«Знаменитость» - роман по мотивам судьбы «короля блатной песни» Аркадия Северного - часть четвертая

Часть 4. Право голоса

23.

Я вышел с пустыми руками уже из третьего подряд магазина радиотехники. Посмотрел на часы. Десять минут двенадцатого – вроде бы самое начало дня. Но время его уже неумолимо таяло. А только этот единственный день, был в моем распоряжении, на все дела, которые надо сделать в Ленинграде, куда я тайно выбрался из Гатчины. Там, в квартире Витьки Зяблика, мы уже неделю скрывались и готовились к записи.  И я не рассчитывал, что дурацкие проблемы возникнут с самого утра.

Из продажи исчезла магнитофонная лента. В магазине «Мелодия» у Пяти углов ее не оказалось. И в «Электроне» на Васильевском острове было хоть шаром покати. Как будто во всем Ленинграде пленка разом исчезла с прилавков. Оставался шанс случайно набрести на последние завалявшиеся запасы в магазинах каких-нибудь отдаленных районов. Но я не мог наудачу весь день мотаться из конца в конец огромного города. Важно было успеть сделать несколько дел, и не влипнуть ни в какую историю.

Продавцы, которых я уговаривал продать пару бобин из-под полы, только пожимали плечами. Я так и не понял: действительно нет завоза пленки во всем Питере, или идет какой-нибудь скрытый милицейский рейд, и они боятся продавать из-под прилавка?  

А мне ведь еще и не всякая пленка подходила! Лучше всего была бы конечно западногерманская импортная пленка «BASF» или японская «Maxell». Но такой лютый дефицит, найти в свободной продаже без блата было не реально. В магазинах могла попасться ГДРовская пленка «OR-WO» - это был бы наиболее подходящий вариант из реальных. Отечественную пленку в Союзе производили шосткинский комбинат «Свема» и казанская «Тасма». «Свема» тоже годилась на крайний случай, «Тасма» же считалась полным дерьмом, и на нее старались не записывать музыку даже любители. Но сейчас в магазинах не было вообще ничего – пустые полки.

Утро начиналось отвратительно. Еще ничего не сделано, а время уже начало утекать. Я постарался убедить себя, что пленку в любом случае найду хотя бы у фарцовщиков на Невском. Обычно эти ребята торговали фирменными дисками модных западных групп, а не разменивались на мелочи, типа магнитной ленты. Но даже если у них ее не было на руках, за час эти парни были способны достать что угодно. Я велел себе успокоиться, потому что все будет нормально. И у меня больше не осталось поводов, увиливать от следующего дела, ради которого я оказался в Питере, рискуя напороться на знакомых.

Предстоявшая встреча с родителями обещала стать нелегким испытанием. Никогда прежде я с таким тяжелым сердцем еще не звонил в двери собственной квартиры. Открыв дверь блудному сыну, папа явно собрал все силы, чтобы с ходу не высказать мне все, что он думает. А сказать он мог и насчет семейных денег, сгоревших в авантюре, и по сути украденных мною у самых близких людей. Плюс претензии насчет моего долгого отсутствия и сомнительных связей с сомнительными (по его мнению) людьми, которые я завел. Он великодушно промолчал насчет всего этого в присутствии матери.

На одно у отца не хватило сил – он слишком быстро отвел глаза. Впрочем, и я только мельком взглянул на него, чтобы дальше начать разглядывать обувь в прихожей. В душе я прекрасно понимал насколько он прав по-своему. И моя правда, которая все-таки была у меня за душой, выглядела слишком бледно и сложно по сравнению с его простыми и логичными аргументами. Нам так много надо было сказать друг другу. Но начать разговор всерьез, ни один из нас не оказался готов.

- Там тебя дожидаются, - кивнул отец на закрытую дверь моей комнаты. Он еще раз мельком посмотрел мне в глаза и сразу отвернулся.

- Кто ждет? – не понял я.

- Там, - неопределенно махнул отец и заспешил на кухню, как ни в чем не бывало. Словно я вернулся домой, отлучившись на четверть часа в булочную, а не пропадал невесть где, несколько недель.

Я сделал шаг вперед и застыл. На диване в моей комнате сидела Маша Старкова. Ее темные волосы были скромно убраны назад. Она сидела как-то неловко, на самом краешке, поджав ноги пятками к ножке тахты. И первый взгляд, который она бросила на меня снизу вверх, был неуверенным и стеснительным.

- Как ты меня нашла? – невольно вырвалось у меня.

Она встала и сделала шаг навстречу.

- А я прописку подсмотрела в твоем паспорте, пока вы у меня жили, - шепотом выдохнула Старкова. – Видишь, какая я бессовестная?..

Она рассматривала меня всего, с головы до ног, как будто видела в первый раз. И по-моему, если бы не обстановка дома моих родителей, Маша сию же минуту повисла бы у меня на шее. А так она только стояла в шаге от меня и смотрела ненасытно, как будто старалась съесть глазами.

- Ну, что молчишь? Не рад, что я приехала? – поежилась она.

А что я мог сказать? Я был ужасно рад увидеть ее тут в Питере. Выходило, что я, вроде бы не думая о ней в Одессе, все-таки умудрился соскучиться. Но если бы она только знала – насколько не вовремя и не к месту она приехала! Старкова смотрела на меня в упор.

- Сергей, подойди ко мне! – позвал отец. 

И я воспользовался этим, чтобы выйти из комнаты. Мне нужна была хоть какая-то короткая пауза.

Отец держал в руках телефонную трубку. Но первой на меня набросилась мать.

- Сережа, кто эта женщина? – забормотала она тревожным шепотом. – Она приехала час назад, спросила тебя. Мы предложили подождать, но мы же должны знать, что это за личность из Москвы? И что тебя с ней связывает? И вообще она явно старше тебя…  

- Я звоню своему однокласснику, помнишь, я говорил? – не обращая внимания на мать, спросил отец, кивнув на телефон.

И я понял, что он снова говорит о своем однокласснике из КГБ. Видимо, отец все обдумал, и понимая, что я запутался, видит в этом спасительный выход из положения.

Но я все равно замялся.

- Ты должен туда сходить, - сделав особый акцент на слове «должен». Как бы подчеркивая наш молчаливый уговор. Он ничего не говорит матери про украденные мной деньги и вообще забудет про них. Но в этом я обязан выполнить его волю.  – Главное, ему ты можешь без опаски рассказать о любых своих проблемах. Это друг… - добавил отец, набирая номер.

Впрочем, обойтись без встречи с отцовским одноклассником из КГБ, в любом случае, было невозможно. Нам требовалась защита, какая-то сила, чтобы избавиться от Беса. А то, что уголовник не оставит в покое ни меня, ни Алешу Козырного – было ясно. А уж если мы сделаем свою запись и начнем распространять – тогда до очередной неравной стычки отсчет пойдет на часы. И как я мог сбежать на Север, где буду в относительной безопасности, зная, что Алеша снова угодит в рабство, если не произойдет чего похуже? Конечно, оставшимся в Гатчине Алеше и Витьке, я ни слова не скажу об этой встрече. Знать им о таких моих делах было незачем.

