники.
Было одно выступление у нас перед советскими высокими чинами. Один из них такой сытый, краснощекий говорит Петру Константиновичу: «Не хотите на Родину вернуться?». Ответ был: «Конечно, хочу!». «Ну, так возвращайтесь, - поворачивается ко мне, - А вам придется годок-другой лес повалить». Хотелось спросить, если так Лещенко раздражает, то зачем приглашать с концертами. К чему пластинки Лещенко скупать? Но советские освободители сметали все. Фирма грамзаписи «Электрокорд», печатала дополнительные тиражи, и с прилавков мгновенно исчезали они. Матрицы, с которых штамповали пластинки, стерлись. И с Петром Константиновичем фирма заключила договор о новой записи. Не успели.
Можно любить предателя родины? Можно заниматься скупкой и перевозкой нелегальной продукции? А потом, слушать эту продукцию, закрывшись у себя дома на все замки.
Вот такие наши российские пируэты. Вот такие деятели и о патриотизме больше всего говорили, а тащили все, что можно только себе. Даже песни!
- У вас не было обиды на Петра Константиновича? Подарить вам мир и отнять его.
- Обида была, но иная. Он, оберегая мой покой, ничего не рассказывал мне. Петр Константинович надеялся справиться с надвигающимися проблемами. Он до конца не понимал, на что способны были сталинские идеологи. Петра Константиновича зажимали в кольцо румынские спецслужбы, в которых у доброй половины сотрудников были советские фамилии. Но он от меня скрывал это. Обижалась только за молчание то.
- А что вы могли сделать против системы?
- Единственное, что бы я сделала, так это глаза ему открыла, на землю с небес опустила. Я лучше знала, что происходит в стране. Нет, неправда! Что я знала? Я тогда наивна была. Долго лозунгами жила, что мы самые-самые. Когда приехали с Петром Константиновичем в Румынию, нас часто приглашали в гости. Если при мне начинали критиковать Союз, я становилась на защиту своей страны, от примитивного: у нас, у нас… танки сами быстрые. В общем, мы впереди планеты всей. У большинства мой патриотизм вызывал раздражение. Петра Константиновича частенько упрекали, что коммунистку привез. Он только улыбался и даже говорил, что гордится мной. Так что я погорячилась, сказав, что уберегла бы его, открыла бы ему глаза.
И все же, будь он со мной откровеннее, вместе бы справились, придумали бы что-нибудь. Женская интуиция чудеса творит. Нам как раз предлагала «Коламбия» подписать контракт на запись нового диска, да и гастроли были возможны. Уезжать надо было из Румынии, а Петр Константинович бился за возвращение в Союз. Когда арестовали Петра Константиновича, многие знакомые уехали подальше от советского Бухареста. Прозвенел звоночек, спасайся, кто можешь.
- Почему Вы не уехали?
- Без Пети? Даже мысли такой не было. Решила, что надо искать работу, надеяться не на кого. И ждать. Устроилась во французский бар-ресторан «Мон Жарден». Там Петра Константиновича знали, сочувствовали мне. Музыканты были из Бессарабии, постоянно спрашивали, есть ли новости, а в ответ делились опасениями за свою судьбу. Многие поняли, что лучше бы уехать из Бухареста. Но я верила, что Петр Константинович вернется скоро. Меня утешало, что его румынские спецслужбы арестовали. Румыны его очень любили, значит, думала я, разберутся и отпустят.
- Вы говорили, что Лещенко оберегал вас от всех проблем, как же вы без нег: советская гражданка в чужой стране?
- У меня был уже румынский паспорт, но, когда наши войска, освободив, заняли Румынию, то началась новая паспортизация. Мой паспорт аннулировали и выдали удостоверение контроля иностранцев, где было указано, что я гражданка СССР. Незадолго до своего ареста, Петр Константинович принес мне справку о регистрации по нашему с ним месту проживания до 31 декабря 1951 года. Как знал, пытался подстраховать меня.
