- Главная страница
- Новости Портала
- Живой звук
- Печатные материалы
- Авторские стихи и тексты песен
- Жанровая песня - тексты
- Литературный раздел - проза
- Владимир Урецкий представляет
- Творчество незрячих
- Видео материалы
- Партнёры
- Технический раздел
- Юмор
- Аркадий Северный - слушать концерты
- ProПесни с Максимом Кравчинским
- Форум
- Галерея
- Переводчик
- SpeedTest
19
Oct
2009
Мой друг и коллега, многолетний сотрудник Русской службы «Голоса Америки» Владимир Фрумкин – известный музыкальный критик, исследователь советской неформальной песни, автор публикаций о Булате Окуджаве, Александре Галиче, Владимире Высоцком и других знаменитых бардах. А вот сейчас в Нижнем Новгороде, в издательстве «Деком», вышла его книга «Певцы и вожди», в которой автор нарисовал литературные портреты легендарных бардов, с которыми он дружил. И тут у меня сразу возникает вопрос: как появилась эта книга, что привело к ее созданию и изданию?
И вы действительно сделали их «могучей кучкой»: вы объяснили, кто они, что они, какое место они занимают в культуре… Расскажите, как вы сами постигали значение культуры, создаваемой Вашими друзьями-бардами?
Владимир Фрумкин: К ее созданию привели прежде всего подталкивания моих друзей, которые знали, о чем я помню, о ком я рассказываю, чьи песни я пою иногда, о чем были некоторые мои статьи, которые публиковались на Западе и в России. И некоторое время тому назад у меня возникло ощущение, будто имеется какой-то сговор. В котором участвовали и вы – Семен Резник. Вы говорили мне: ну, пора уже сесть за стол и написать книгу. И эта книга – мой ответ.
Семен Резник: Итак, книга сделана и называется «Певцы и вожди». В самой книге два раздела. Один посвящен певцам, а другой – вождям. Но расположены они в книге в обратной последовательности по сравнению с ее названием: сначала – вожди, а потом – певцы. Что побудило вас поместить под одну обложку, на первый взгляд, совершенно разные объекты?
В.Ф.: Свободная песенная культура, которая появилась в Советском Союзе после смерти Сталина, возникла в противовес той песенной культуре, которая существовала при Сталине. А сталинский режим пользовался своей песенной культурой – официальными песнями – очень успешно. Я имею в виду официальные песни, одобренные государством, распространяемые государством, массовые песни советских композиторов. И чтобы лучше понять, что же это за искусство, которое создавали поэты, неумело игравшие на гитаре, я решил написать и о том, что предшествовало этому новому жанру.
Поэтому исторически порядок возникновения явлений именно таков, каков порядок следования разделов книги: сначала – вожди, а затем – певцы. То есть сначала – официальные советские песни, звучавшие по радио, с киноэкранов, песни восторженного приятия советской жизни. А потом уже возникли песни, которые развенчали миф, создаваемый советской пропагандой, в частности – самым успешным эшелоном этой пропаганды, то есть песнями. Их создавали очень талантливые композиторы и очень талантливые поэты. Но все их таланты пошли на то, чтобы создать ложное отражение реальной советской жизни. Причем расцвет этой песенной культуры, самый замечательный ее период, пришелся на годы пика Большого террора, на конец 30-х годов. И чем активнее работала мясорубка, уничтожавшая жизни миллионов людей, тем громче звучал песенный восторг.
С.Р.: Вероятно, здесь есть какие-то особенности массовой психологии: потребность компенсировать чувство страха бодряческой песней. Кстати сказать, у вас есть глава о потрясающем сходстве советской официальной песни с песнями нацистской Германии. Оказывается, это были одни и те же песни! Нацисты очень много заимствовали из советского песенного репертуара, лишь слегка переделывая…
В.Ф.: Нацизм был моложе большевизма, и нацистам с приходом к власти пришлось срочно создавать свою «партийную литургию», и они брали у советских товарищей и пропагандистские приемы, и методы, и целиком песни – например, «Смело, товарищи, в ногу», «Все выше, выше, и выше…».
С.Р.: А в 60-е годы появился Окуджава и стал своим негромким голосом напевать свои лирические песенки, которыми заслушивалась молодежь, не понимая еще, что грядет совершенно новая культура…
В.Ф.: Да, это был перелом. Это было время, когда появился самиздат, когда мы увидели совершенно неведомую доселе литературу. Мы ведь не подозревали, что существуют Пастернак, Мандельштам, мы не знали целые пласты художественного творчества… Тогда появился «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург. И тогда же появились эти песни. «Магнитиздат», как назвали это явление сначала на Западе, а потом уже в России.
С.Р.: Я хочу отметить колоссальный вклад, который вы внесли в понимание того, что это такое – песня самодеятельных поэтов, бардов. В связи с чем я хочу зачитать отрывок из предисловия к вашей книге, написанного известным бардом Александром Городницким, которого вы знаете всю свою жизнь. В этом отрывке Городницкий приводит свое четверостишие о Вас:
Кто без него мы? – Кучка лоботрясов.
Забвение – бесславный нам удел.
И только Фрумкин – современный Стасов –
«Могучей кучкой» сделать нас сумел!
Забвение – бесславный нам удел.
И только Фрумкин – современный Стасов –
«Могучей кучкой» сделать нас сумел!
responsive
И вы действительно сделали их «могучей кучкой»: вы объяснили, кто они, что они, какое место они занимают в культуре… Расскажите, как вы сами постигали значение культуры, создаваемой Вашими друзьями-бардами?
В.Ф.: Особенность этого процесса заключалась в том, что все это было для меня очень лично. Я не был сторонним наблюдателем. Я был под огромным влиянием официальной советской массовой песни. Я любил ее. Я верил ей больше, чем верил собственным глазам. Но потом, когда умер Сталин, когда появились разоблачительные материалы, когда я стал сознавать, где я живу, в какой стране, при какой системе, и когда появился самиздат, тамиздат, магнитиздат, я начал заниматься новой волной культуры и пытался понять и то, и другое, и как все это соотносится, и откуда все это возникло, каковы корни этого необычного жанра, когда песня сочиняется не отдельно поэтом, отдельно композитором и исполняется отдельно певцом, а когда все это существует в одном лице… Когда человек, которого не пускают ни в печать, ни на радио, ни на сцену, обращается напрямую к своим современником, минуя все официальные институты, созданные советской властью для распространения официального песенного творчества, – и цензуру, и редакции, и госкомитеты, и худсоветы…
И одновременно с этим в советских магазинах появились портативные магнитофоны. И если бы не это, то мы не говорили бы сейчас о песнях бардов как о колоссальном явлении послесталинской эпохи в Советском Союзе. Примитивный портативный магнитофон смог донести песенное творчество бардов до миллионов советских граждан.
С.Р.: Галич писал о портативной пишущей машинке того времени: «"Эрика"» берет четыре копии. Вот и все, и этого достаточно». А у вас в книге несколько другой вариант того же: «Есть магнитофон системы "Яуза". Вот и все, и этого достаточно». Песни бардов люди сначала слушали на магнитофоне, а потом стали и сами петь. То есть и слушали, и пели эти песни по всей стране.
В.Ф.: Причем их слушали и кагэбэшники, и члены Политбюро. Но тайно. За стенами своих квартир, дач и особняков.
С.Р.: И на них эти песни, наверно, тоже влияли. Так что произошедшие в России необратимые перемены были частично подготовлены во всех слоях советского общества и песнями бардов, и осознанием этой песенной культуры.
Семен Резник
29.12.2005
радио "Голос Америки"
29.12.2005
радио "Голос Америки"