- Совсем никакого влияния на сына не имеешь! – вполголоса обрушила мать на отца накопившийся гнев. – Может быть, это наша будущая родственница там за стенкой в комнате?.. А мы о ней ничего не знаем, где он ее подцепил! - выпалила мать, которую бесила моя сегодняшняя сдержанность.

Не дозвонившись с первого раза, отец снова крутил диск телефона, набирая номер. Я забеспокоился. Старкова стояла там, в соседней комнате, где я ее оставил, и не знала чего ждать. Для нее это, наверное, было ужасно неловко. Я уже собирался вернуться в комнату, сказать, что мне надо только поговорить по телефону, а дальше все будет нормально. Я даже уже сделал шаг к дверям, но в этот момент отец дозвонился в КГБ.

- Але! Саша? Привет, дорогой! Это Климцов… - затараторил он каким-то изменившимся, нарочито бодрым голосом. – Слушай, помнишь, ты говорил, что если какие проблемы – можно к тебе обратиться. Так вот есть один серьезный разговор…

Если бы я не прислушивался, наверное, прозевал бы, как тихо стукнула входная дверь. Я понял, что Старкова решила сбежать, и ринулся следом. В подъезде, где-то внизу раздавались дробью шаги, быстро сбегающие вниз по лестнице. Потом хлопнула дверь подъезда. И тут я испугался, что если она уйдет – это навсегда и чуть не кубарем помчался вниз. Я настиг ее только под аркой, на выходе из двора. Она рыдала в голос, ссутулившись, а заметив меня, метнулась убегать. Мне пришлось схватить ее за плечи, силой удерживая, развернуть к себе лицом.

- Дура! Господи, какая дура!.. Идиотка ненормальная! – захлебывалась слезами Старкова, отпихивая меня.

Изо всех сил прижимая ее к груди, я держал так, пока рыдания передергивали ее ссутулившиеся плечи. Потом осторожно поднял ее лицо, взяв его обеими руками. Насколько, все-таки моментально у женщин от слез распухают веки и губы! И я поцеловал ее в эти мокрые, распухшие, солоноватые губы, и лихорадочно бормотал первую попавшуюся ерунду – лишь бы только Маша успокоилась.

- Я просто не ждал, что ты появишься. Удивился очень, - шептал я ей на ухо. – А дела у нас такие, что караул! Все пытаюсь как-то вывернуться, а только хуже и хуже! Я все тебе расскажу, когда успокоишься…

- Я спокойна! – возразила Маша, проглатывая последние всхлипы. – Не смотри на меня такую! – огрызнулась она и полезла в сумочку за зеркальцем.

Я отвернулся, но в этот момент под арку вбежал всклокоченный отец. Он догнал меня, как был дома - в заношенной рубашке и шлепанцах – слишком торопился. В руке он протягивал листок бумаги, вырванный из ученической тетради. Пожилая соседка по подъезду, как раз проходившая через арку по своим делам бросила на нас укоризненный взгляд. 

- Вот! 317-й кабинет. Александр Николаевич Соколов, – переводя дух после энергичной пробежки, пояснил отец. – Он ждет. Сказал, что выпишет пропуск на твою фамилию. Чем скорее ты там окажешься и поговоришь с ним – тем лучше. Учти, это мой очень хороший друг. Я ему полностью доверяю. И тебе советую тоже доверять ему… - тут отец обратил внимание, что стоит посреди улицы в домашних трико с вытянутыми коленями и смутился.

- Я вечером приду и все расскажу, как прошло, - пообещал я. И не успел поблагодарить его, потому что папа быстро пошел назад, только кивнув мне на ходу. Я всей душой хотел еще зайти вечером, и  насколько это можно - успокоить родителей.

- Куда это? – спросила Маша, кивнув на бумажку с цифрами «317».

И я решил, что расскажу ей по дороге столько, сколько успею.

Мы уже неделю жили на квартире у Витька в Гатчине. Квартира, доставшаяся Витьку от деда-блокадника, была небольшой и располагалась в трехэтажном доме старой постройки.

В маленькой квартирке отваливающаяся штукатурка, треснувшие рамы и текущие краны были просто ерундой по сравнению с тем, во что превратил помещение сам Зяблик. Он захламлял жилище всяким радиоэлектронным и прочим мусором с угрожающей скоростью. Здесь валялись корпуса от старых телевизоров, неработающие старинные ламповые радиоприемники и радиолы, порванные теннисные ракетки, мотки проводов разного сечения, остатки этажерок и тумбочек, и даже лыжи. Витек все тащил домой в надежде, что когда-нибудь его осенит идея – как это приспособить. И теперь все пространство его единственной комнаты было завалено подобным хламом примерно на метр в высоту!

Среди этого бурелома Витек протоптал одинокую дорожку из прихожей до своего продавленного дивана. И по этой тропке вышагивал туда и обратно, в процессе изобретения новых электронных схем или сочинения стихов. Мусора он просто не замечал.

Именно так он и бродил взад и вперед, когда мы с Алешей нагрянули к нему. Гениальный Витек нисколько не удивился. И даже не спросил надолго ли мы, и что собираемся есть. Он моментально просиял, схватил меня за локоть и потащил в самую гущу радиоэлектронных джунглей.

- Вот! – с гордостью представил он.

На табуретке возвышалась груда каких-то деталей, плат и микросхем в определенном сочетании. Рядом остывал пропахший канифолью паяльник.

- Система динамического подмагничивания! – с восторгом хвастался  Витька. – Осталось пару плат скоммутировать, и корпус подходящий найти. И все! Диапазон звучания до 25 тысяч герц!

Спорить с фанатиком всегда бесполезно и небезопасно. К тому же я верил Витьке. Я много раз убеждался, что когда он говорит о технике – всегда оказывается прав. А нам его изобретение было донельзя кстати.

- Так ты, правда, Еву сюда привозил? – еще поинтересовался я тогда.

- Правда! – просиял Витька. – Ты не представляешь, как она тонко чувствует стихи! Я прочитал ей половину своей толстой тетради, она ни разу не перебила! Говорит у меня талант. И еще просила песню для нее сочинить, представляешь! Так я теперь просто разрываюсь, стоит за паяльник взяться – стихи в голову лезут. Начну стихи писать – в тетрадке сами электрические схемы начинаю рисовать машинально! Она невероятная!

Значит, Ева Томашевская давала Витьке на этом самом замызганном диване, не взирая на кучу грязной посуды, сваленной в раковину на кухне? Мне невозможно было представить, чем Витьке удается заманивать в эту жуткую конуру такую избалованную особу? Но и в этом вопросе, зная кристальную правдивость своего чудаковатого друга, не приходилось сомневаться. «Выходит, что-то ей нужно», - подумал я тогда, но ума хватило ничего не говорить вслух. Над странным поведением Томашевской стоило поразмыслить тщательнее. Хотя, в конце концов, должна же была найтись в этой стране хоть одна красивая баба, способная оценить моего друга по достоинству? А уж дурочкой Ева как раз не была…

Но об этом я бы не стал рассказывать Старковой, даже если бы успевал. А мы уже все равно стояли перед зданием КГБ на Литейном. Вот уж никогда не думал, что по доброй воле приду сюда. Оставалось только открыть двери «Большого дома», но решиться на это было не просто.