На первых порах сестра Петра Константиновича Валя и О-пaпа, так в семье его отчима звали, опекали меня, даже первые дни ночевали со мной. С Валей мы ездили к гадалке, которая разложила карты, потом резко перемешала их и направилась к костру, кашу доваривать из мамалыги. А нам бросила: «Ничего сказать не могу». Мы ушли, не понимая, что произошло. То ли карты беду предвещали, то ли с политическими связываться передумала самая известная в Румынии предсказательница.
Потом я решилась обратиться к генералу Буренину, коменданту Бухареста, поклоннику Петра Константиновича, который часто бывал у нас в гостях, а мы у него. Я поехала с Валей в комендатуру. Нас очень приветливо приняли, в какой-то комнате даже стол накрыли. Когда я рассказала Буренину, что случилось, он удивился, пообещал навести справки и позвонить мне. Я, - действительно, наивность сродни глупости, - поверила Буренину, что он ничего не знает и поможет нам, хотя бы информацией. В тот день я была убеждена, что Буренин позвонит. Старалась, чтобы дома кто-то обязательно был, звонок боялась пропустить. Конечно, не позвонил.
Постепенно круг старых знакомых сужался. В Румынии хозяевами стали советские военные. Обстановка была не лучше одесской в дни оккупации. Закон бумеранга. Мне в тот момент было спокойно в «Мажордене». Публика цивильная, работы немного. Для меня это было спасение, не могла выходить на сцену одна. Я привыкла, что Петечка всегда рядом. Начинала звучать знакомая мелодия, слезы подступали. Артисты, музыканты, другие работники ресторана мое состояние понимали, щадящий режим работы сделали.
- Это ресторан, в котором работала Алла Баянова?
- В мою бытность в «Мажордене» она не работала. Я всего один раз мельком видела ее. Однажды, мы встретили ее на улице, Петр Константинович представил: Алла Баянова. Вот и все. Больше не пересекались наши пути. Уже в Москве я услышала, что она вернулась в страну, что выступает, что поет репертуар Петра Константиновича и, возводя хвалу себе, его называет Петькой, не она у него в ресторане работала, а он на подпевках у нее был. Вот тогда я напомнила Баяновой, что в Румынии ее знали благодаря тому самому Петьке, и в Москве она его имя и репертуар эксплуатирует, поэтому неплохо бы уважительнее быть к Петру Лещенко. Она меня услышала. Замечательно. Пусть поет на здоровье. Вот и все наши пересечения.
А в «Мажордене» хорошо знали Петра Константиновича, и я очень благодарна доброжелательному, теплому приему сотрудников ресторана.
Еще одну встречу не могу не вспомнить. В ресторан как-то зашла Вера Мельникова, балерина из Одесского оперного театра с мужем румыном. До моего ареста они оставались единственной парой, кто со мной общался, поддерживал меня, говорили со мной, не боясь о Петре Константиновиче. Трагически сложилась судьба Верочки. Об этом я услышала от Наташи из Одессы, с которой познакомилась на пересылке в Днепропетровске. Верочку у самого дома сбила машина. В то время, опять же об этом я узнала в лагере, это было частое явление. Кого взять не могли, тех уничтожали.
- И все эти женщины страдали за то, что стали женами румынскими?
- Кому-то в это поверить может и трудно, но так и было. Мне прокуроры незабываемые только об этом и говорили: «Как так можно? За отщепенца? Предателя?». На всех допросах я с настойчивостью робота твердила, что без своего любимого мужа никогда, никуда не хотела уезжать и сейчас не уеду. Пока приговор не услышала, верила, что разум сильнее глупости.
- После приговора готовы были согласиться и уехать?
- Нет, после приговора сработала защитная реакция. Хотела выжить. Петя обещал, что через год-два его выпустят. Он меня вызволит, и мы будем вместе. Но сказка в жизни лишь раз сбывается. Петя больше не пришел и на конке по Одессе не прокатил и корзины белых роз мне уже не дарил.