- Ладно, ты подожди меня где-нибудь здесь на лавочке или в кафе, - попросил я, озираясь в поисках удобного места. – Я не знаю, сколько разговор продлится – надеюсь не долго…

- Хочешь, минет для храбрости? – лукаво поинтересовалась Старкова.

- Что? – сначала не понял я и даже смутился от того, что не понял. – Прямо здесь? – развел я руками, перед стенами КГБ, показывая, что еще не разучился шутить. – Ладно, я пошел.

Заходя в двери, я чувствовал, как Старкова смотрит мне в спину. И еще мелькнула шуточная мысль, что если меня вдруг арестуют, и я не выйду из «Большого дома» через пару часов как положено – есть кому сообщить родным, что попался. Впрочем, никаких неприятностей со мной здесь произойти не могло. Все-таки я шел к однокласснику моего отца, к тому же на беседу, а не на допрос. Можно сказать - «в КГБ по блату», пытался я мысленно шутить, подавая паспорт в окошечко бюро пропусков.

 Проходя мимо дежурного офицера, придирчиво сличившего фотографию в моем паспорте с тем лицом, которое он видел перед собой, я решил держаться как можно более уверенно и независимо. Коридор, выложенный бесконечной елочкой желтого паркета, привел меня к двери, на которой крупными цифрами значилось «317».

Гбист, сидевший в просторном кабинете, окнами во двор, взглянул на меня коротко, и только потом расплылся в улыбке. Среднего роста с обычной «молодежной» стрижкой из советской парикмахерской, в обычном сером пиджаке (в отличие от кителя парня, стоявшего на вахте). Глаза не черные и не голубые, а какие-то серые. Выглядел он не то, чтобы невнятно, а как-то слишком обыденно. Так, что даже описать точно внешность этого майора Соколова было не просто. Ничем не выделяющийся средний мужчина, которых тысячи на ленинградских улицах.

- Очень ты Сережа на своего папу похож! – заявил мне он, приглашая сесть напротив. – Ну, вылитый Климцов старший двадцать лет назад! – и он снова улыбнулся. Но при этом как-то довольно холодно смерил меня глазами. – Ну, рассказывай, - предложил он.

И я максимально коротко изложил, как мне казалось довольно внятную версию. Что в Ленинграде сейчас находится уголовник Бес. Что он опасен, угрожал многим людям. И что про многие его преступления я, наверное, даже не знаю. Но было бы очень здорово избавить город от этого подонка. Ведь, как в том известном фильме говорится «вор должен сидеть в тюрьме». И может ли Александр Николаевич как-то повлиять? Ведь говорят, что КГБ может все. Или хотя бы что-нибудь посоветовать?

Пока я говорил, гбист расхаживал по кабинету. Когда я замолчал, он еще выдержал небольшую паузу, потом сел напротив, посмотрел мне прямо в глаза. При этом взгляд у него сделался такой, как будто недавние его же улыбки были совершенно непростительной ошибкой.

- Очень хорошо, что ты сам пришел, Сережа, – сказал Соколов вкрадчиво. – Потому что даже не догадываешься - в какую плохую историю попал. Ты сейчас стоишь буквально в шаге от того, чтобы навсегда искалечить собственную жизнь. И жизнь своей семьи, кстати… - прибавил он со значением.

То, что у меня все плохо я знал. Но он явно клонил куда-то.

- Ты уже давно находишься в нашем поле зрения, - пояснил он. – И мы не принимали серьезных мер, только потому, что надеялись – ты не безнадежный отщепенец, а наш, советский человек, только по молодости оступившийся. Сейчас я кое-кого вызову, а ты пока посмотри вот этот документ…

Одной рукой Соколов нажал кнопку, находившуюся у него под столешницей, другой подал мне лист бумаги, исписанный неразборчивым почерком. И терпеливо замолчал, давая мне время самому разобрать кривые каракули. Сначала я понял только главное слово «заявление» крупно выведенное в середине листа. Потом в тексте идентифицировал свою фамилию и слово «магнитофон».

Дверь кабинета открылась. Заглянул сотрудник в форме.

- Разрешите ввести? – спросил он.

Соколов кивнул.

Дверь открылась, и зашел тот самый Асланбек, которому я в июне за тысячу рублей толкнул магнитофон: инженерный шедевр Витьки Зяблицкого с лейблами «Sony». Только в этот раз Асланбек был скверно выбрит, и на нем не было характерной огромной кепки «аэродрома».

- Садитесь Хаджиев, - велел следователь.

Аслан, молча сел напротив меня, даже не взглянув.

- Подтверждаете, что Сергей Климцов продал вам поддельный магнитофон за тысячу рублей? – спросил гбист.

- Подтверждаю, - с сильно выраженным акцентом проговорил кавказец.

- Вот видите, Сергей, - официально переходя «на вы» кивнул следователь. – То, что вам казалось невинной шалостью, на самом деле является серьезным уголовно наказуемым деянием. Статья «мошенничество». И тянет в зависимости от обстоятельств лет на семь-восемь общего режима, - со вздохом констатировал друг моего отца.

Он снова нажал кнопку и когда в дверях показался дежурный. Соколов подошел к нему, и начал отдавать какие-то распоряжения.

- Аслан, что ты делаешь! – быстро взмолился я через стол. – Магнитофон ведь отлично играл, не хуже японского. Ты «Boney M» слушал, разве плохо звучало?

Аслан кивнул головой, соглашаясь, что звучало хорошо.     

- Никто не будет знать, что он не японский, только мы с тобой! Сейчас еще один аппарат на подходе, я его тебе бесплатно отдам, как компенсацию. Родственникам подаришь, - продолжал шепотом обрабатывать я. – Забери заявление, брат, очень тебя прошу!

- Сломался он… - пробормотал Аслан.

- Я же тебе говорил, сломается - сразу мне неси! – перебил я, все еще не теряя надежды. - Пожизненную гарантию даю!

Кавказец, наконец, поднял взгляд прямо на меня.

- Он сломался. Мастеру понес. Тот крышка снял, а внутри магнитофона даже окурки сигаретные кто-то набросал, вах! – гневные желваки заходили на его скулах. – Ты не просто меня обманул, Сергей! Ты неуважение проявил…

Проклятая Витькина небрежность – понял я. Увлекаясь работой, он имел привычку, тут же и «бычок» погасить или забыть россыпь лишних деталей, или отвертку, закрывая корпус своего изделия. Витька был доморощенный гений, но он никогда не был «фирмой». И за это мне теперь светил реальный срок.

- Хаджиев на выход! – наконец скомандовал дежурный.

Аслан поднялся и неспешно пошел вон, машинально сложив руки в замок за спиной.

- Ну вот, Сергей, теперь ты видишь, какое счастье, что заявление попало мне в руки, а не кому-нибудь? - Соколов моментально вернувшись к прежнему покровительственно-доверительному тону. Только мне уже не хотелось играть с ним в заговорщиков. – С гражданином Хаджиевым мы разберемся. За ним своих грехов хватает. И заявлению я, конечно, постараюсь ходу не дать. Только ты сам должен нам помочь…

Я уже ждал – когда он произнесет эту фразу, и вот она прозвучала. Я даже уже догадывался, что захочет от меня КГБ. И как мне только взбрело в голову самому явиться сюда? На что рассчитывал? Каким дураком был! Я просто молчал, уже понимая, какой выбор сейчас мне будет предложен.

- Скажу тебе откровенно – ты очень вовремя пришел, - продолжил развивать наступление чекист. – Потому что наверху принято решение покончить с этим рассадником антисоветчины, который развели в Ленинграде коллекционеры всех этих сомнительных певцов. Записывающих песни, проповедующие воровские понятия и безнравственность нэпманов, давно уже пылящуюся на свалке истории. А вокруг этого пышно расцветает подпольное предпринимательство и откровенная спекуляция и другой криминал. И даже на Западе уже обратили на это внимание. Не даром, вражеские голоса из-за бугра ухватились за это направление. Недавно «Голос Америки» транслировал откровения твоего знакомого – Алеши Козырного. Из его уст звучала махровая клевета на советский строй…

Я смотрел перед собой на стол. На чертово заявление лежавшее здесь же. В голове у меня не было ни одной мысли. Только лютая тоска и жалость к самому себе. И как же только меня занесло сюда! Какое было бы счастье, открутить время назад на час. Когда еще не был сделан этот роковой шаг. Я мысленно представил себе, как говорю отцу – «нет, не звони» - и он кладет трубку. И я не иду сюда вместе со Старковой. И не захожу в двери, которые я открыл полчаса назад. Если бы только можно было открутить время вспять.

- Так, что Сережа, мы очень рассчитываем на твою помощь, - повторил майор. – Нам важно знать, что происходит внутри этой шайки дельцов подпольной звукозаписи, и все, что связано с наиболее разнузданным исполнителем этих с позволения сказать песен – Алексеем Козыревым. Нам важно иметь информацию о каждом их шаге. Знать все их связи, все закоулки этой вражеской паутины. Вот тебе бумага, ручка.

- Зачем? - поинтересовался я, принимая стопку белой бумаги и обыкновенную шариковую ученическую ручку за 35 копеек.

- Напишешь заявление о согласии сотрудничать с органами, - пояснил Соколов. Пафоса в его интонациях поубавилось. Гэбист почувствовал, что завербовать меня так легко, как ему сначала показалось – не получится. – Можешь на мое имя писать, - продолжал обработку Соколов.

Я посмотрел на белый лист бумаги, оказавшийся прямо передо мной. Вот, как оказывается, это начинается.

- А как же Бес? – спросил я, отложив ручку рядом с бумагой.

- А что Бес? – пожал плечами Соколов. – Вор-рецидивист. Анатолий Бессмертных, в криминальной среде известен, под прозвищами «Бес» или «Перо». Разберемся и с этим уголовником. Как только справимся с песенным подпольем. Дай только срок, и его очередь настанет…

В этот раз он не проконтролировал свою интонацию. В ней сквозило такое равнодушие, что было ясно – этот и пальцем не шевельнет, чтобы нейтрализовать опасного бандита. Ведь его задание – разгром рынка подпольной звукозаписи. Ну и послал меня папа к другу!

- Я не буду стучать на Алешу Козырного, - отказался я, отодвигая бумагу.

В кабинете повисло молчание. Майор Соколов, видимо, прикидывал, какие аргументы предъявить для меня, чтобы намеченная вербовка не сорвалась. Он колебался: надавить сильнее или подождать?

- Я не смогу положить под сукно заявление Хаджиева, если не буду иметь на руках вашего заявления, - вздохнул Соколов, отставив сантименты. – Просто не имею права. Поэтому у вас нет выбора. Или в тюрьму на несколько лет, или помогать своей стране…

- Вместо того, чтобы настоящих бандитов ловить, вы за обычными людьми охотитесь, - я прервал повисшее молчание. – Что плохого, если кто-то поет, а кто-то это записывает? Людям нравится. Это такое творчество… И вообще, Александр Николаевич, знал бы мой отец, когда к вам отправлял – что вы тут меня тюрьмой стращать будете, чтобы я друзей своих закладывал…

Никогда еще у меня не было так паршиво на душе. Казалось бы, еще совсем недавно все было плохо: долги, Бес. Но, оказывается, все это было мелкими неприятностями по сравнению с тем, что вышло, как только я по глупости сунулся за помощью в КГБ. У меня не было ни малейших иллюзий. Этот чекист мог воспользоваться заявлением Асланбека прямо сейчас и даже не выпустить меня из этого здания.

- Насчет моей совести, не тебе переживать. Молод еще! - поднял глаза Соколов, которого, все-таки зацепило мое последнее замечание, косвенно обвинявшее его в предательстве. – И не понимаешь слишком многого. Страна медленно катится к катастрофе. Все идеалы утрачены. Махровая коррупция пронизывает все структуры, включая партию. Подпольный капитализм растет как на дрожжах. Молодежь готова родину предавать за американские джинсы. Мы – чекисты – остались последним заслоном, который этому противостоит. И если мы не остановим это скатывание Союза в пропасть – этого никто не остановит. Мы – последняя страховка – спасательный круг, чтобы стране не пойти ко дну… Три-пять лет – и все посыплется...

Он даже покраснел от напряжения. И, похоже, впервые с момента встречи говорил искренно.

- Пока такие как ты думают, как бы повеселее время провести, и деньжонок срубить по легкому и много, неважно каким способом, нам – офицерам – приходится думать, как страну защитить. Вот в чем разница между нами. Усек? И, уверен, твой отец меня поймет… Не сразу, но поймет.

Я не очень вслушивался в его слова, представляя себе Старкову, которая сидит где-то в окрестностях на лавочке. Если меня сейчас заберут, сколько она там будет ждать? Наверное, досидит до позднего вечера. Сначала решит, что я ее, таким образом, бросил? Впрочем, какая там Старкова! Сейчас этот тип нажмет свою кнопку и вызовет конвой. Я внутренне сжался и едва не завыл от тоски.

- Ладно, дам тебе неделю подумать, - вздохнул, наконец, майор Соколов. – Чтобы принять правильное решение… Ради дружбы с твоим отцом. А не примешь – не взыщи. В следующий раз придешь прямо с вещами…

Он быстрым росчерком подписал мой пропуск и протянул мне через стол, давая понять, что разговор закончен. Я помню, что даже не почувствовал радости от того, что мне вот сейчас дают уйти. Помню ощущение, что ловушка все равно захлопнулась и идти мне некуда.

Гбист, видимо,  тоже раскаивался, что позволил себе несколько искренних фраз, на секунду раскрывшись передо мной. Поэтому, когда я уже вставал, на ватных ногах, он, как бы невзначай, бросил вслед:

- А для твоих так называемых друзей не будет иметь никакого значения - подписал ты здесь что-то или не подписал. Стоит им узнать о самом факте твоего посещения нашего здания – и они тебя моментально запишут в «стукачи». Стоит только им намекнуть об этом, - со значением подчеркнул он.

И почему-то именно сама интонация вдруг напомнила мне другую его неброскую фразу. «Разберемся и с этим уголовником. Как только справимся с песенным подпольем. И его очередь настанет». Может быть в этом отгадка - почему они его не трогают? Неужели, Бес тоже играет для них какую-то роль, он тоже маленькое звено большой операции?