Когда я попала на "Шансон-портал" и получила такие красивые картинки с охапкой роз на свой юбилей с поздравлениями, то ожила. Мне последнее время ни с кем не хотелось общаться, кроме самого близкого мне человека. Я потеряла надежду найти о Пете правду его захоронения. Я поняла, что не смогу добиться документов о его аресте, соответственно нет смысла просить о его реабилитации. Наши Органы отвечали: советские чекисты его не брали, у нас никаких следов нет, а румыны просто молчали. Вдруг узнаю, что президент Румынии Басеску открыл архивы коммунистических репрессий. Вот тогда я узнала, в какой тюрьме обрел покой мой любимый человек. Румыны издали «Белую книгу». В обнародованных документах оказались доносы, допросы, подписанные не только румынскими фамилиями. И там свои на своих доносили, потому что идеалы были разного окраса. Так компьютер стал мне другом, стала осваивать его, но, когда захожу на сайт, пароль набираю, а ко мне машина по имени обращается и приветствует меня, оторопь берет.
Конечно, техника подарила надежду мне. Я стала переписываться с разными людьми, смогла свои воспоминания дополнить. Я последний год стала писать дневник, но «задом наперед». Дневник начала школьница Вера писать. Дошла до сегодняшних дней. Можно издавать и в Союз писателей заявление писать. Книжку свою решила назвать «Скажите, почему?». Я пыталась восстановить все до мелочей, многое вспомнила, в чем-то интернет помог, друзья, которых нашла. Но последние два года жизни Петра Константиновича – черное пятно. Я должна найти, где он похоронен. Должна. Тогда и книгу можно предъявить народу. Это мой подарок Петру Константиновичу.
- Вера Георгиевна, понимаю, что трудно вам, но Вы, пожалуйста, не сдавайтесь. Мы счастливы, что Вы с нами.
- Это я счастлива, что нашла вас. Забрела на "Шансон-портал" раз, другой, что-то написала, меня спросили честно и прямо, кто вы и, что хотели своей репликой сказать. Я так же честно написала о себе. И такой всплеск: я вдруг почувствовала себя той далекой, прежней. Той Веронькой, которая много занимается, чтобы стать хоть чуточку достойной своего кумира, которая мечтала служить одной с ним Музе и не было ей дела до политики, до закулисных интриг. Ваше «Мир на Форуме» меня расположило сразу. А какие стихи я получила в подарок от Ника. Понимаете, я обрела друзей, не знаю, кому, сколько лет, у кого, какой цвет глаз. Я знаю больше: вы любите Петра Лещенко, вы искренне хотите помочь мне. Когда вы находите очередной материал и приглашаете посмотреть, когда вы просто пишите мне о погоде, я счастлива. Мне, как и в молодости, теперь не хватает времени в сутках. Низкий всем вам поклон, милые мои. Вы мне вернули еще и веру, что Петя меня не забыл, он, как и в прежние годы, когда трудности, хандра за горло берут, пришел на помощь. Когда меня арестовали, все вещи и драгоценности изъяли. Сначала разрешили из дома забрать, а потом описали и изъяли. В протоколе была одна поблажка: оставить аккордеон, как орудие производства. Аккордеон, изготовленный Петром Константиновичем для меня «на заказ». Об этом орудии производства никто не скажет: тяжеловат. Аккордеон, который помог мне в лагере выжить. Да разве мне одной. Я отбывала срок в лагере, в Ивделе Иркутской области. В культбригаду, официальное название – театр специального назначения, меня определили благодаря «орудию производства». Выступали мы в основном перед заключенными: политическими, ворами, убийцами. Но там у меня не было страха, там все было честнее. Очень люблю передачу «Калина красная». Не пропускаю. Чувства в тех местах обостреннее и потому искреннее. Не забуду, глаза полные слез у зэков, когда я пела свою «Маму».