- А Бес такую бумагу вам подписал? – спросил я, обернувшись. – Поэтому вы его трогать не хотите до поры до времени?..

- А вот это уже не твое дело, - отрезал Соколов. – И напоминаю, все, о чем мы сегодня говорили в этом кабинете – не разглашается. В твоих же интересах, - добавил он уже с неприкрытой угрозой.

Когда я шел обратно по коридору, паркетный пол расплывался у меня в глазах. Коленки подло дрожали. Как недавно в Одессе на мокрой крыше. Но только выхода теперь я не видел. Впереди маячила тюрьма или предательство.

Но и это оказался еще не последний сюрприз в здании КГБ. Я уже сдал пропуск и прошел вахту, когда нос к носу столкнулся с мясистым Василичем. Он стоял у окошка в вестибюле бюро пропусков. Вид у подпольного продюсера был перепуганный и донельзя озабоченный.

- Сережа! – вылупил глаза, при виде меня, Василич.

Прятаться от него было поздно. «Стоит так называемым друзьям узнать, что ты был у нас – и тебя запишут в «стукачи», - только что брошенная фраза немедленно воплощалась в жизнь. Кгбшнику даже не будет нужды сообщать или намекать Алеше обо мне. Василич без всяких намеков раззвонить по всему Питеру.

- И тебя Сережа вызвали? – забормотал Василич, вплотную приблизившись ко мне с бумажкой пропуска в толстых пальцах. – Это ужас какой-то! Мне говорят – вышел тайный приказ – сажать всех коллекционеров, кто блатные песни записывал, представляешь?! Тюрьмой грозят! И за что? За песенное творчество?.. И тебя, значит, тоже таскать начали! Тебя-то за что?..

Я неопределенно пожал плечами.

- Сережа, ты только никому не говори, что меня здесь видел. Ладно? – вполголоса забормотал Василич, с опаской посматривая на дежурного офицера, который, стоя на вахте, изредка поглядывал на нас. – Я тебя очень прошу! Договорились? – щеки его жалобно тряслись.

Я снова кивнул. Василич уже сделал шаг по направлению к вахте, но все-таки отпрянул назад и опять схватил меня за рукав. Его нерешительность на этом пороге была мне теперь очень даже понятна.

- Сережа, а что ты в Питере делаешь? Я слышал, вы с Алешей сейчас в Гатчине у твоего друга обитаете?

- Пленку магнитофонную приехал купить, - я сказал правду от неожиданности. Это был шок! Оказывается, даже Василич великолепно осведомлен о нашем тайном убежище.

- Пленку ты сейчас в Питере не купишь, - назидательно заявил подпольный продюсер. – Ты приезжай ко мне завтра, выделю из своих неприкосновенных запасов пятисотметровку «BASF»… Я ведь не враг, поверь, очень хорошо всегда к тебе относился, - его дряблые щеки дрогнули, словно растрогавшийся продюсер готов пустить слезу. Он как-то резко постарел за эти недели.

- Откуда вы узнали про Гатчину? – спросил я настороженно.

- Так Евка Томашевская, стерва, все знает. Ей же твой приятель каждый день по два раза названивает утром и вечером. Это любовь! Клянусь – истинная любовь… Я одного боюсь – Бес очень интересовался, где вы с Алешей свой альбом писать собрались. Я-то молчу, как партизан! – он даже мелко перекрестился. – А за Евку не ручаюсь. У нее какие-то шашни с Бесом. Как бы она вас не выдала. Не со зла я имею в виду, а по женской глупости… Он ведь вас ищет!

 

 

24.

 

Я пулей вылетел из дверей дома на Литейном. Меня душило бешенство. Недавней вялости и жалости к себе – как не бывало. Я мог бы сейчас порвать кого-нибудь. Буквально зубами порвать. За всю человеческую подлость и глупость, которая свалилась на меня в последние часы.

Навстречу бежала Старкова. Он простояла неподалеку от дверей все эти два часа – время, которое я не успел даже заметить.

- Я уже беспокоиться начала! Почему так долго? – спрашивала она, заглядывая в лицо и прижимаясь ко мне.

На улице начало темнеть. Все-таки октябрь – не июнь. С Невы дул злобный ветер, он носился вдоль каналов, стиснутый в узкие каменные ложбины старинных улиц и метался, сырым холодом между старинных зданий.

- Пошли отсюда! – скомандовал я Старковой. – Скорее на вокзал! Хотя нет, - сообразил я. – Сначала надо позвонить кое-кому, предупредить и сказать пару ласковых!

В ближайшем почтовом отделении кабина междугороднего телефона на удивление оказалась не занята. Я заказал разговор с Гатчиной и мы со Старковой втиснулись в кабинку вдвоем.

- Гатчину разговор заказывали? – гнусаво поинтересовалась в трубке телефонистка. – Соединяю!

К телефону подошел сам Витька. И по тому бодрому тону, как он сказал: «Але»! – было ясно, что настроение у него прекрасное. Как будто родил очередной дурацкий стих для своей возлюбленной пассии. Стоило мне услышать его счастливый тон, как я сорвался.

- Сука ты! Гандон конченый! – заорал я в трубку вместо приветствия. Старкова даже опешила и признавалась потом, что у нее заложило уши в тесном пенальчике телефонной кабинки.

- Привет, я тоже рад тебя слышать! – находчиво ответил Зяблик. Он еще не понял причин моей ярости, и видимо, предполагал, что это такая шутка в начале разговора.

- Ты меня под тюрьму подвел, придурок! – сказал я уже тише, но таким тоном, чтобы ни намека на шутку не звучало, а все было ясно с первых же слов. – Аслан, которому я магнитофон впарил, заявление написал. Теперь мне семь лет ломится. Потому что ты, козел, окурки в магнитофоны бросаешь! Он бы иначе забрал заявление, а так считает, что мы его унизили. Ты понял? И еще! Какого хера, ты выболтал все про наши планы этой своей мочалке Еве?! Знаешь, кому она твои слова тут же в уши поет?

- Ты это! – собрался на другом конце телефонного провода Витька. – Ты про меня можешь, что угодно говорить, а про Еву – не смей!

Его голос дрогнул тонкой возмущенной ноткой. И это меня взбесило совершенно. Как, он еще смеет чем-то возмущаться!

- Цена твоей шлюшонке – трюльник! – опять заорал я. – Она под кого угодно ляжет, если ей надо. И со мной она трахалась, и толстый Василич ее драл, и с Бесом сейчас долбится! Это Бес ее послал, чтобы за нами приглядывала!  А ты думал, что она тебя за стихи твои идиотские полюбила? Так что ли думаешь? Так это идиотом надо быть. И баба ты настоящая, раз языком так треплешь…

Я в ярости даже пнул ногой стенку кабины. Фанерное сооружение заходило ходуном. Несколько человек, стоявшие в очереди посылать свои бандероли, с осуждением повернули головы в нашу сторону. А оператор-телефонистка прикрикнула:

- Эй, там! Не хулиганить! А то сейчас отключу! Полторы минуты у вас осталось…

Я немного успокоился. Витька на том конце провода тяжело дышал.

- Дошло наконец-то? Чего ради, она к тебе в постель прыгнула, и с кем на пару ты в очередь оказался? – заявил я, чувствуя, что сбросил первый заряд злости.

- Ты врешь! – упавшим голосом сопротивлялся Зяблик. – Это ты из ревности!

- Да, какая там ревность, - вздохнул я. – Короче, этот Бес нас ищет. И он теперь знает, где Алеша прячется. От Евы. Так что вы там особо не высовывайтесь. И двери никому не открывайте. И все, что надо соберите. Я, прямо сейчас еду к вам – немедленно меняем место. У тебя стало опасно. И куда нам ехать – ума не приложу. Видишь, какое дерьмо случилось только из-за твоего паршивого длинного языка! И стихи у тебя – дерьмо, кончай с этой глупостью, - зачем-то добавил я.

Зяблик, видимо, совсем онемел. Я представил, как он стоит  посреди заваленной радиоэлектронным хламом комнаты, придерживая рукой провод старого телефона, с треснутым диском, перехваченным лейкопластырем.

- А что ты говоришь про тот магнитофон, я не понял? - наконец спросил он.

- Ты когда его паял «бычок» там по небрежности оставил – в мастерской потом нашли. И этот хачик разозлился и заявление на меня написал. И теперь мне срок обещан. Вот так ты мне удружил! Если, конечно ты друг, а не специально подставить меня собирался, - от воспоминания о свалившемся несчастье на меня накатила новая волна холодной злости. Хотя и сам понимал, что перебарщиваю. Впрочем, я привык, что Витька, с третьего класса школы, всегда был готов стерпеть от меня и не такое. Конечно, когда я наезжал по делу. А сейчас он был кругом виноват.

- Ева только полчаса назад звонила, тобой интересовалась, спрашивала, когда и как ты обратно поедешь, - убито признался начавший прозревать Витька.

- И ты сказал?!.. – опешил я. –– Ну, с такими друзьями мне врагов не надо. Ладно, ждите меня и осторожнее там! – велел я. И, повесил трубку, не прощаясь.

 Когда мы вывалились из душной кабины, присутствовавшие на почте люди, смотрели на нас во все глаза. Я пожалел, что кричал так громко, наверное, они все слышали. Но исправить уже ничего было нельзя. Теперь главное было срочно добраться на вокзал, пока еще можно успеть на электричку.

- Тебе пообещали, что посадят, там - в конторе? – спросила вполголоса Старкова, когда мы втиснулись в переполненный автобус, направлявшийся к вокзалу.

Я кивнул. И она прижалась еще крепче, хотя, казалось бы, в набитом телами автобусе и так невозможно быть ближе к женщине.

Маша все-таки удивительно умела понимать. Потому что всю дорогу простояла тихо, как мышка. Не говоря ни слова, только прижимаясь ко мне животом. И изредка «клюя» носом мне в шею – когда нас толкали выходившие на остановках или прорывавшиеся в салон пассажиры.

И только за сто метров до вокзала она потормошила меня, чтобы сказать:

- Смотри, новый радиомагазин открыли!

Действительно, яркими огнями светила вывеска магазина «Электрон», которого раньше я здесь не видел.

В первом же зале этого нового магазина на полке стояли в несколько рядов коробочки с магнитофонной лентой. Причем эти ряды таяли на глазах. Покупатели расхватывали пленку, кто по пять, а кто и по десять бобин. Коробочки были какие-то новые, незнакомые, но это была презренная казанская «Тасма».

- Покупай скорее, пока не разобрали! – подтолкнула меня Старкова.

Но мало того, что это была никудышная «Тасма», так еще и коробочки оказались маленькие. Видимо, по 375 метров – на полчаса записи, целиком концерт на такую не войдет – что я и объяснял Старковой, стоя перед прилавком.

- Зря вы так считаете молодой человек! – возразил отпускавший пленку продавец. – Это особо тонкая пленка повышенной чувствительности – новая разработка. Потому на небольшую бобину входит уже не триста, а пятьсот метров! Современный технический прогресс дошел и до Казани! – пошутил жизнерадостный продавец. - Так что берите, пока народ не прочухал и все не расхватал…

- Вот, единственное, в чем хоть немного повезло, - пожаловался я Старковой, показывая купленную бобину. - Съездил в Питер, называется!

- И все? А я? – лукаво сощурилась Маша. – Ой! Ты же к родителям обещал вечером зайти рассказать, - вспомнила она.

Но я понимал, что не смогу рассказывать отцу, как меня вербовал и шантажировал друг, которому он так опрометчиво верил. Это станет настоящей пыткой. И как бы я не старался уговаривать себя, что отец не виноват – все равно будет казаться, что он меня подставил. И раз обстоятельства не позволяют мне вернуться сегодня домой – выходило к лучшему.

- Я знаю, как поднять тебе настроение! – решила Старкова. – Пойдем, я сделаю тебе подарок. Хочу купить тебе новую рубашку.

- На электричку не успеем. Она уже вот-вот, - возразил я.

- А мы быстро! Прямо тут и возьмем, у фарцовщиков рядом с вокзалом, - Старкова смотрела умоляющими глазами. – Доставь мне такое удовольствие. Я давно хотела одеть тебя в какую-нибудь красивую вещь, и самой прижаться рядом. И чтобы бабы вокруг завидовали и шипели: «Присосалась к парню»…

Я усмехнулся, представив эту картину. А Старкова, не говоря ни слова, потянула меня на площадь перед Витебским вокзалом.

На привокзальной площади, в густеющих сумерках, еще маячило несколько припозднившихся фарцовщиков. Умело показывающих тайную, деловую озабоченность, но к вечеру уже ссутулившихся и замерзших. В отличие от шикарных королей Невского проспекта это были третьесортные спекулянты, впаривавшие подделки под «фирму», пользуясь неразборчивостью провинциалов. Поток которых, выплескивался с вокзала на улицы Ленинграда.
  

  
             - Чем интересуетесь? – мгновенно вычислил в нас потенциальных покупателей самый шустрый из этих парней в джинсовой куртке с меховой оторочкой.

И пока Старкова объясняла про рубашку, к нам, словно молчаливые привидения, приблизились и остальные спекулянты, прислушиваясь вполуха к разговору.

- Что так долго сегодня стоите? – спросил я, подавая зажигалку тому из них, который никак не мог прикурить сигарету из яркой фирменной пачки.

- Надо «крыше» деньги отдать. А они не едут, разборки какие-то… Бардак, короче, как повсюду в стране, - ухмыльнулся фарцовщик замерзшими губами.  

- А я никому платить не собираюсь, - пробурчал второй, тщедушный. – На той неделе я все отдал. А то, что у них что-то меняется – это их, бандитские дела… меня это не касается.

- Ну-ну, - с сомнением кивнул второй. – Там говорят, какие-то отморозки появились. Нашим обычным бандитам пасть порвали…

- Завтра будут отличные польские рубашки, хлопок-вискоза, - пообещал Старковой фарцовщик, с которым она пыталась торговаться. – А сегодня могу предложить отличные джинсы «Монтана» за двести… Коттон сто процентов…

- У меня только сотня, - вздохнула Маша.

- Электропоезд до станции Гатчина отправляется с третьего рамочного пути! – дважды объявил диктор по громкоговорителю.