- Вера Георгиевна, а что все те годы в Румынии у вас не было связи с Одессой?
- Петр Константинович умудрялся через наших военных письма передавать, огромные посылки отправлял, жалел мамочку, всю нашу семью, которая бедствовала. Мама с братьями после капитуляции Румынии по репатриации сразу же вернулась в Одессу. Квартиры нет. Старшего брата отправили на шахту работать в Макеевку. Папа вернулся, но жил у своей сестры, не мог простить маме моего замужества и Румынии. Потом они примирились, но меня папа так и не простил. Толик, наш младшенький рассказывал, что отец часто рассматривал мои фотографии и плакал, но даже имя мое не разрешал произносить. Они тогда жили на Карла Маркса. Папа болел, нигде не работал. Научился шить тапочки, а мама их продавала. Посылки от нас подкреплением были бы. Только не доходили до них. Мне объясняли, что опасно, поэтому не могли доставить.
До сих пор понять не могу, зачем тогда брали, если опасно? А письма получали и деньги дошли однажды до мамы. Военные чины высокие брались, а не могли доставить, а простой военный шофер довез.
Вспомнила одно письмо Петра Константиновича, оно чудом сохранилось. Видимо, в одесском нашем доме был обыск после моего ареста, и это письмо сохранилось в моем деле. Так вот там такие есть строчки: «Помог и выручил всех румын и вместе с ними и нас от ужасного голода, это только подумать 8000 вагонов хлеба дал Союз Румынии, как-то легче на душе стало… Народ румынский стал более чужим для меня, тянет до бесконечности к своим дорогим русским, да никак не могу кончить с делами, которые во всяком случае в будущем могут нам обеспечить хорошую жизнь для того труда, который придется еще положить…». И подпись, знаете какая: «Всегда ваш, тот самый русский Петя». Это письмо было написано 7 июля 1947 года. Что тут комментировать.
- Вера Георгиевна, но тот концерт в Брашове, о котором, понимаю, Вам трудно говорить, и все же – второе отделение состоялось?
- Да. Это был сборный концерт. Мы выступали номером в первом отделении и во втором. Был у нас русский блок. Мы выходили в народных костюмах и исполняли 3-4 номера. После того, как в антракте я потеряла из виду Петра Константиновича, ко мне подошел какой-то человек в штатском, на вполне хорошем русском сказал, что Лещенко мы забрали, надо кое-что уточнить, а завтра он вернется, но вы отработайте одна.
Я вышла и смогла спеть только «В лодке» Соловьева-Седого, обычно мы ее с Петей дуэтом работали. Не могу сказать, что сцена лечит. Мне одна эта «лодка» такой ценой далась, что на большее я не решилась, и организаторы не настаивали.
Артисты были растеряны, пытались ободрить меня, но, в отличие от меня, все понимали, что арест Петра Константиновича не случайность и надеяться не на что.
Театр Брашов
- Но вы виделись, не так ли? Хотя бы что-то та встреча в лагере прояснила?
- Я надеялась на это. Очень. Не случилось. Понимаете, ведь после ареста Петра Константиновича, приходил румын в военной форме, что-то искал, рылся в фотографиях, из сейфа что-то забрал. Честно, не помню. Подумала только, откуда ключи от сейфа у него? Уходя, обещал вечером вернуться и приказал ждать. Отчим Петра Константиновича вызвался дождаться его, а мне сказал, чтобы я у соседки побыла. О-папа по-румынски говорил плохо. Румын на него обозлился, кричал, ругался, но потом ушел. Через два дня я обнаружила в квартире перестановку. Уплотнили нас, забрав одну из комнат. Там появилась молодая женщина, доброжелательная, с виду приятная, но с очень любознательным взглядом. Я поняла, что за мной следят, а что делать, не знала. Первая весточка. Появился очередной военный, протянул мне список вещей на тюремном бланке. Список был написан Петром Константиновичем. Я собрала все, что он просил. Мои вопросы остались без ответа, посланец молча все забрал и ушел. А потом в почтовом ящике обнаружила открытку, меня приглашали на свидание с Петром Константиновичем. Сообщили, куда приехать, какие продукты привезти.