Я, красноречиво кивнул в сторону электричек, глядя на Машу.

- Купите Высоцкого? «Парижский концерт», уникальный альбом! – цепляясь за последний шанс, предложил замерзший фарцовщик. – За сотню отдам…

- Ух, ты! – Загорелась Старкова. – Хоть в руках подержать! Никогда не видела – такая редкость…

- Отойдем в сторонку, - торопился зазвать обрадованный спекулянт.

Мы отошли к небольшому бордюрчику поближе к платформам вокзала. Парень воровато огляделся налево и направо, и достал из большой сумки грампластинку в неновом картонном футляре.

- Так он уже запиленный, твой диск… - разочарованно оценила Старкова, вынув пластинку из конверта. – И называется не «Парижский», а «Натянутый канат»…

- Ладно, за девяносто отдам! – сделал скидку фарцовщик. – Смотри, тут и «Банька по белому», и «На большом каретном»!.. А такой же «нулевый» диск ты нигде не найдешь, дешевле четырехсот…

Маша взялась отсчитывать купюры.

- Игорь, беги! – раздался вопль у нас за спиной. 

Прямо на нас во все лопатки убегал тщедушный фарцовщик, который грозился не платить бандитам. Куртка его развевалась на ветру, а сзади моталась заброшенная за спину холщовая сумка. За ним гнались двое. И это были не милиционеры.

- Ой, дурак-то! – простонал наш спекулянт, глядя, как догоняют его коллегу.

Я понял, что пока мы рассматривали пластинку, «крыша» все-таки приехала собирать дань на новых условиях. Поэтому отвел глаза от безнадежной для жертвы погони в сторону площади – туда, где мы только что общались с фарцовщиками. Те из них, кто оставался на месте, сгрудились около черной «Волги». Видимо, в машине и сидел новый бандит, с которым они теперь должны рассчитываться за право торговать здесь из-под полы.

 Фарцовщики немного расступились, давая возможность хозяину машины увидеть результаты погони. И я, словно в замедленной съемке увидел, как с заднего сиденья «Волги», в шикарном длинном кожаном плаще, словно только что купленном где-то по невероятному блату, встает Бес.

Это выглядело, как сбывающийся ночной кошмар. Весь день в моем подсознании сидело – лишь бы не нарваться! И вот, за считанные минуты до отъезда, в таком месте, где я вообще не должен был оказаться, Бес выходил из машины. Медленно разворачиваясь в нашу сторону.

Бандит оценил, как его подручные скрутили несчастного спекулянта, и ведут на разборку. И перевел взгляд в нашу сторону. Еще секунду он осознавал – что видит. Потому что для него увидеть меня на расстоянии какой-то сотни метров тоже стало полной неожиданностью. Но я не стал дожидаться, когда он все поймет.

- Бежим! – я схватил Старкову за руку и потащил, что есть силы.

Нам удалось немного оторваться, потому что в первый момент подручные Беса держали провинившегося фарцовщика, а сам бандит не поспевал в длиннющем кожаном плаще. Но оглянувшись, я увидел, как бросившись в погоню, они быстро наверстывают упущенное.

 

Мы тоже бежали что есть мочи, к третьему рамочному пути, расталкивая скопившихся на платформе людей. Прямо перед нами стояла электричка с табличкой «Гатчина», и я с каждым шагом молился, чтобы только двери не закрылись перед нашим носом.

Я на ходу успел рвануть за ручку тележку носильщика, попавшуюся навстречу. Тележка перегородила платформу, люди недовольно заголосили. Но Бес перемахнул через тележку, прыгая прямо по багажу.

Он уже настигал нас, когда у самых дверей электрички, Маша выронила только что купленную пластинку Высоцкого. Черный виниловый диск вылетел из конверта и по траектории дуги покатился по платформе. Разогнавшийся Бес не смог увернуться, наступил на него и заскользил ногой, не в силах удержать равновесие. По инерции, он пролетел мимо дверей электрички, в которые мы успели заскочить, упал на колено, тут же поднялся. Но именно этой секундной заминки хватило, чтобы нас спасти.

Поезд тронулся. Двери захлопнулись перед самым носом Беса. Он даже ударил кулаком в стекло – но не разбил, а только ушиб костяшки пальцев. Тогда он попытался разбить стекло иначе – ударив в него согнутым локтем, в кожаном рукаве. Если бы поезд остановился – он разбил бы стекло и достал нас. Но электричка уже набирала скорость, и его последний удар прошел вскользь.

А я, наблюдая бессильную ярость своего врага, ощутил, наверное, что-то вроде торжества. Я снова вытащил из кармана украденный в Одессе нож, и показал в окно. Держал нож двумя пальцами за колечко в рукоятке, и покачивал, демонстрируя Бесу, отстающему от нас на ленинградском перроне.

- Зачем тебе это? Зачем ты его дразнил?! – спросила Старкова, в ужасе глядя на мои манипуляции с ножом.

Если бы я знал, действительно – зачем? Мне нечего было ответить.

- Какой ты безрассудный мальчишка! – простонала Старкова.

Мы ввалились в вагон, плюхнулись на желтые деревянные сиденья и еще какое-то время просто старались отдышаться. В поздней электричке до Гатчины пассажиров сидело немного. В нашем, последнем вагоне человек десять или двенадцать расположились парами на сиденьях. К зиме поток дачников в пригородных электричках иссякает, и нет необходимости тесниться.

- Может лучше выйти на следующей станции? – спросила Старкова. – Он за нами не погонится?

На глазах ее были слезы. Все-таки Маша сильно испугалась. Но в трудный момент не подавала виду. А сейчас, когда опасность осталась позади, страх навалился на нее всей своей мощью. Старкова тихо смахнула  пару слезинок. Руки ее дрожали.

- Это было бы уже слишком. Он же не батька Махно, а обычный уголовник, и сейчас не гражданская война. Ну, какие у простого бандита могут быть средства, чтобы догнать электропоезд, который уже далеко ушел?  – привел я доводы, не очень убедившие меня самого. – К тому же нам надо в Гатчину успеть как можно быстрее. Там Алеша и Витька, и они еще толком не понимают опасности. А значит, нет времени на пересадки, - и это был главный аргумент.   

Маша крепче прижалась к моему плечу. Еще какое-то время я чувствовал ее дрожь. Мы расслабились только минут через сорок. Когда электричка проехала полпути и успела отсчитать добрый десяток остановок. А мы успели согреться.  Старкова даже задремала, положив голову мне на плечо. А у меня первое чувство избавления от опасности понемногу прошло и уступило место беспокойству.  

Снова все рушилось. Еще вчера у меня имелось твердое убеждение, что Зяблик закончит свой магнитофон и все у нас наконец-то получится. Я уже прикидывал самый минимумом инструментов для будущей записи акустического альбома. Стоило мне начать рассуждать вслух, как Витька завопил, что у него в соседнем доме знакомый - отличный аккордеонист. Правда, пьющий. Его звали Жорка-инвалид. И, будучи в ударе, этот Жорка-аккордеонист играл виртуозно.

- Ты только послушай – аккордеон! – толкнул я тогда в бок Алешу, напоминая про его мечту. – Все как ты хотел - складывается одно к одному!