Ехала на электричке больше часа. Добралась до лагеря. Толпа людей, все румыны, точно помню. У меня приняли продукты, через какое-то время меня вызвали. По ту сторону металлической сетки, метрах в трех от меня Петр Константинович, мой Петенька. Перед ним моя передача на земле. Он говорил, что не виноват, что тревожится обо мне, что скоро будет дома. Но как? Смотрел сквозь меня, выглядел очень плохо, одежда чужая. Спрашиваю, разве не передали куртку и другие теплые вещи? Он покачал головой: нет. Как-то быстро закончилось время свидания. Петя ушел, а передача осталась. Я поняла, он хотел увидеть меня, продукты – повод. И в то же время его отрешенность меня пугала. К несчастью, очень скоро я поняла, откуда эта отрешенность. Я на первом допросе держалась очень твердо и боролась за свое право быть с любимым человеком. А, когда ночью рядом в камере услышала его крики и на следующий день на допросе увидела протокол его допроса рядом с моим и время 19.15, то поняла, что у меня не галлюцинации ночью были, что надеяться не на что.
- Да, я читал, что вы покаялись, обещали искупить свою вину.
- А мне попалась статья, в которой автор клеймил «тройки» и восклицал, как же надо довести молодую женщину, чтобы она написала: да здравствует Сталин. Мне, к счастью, кроме грубости и хамства, другого испытать не пришлось. Знаете в этих протоколах, написанных от руки, есть одна тонкость: я своей рукой подписывала каждую страницу, а в конце делала приписку, что протокол мною прочитан, с моих слов записано верно. А ниже еще пометка: протокол читал такой-то и подпись. А читали как? Мне из десяти страниц вслух зачитывали ну может пять предложений. Потом, перед кем там геройствовать и от кого требовать справедливости? Сидят, убежденные в своей правоте полковники-подполковники. Журят тебя за плохое поведение, спорить с ними бесполезно, что-то объяснять, доказывать… На первом же допросе меня возмутила формулировка: удрала из страны, предав Родину. Я не удирала, я спасалась сама и спасала свою семью. Петр Константинович нам в этом помог. Соседи рассказывали маме, как на следующий день после нашего отъезда приехало человек двадцать в немецкой форме, они разгромили нашу квартиру, пытали соседей, куда мы уехали. Кто нас защитил бы?
Я отказалась прочитать показания, которые дали против меня некоторые «патриоты». Зачем делать то, что не изменить. Душу свою злобой терзать? Когда в журнале «Крестьянка» опубликовали со мной интервью, то редакция получила письмо от следователя, который рассказывал, как он меня жалел и советовал, что говорить, чтобы меня пощадили. Мне пересказали его письмо, но я даже читать его не стала. Пощадили. Расстрел заменили 25 годами.
Так что ни перед кем я не каялась, а подписывала не глядя, потому что без толку было что-то доказывать На допросе прокурор говорит, что и мне, и Лещенко надо было в партизаны идти, а не выступать в осажденном городе. Но у каждого своя музыка. Одно знаю, мы не предавали никого. А концертами только отогрели почерневших от горя и голода одесситов. Это не громкие слова.
- Одесса ликовала. Подстерегали Петра Константиновича на улице, увидеть, уже счастье было. И у него нормальная реакция, к тому же «в кустах всегда гитара была».
- Да. Он при себе имел всегда гитару. А с Нилом Топчиим, нашим одесским соседом, Петр Константинович ходил петь в церковь. Но музыкальные критики, простите за неприличное слово, уличные экспромты Пети объяснили заигрыванием с народом.
В общем, после пары-тройки таких опусов, я перестала читать прессу и общаться с журналистами. Один специалист-лещенковед (да, так они себя называют) написал, что не стало Петра Лещенко, потому что обострилась язва, мол, дымная, прокуренная, ресторанная жизнь… А, там еще было про пьянство постоянное. Так вот все это привело к язве, которая обострилась в лагере. Со всей ответственностью заявляю, что Петр Лещенко был физически здоров. Он, выпивал, но в меру, с близкими и по праздникам. В ресторане «по столам» не ходил и подношения не принимал. Когда он выступал, да не только он, в зале ложками не гремели и НЕ КУРИЛИ. Я допускаю, что каждый по своему видит Артиста, но тогда придумайте вашему герою другое имя, и вперед. Но, если не уверен, не декларируй.
Еще меня спрашивают часто, на какой машине ездил Лещенко? На чужой. У него свой только велосипед был. На нем он ездил. А права на вождение машины не мог получить, потому что был дальтоник.
- Вера Георгиевна, много споров вызывает песня «ЖУРАВЛИ» - «Здесь под небом чужим». Пел ли ее Петр Константинович? Интересно также узнать, а песню МУРКА пел, хотя бы знал ее?
- Ни «Журавли», ни «Мурку» он не пел. Не сомневаюсь, что это было бы талантливо сделано. «Журавли» точно бы легла ему на сердце. Нет, и «Мурка» тоже. Он же артист прекрасный был. Его критиковали, что конферансье из него никудышний, что танцует хорошо, а поет слабенько – дыхание короткое. В каком-то зале Лещенко пел и его не было слышно. Вот профессионал такого бы не сказал. Лещенко на улице пел, летчикам, забравшись на крыло самолета, а зал с плохой акустикой и самых голосистых погасит. Не то я стала вспоминать. Пусть критикуют. Петр Константинович Лещенко вернулся вопреки всем заслонам и наветам. Его любят, это важнее всего. И все же всяким «ведам» хочется сказать: исследуйте, помогите найти документы, могилу, не тратьте свое время на топтание вокруг того, что известно.
- Вера Георгиевна, а как дальше сложилась Ваша судьба?
- Вы о творчестве? Или о мужьях?
- Я о Вас.
- Заключенную Белоусову-Лещенко освободили с выездом в Одессу 12 июля 1954 года. Такое предписание со ссылкой на постановление Пленума Верховного Суда СССР я получила и поехала согласно предписанию. И вот долгожданная Одесса. Родные обрадовались очень, друзья, не все, правда, в дом пустили свой. Праздники-встречи прошли и надо было определяться с работой, жильем. Одним словом, в Одессе стало мне неуютно. Позже меня полностью реабилитировали, но настороженность в отношениях с людьми оставалась. Я по контрактам стала гастролировать от областных филармоний. Мои попытки получить хоть какую-то информацию о Пете не увенчались успехом. Да и активность проявлять не давали. Я попыталась вернуть свои вещи, изъятые в пересылке, узнать про Бухарест и то, что там осталось. А надежда была, хотя бы что-то узнать о Петре Константиновиче. Все вопросы по Бухаресту игнорировались, а эпопея с остальными вещами затянулась на годы. В конце концов, мне объяснили, что срок истек хранения, все передано в оборот государству. Ну и пожалуйста. Меня больше Бухарест интересовал. Выйти на родню Петра Константиновича не удавалось. Да, собственно, мама его болела очень тяжело и еще при нас ушла в мир иной. Об отчиме узнала, что его застрелили в какой-то заварушке. Валя не отзывалась, а может мои письма до нее не доходили. Но ответа я ни одного не получила. О Петре Константиновиче ходили разные слухи, поговаривали даже, что он в Сибири отбывает срок. Только Черешня Коля разыскал меня и сообщил, что Петра Константиновича не стало в тюремной больнице в Румынии.
Где? В какой? Не сказал. Только недавно с помощью моего польского интернет-друга Георгия Сухно я узнала: ЛЕЩЕНКО, ПЁТР. АРТИСТ. ЗАКЛЮЧЁННЫЙ. УМЕР ВО ВРЕМЯ ПРЕБЫВАНИЯ В ТЮРЬМЕ ТЫРГУ ОКНА. Это севернее Бухареста. Написали мы письма и в румынский Мемориал, и в администрацию тюрьмы. Пока ответа нет. После освобождения я работала в филармониях Кемеровской, Новосибирской, Иркутской, Брянской областей. Потом вышла замуж за Володю Андрианова, он тоже отбывал срок по 58, покорил меня знанием репертуара Петра Константиновича. Андрианов предложил мне выйти за него замуж. Мы расписались, обосновались в Москве. У нас комната была в коммуналке. Меня взяли в Москонцерт, я и Володю туда пристроила. Он прекрасный художник-декоратор был. Да, он ушел из жизни. Я тогда работала вокалисткой в оркестре Бориса Ренского. Постоянные гастроли. Несколько концертов в Москве, месяц-другой в отъезде. Очень были плотные графики. Мне тогда официально была разрешена «красная строка» на афише.
Вот смотрю финансовые справки: декабрь – 18 концертов по 56 руб.20 коп., январь – 22 концерта, февраль 19, а ставка та же. Когда у Андрианова случился инфаркт, после больницы я забрала его домой, из оркестра ушла за свой счет, чтобы ухаживать за Володей. Увы, он так и не выкарабкался.
Потом я опять много работала, потом еще раз замуж вышла за прекрасного музыканта Эдуарда Кумелана. И он меня расположил своей любовью к творчеству Петра Константиновича. Он помог привести в порядок дискографию, на черных рынках скупал записи Петра Константиновича, диски, пластинки. Практически ко всему репертуару написал клавиры. Уговаривал меня на примере Вертинских прижать распоясавшихся издателей, чтобы считались с вдовой. Одна мысль о судах приводила в ужас. А это народ такой, все норовят обойти, обмануть. Издают, уже хорошо.
Однажды меня резануло, пришел такой коллекционер-издатель в гости, осмотрелся и говорит, мол, бедновато живете. Обидело меня это, крепко зацепило. Ну я ему честно и прямо вломила: вы приходите ко мне, набираете фотографии, записи, информацию от меня получаете, потом тиражируете у меня же набранное, зарабатываете на этом, а Вера Георгиевна потом вами изданные диски за свои кровные в магазине покупает. Бедновато, говорите живу? Мне хватает, не бедствую. Гость мой стал оправдываться, мол, счета у Петра Константиновича, накопления… Объясняю, что никогда, ни от кого, ничего я не получала. «Да, кто ж Вам поверит», - услышала я в ответ. А мне моей веры хватает. Мне так спокойнее. После того, как Эдика похоронила, совсем от всех отгородилась. Я так хочу покоя. Еще и поэтому Ваш «Мир на Форуме» мне душу греет.
Дорогая Вера Георгиевна. Огромное Вам спасибо от всех почитателей творчества великого Артиста и певца Петра Константиновича Лещенко. Хочу пожелать Вам здоровья и терпения. Обязательно Ваша мечта сбудется, выйдет книга и не останется ни одного "Черного пятна", как Вы выразились, в биографии Петра Константиновича.
Беседовал с В. Г. Белоусовой-Лещенко
литературный редактор
"Шансон - портала" -
Дмитрий Шварц.
© В. Г. Белоусова-Лещенко.
© Д. Шварц.
© www.shanson.org
Специально для "Шансон - портала".
Россия - Москва, Нетанья - Израиль.
Ноябрь-декабрь, 2008 год.
В. Г. Белоусовой-Лещенко или адмистрации "Шансон - портала".