Алеша с Витькой за пару дней как-то моментально и накрепко сдружились. Два разноплановых гения сразу нашли общий язык. Алеша все подкалывал Витька шуточками. А тот счастливо улыбался.

Я вспомнил, каких жестоких вещей только что наговорил Зяблику по телефону, и мне стало не по себе. Нельзя было так жестко с другом. Он, конечно, чудак и сильно подвел. Но все же, по доброте душевной…

Я заставил себя отбросить эти мысли. Когда будем все в безопасности, я поговорю с ним, чтобы не обижался. А пока нет возможностей для сантиментов. Снова начинается бегство. Я чуть не застонал от одной этой мысли.

К тому же меня беспокоило, что Алеша с Витькой не только подружились. Они еще начали вместе выпивать. Вчера Алеша выпросил у Витька денег, и сбегал за бутылкой. И к вечеру оба были навеселе. Из-за этого Витька не закончил вчера магнитофон. Но тогда я смотрел на это сквозь пальцы. Витька пообещал, что все доделает сегодня, пока я езжу в Питер. Вот только утром, когда я уезжал, они весело перемигивались с Алешей. И спорили, насчет традиции подогревать пиво зимой. Она существует только в пивных ларьках Ленинграда и его окрестностей, или так принято везде по стране?

И сейчас мне стало тревожно – не напились ли они там снова, воспользовавшись моим отсутствием? И доделал ли Витька аппарат, как обещал? А ведь, после того, как я наорал на него, у Зяблика наверняка затрястись руки. И если он не спаял магнитофон с утра, как собирался, а отложил дело на вечер, то после моей отповеди… Черт! Все придется забирать с собой и быстро. А если магнитофон до сих пор представляет собой груду разрозненных деталей? Это катастрофа.

 

 

 

25.

 

 

- Смотри, какая странная машина! – перебила мои мысли Старкова, пристально вглядываясь в темноту за окном электрички. – Мчится, как на пожар…

Я посмотрел в окно, куда она указывала. На этом участке железнодорожные пути шли параллельно автомагистрали и очень близко. Так, что было хорошо видно, как на плохо освещенном шоссе черная «Волга» пытается обойти огромный грузовик – фуру на которой перевозят грузы водители-дальнобойщики. «Волга» виляла на бешеной скорости. И даже в вагоне было приглушенно слышно, что она при этом еще и яростно сигналит.

- Не только сам нарушает, а еще требует, чтобы пропустили! Точно, какой-то псих, - посмотрела мне в глаза Маша. – Хорошо, что дорога пустая.

Тем временем, подозрительная «Волга» резким маневром обогнала грузовик и умчалась вперед. До Гатчины оставалось всего несколько остановок. И мне захотелось, чтобы эти остановки проскочили, как можно быстрее. Но тут электричка вдруг оглушительно засвистела отчаянным сигналом и начала резко тормозить. Немногих оставшихся в вагоне пассажиров бросило вперед. Так, что те, кто ехал лицом по направлению движения невольно плюхнулись на передние скамейки.

У всех хором вырвался один и тот же возглас:

- Это что такое?!

А тормозные колодки уже с противным скрипом прижались к стальным колесам вагонов. Поезд экстренно тормозил.

Я бросился вперед по останавливающемуся вагону.

- Что такое? – спросил я мужчину, пытающегося выглянуть подальше, высовывая голову в окно.

- На переезде остановились, - ответил тот. – Ни черта отсюда не видно. Но там впереди переезд. Может что-то случилось?

- Это ведь не из-за нас? – испуганно схватила меня за локоть Старкова. 

- Не знаю, - ответил я, уже не будучи, ни в чем уверен.

- Уважаемые пассажиры, сохраняйте спокойствие, - объявил по вагону громкоговоритель. – На переезде ДТП. Как только уберут машину – поедем дальше…

Поезд окончательно остановился. Я еще надеялся, что это не Бес, а просто какое-то совпадение. Но уже стало страшно. Если это бандиты - они помнят, как мы заскочили в последний вагон и первым делом сунутся суда. И я решил пробраться ближе к середине поезда. Схватил Машу за руку и потащил в тамбур.

- Я говорила – надо было сойти! – выпалила мне Старкова.

Вместо ответа я только открывал одну за другой неудобные двери.

- Что говорят? – первым делом спросила Маша у пассажиров следующего вагона.

- Да ничего не говорят, - пожала плечами тетка с большой корзиной. – Прервалось что-то. Машинист только начал говорить, потом сразу – раз – и замолк… То ли контролеры по поезду идут?

Но в этот момент снаружи раздался громкий стук металла.

- Ага, нашла контролеров! – весело завопил один из пассажиров. – Смотри! Какие-то ребята дверь последнего вагона выламывают! Фомкой – ломиком воровским! Во дают!

Люди, находившиеся в вагоне, мгновенно бросились к окнам, а я потянул Старкову вперед. Без оглядки мы пробежали два или три вагона.

- Надо что-то делать. Сейчас упремся в первый вагон. А нас там или ждут, или настигнут те, кто сзади… - остановился я.

- Ты думаешь, они уже внутри поезда? – спросила Маша.

Я кивнул.

- У тебя хватит сил раздвинуть двери?

Я поднатужился, но дверь была тугая, и я только скользнул по ней пальцами, ломая ногти.

- Но я же видела, бывает пацаны даже на ходу двери открывают! Как-то же они это делают? - трясла меня за плечо Старкова. – Надо что-то просунуть между половинками, какой-то рычаг. У тебя же есть нож!

Действительно, я запаниковал и совсем забыл о ноже. Достать его и раскрыть было секундным делом. Лезвие ловко вошло между половинками дверей. Я загнал его глубже и попытался повернуть. Но лезвие «бабочки» было слишком узким, и двери отодвинулись друг от друга всего на пару миллиметров. Ухватиться было невозможно.

- Сейчас я губную помаду подсуну! – сориентировалась Старкова, - Только чуть пошире открой!

Я надавил на нож, как на рычаг. Лезвие не выдержало и звонко сломалось. Но Маша уже успела подсунуть тюбик губной помады в сантиметровую щель. У меня в руке осталась тонкая и квадратная металлическая рукоятка ножа. Теперь уже можно было орудовать рукояткой. Я еще раз надавил изо всех сил. Двери подались. Я уже просунул между ними ладонь, а Старкова внизу – носок сапога.

- Выскакиваем мигом, и сразу прячемся между вагонами, чтобы из окна не заметили! – скомандовал я, и последним усилием распахнул двери.

Мы спрыгнули вниз, на шуршащие пучки сухого придорожного бурьяна. На наше счастье шел октябрь. Снега еще не было, и свет из окон электрички не отражался от темной земли, а как бы прилипал к ней желтыми пятнами. Прячась ближе к вагону, я все-таки успел коротко разглядеть, что пути на переезде загородила та самая черная «Волга». Поэтому она так мчалась по дороге – чтобы опередить нашу электричку и встать поперек путей.

Устроить такую штуку мог только настоящий псих.

- Мне страшно! – прошептала Старкова. – Нас тут заметят.

- Лезем под вагон! – скомандовал я.

И, как оказалось, очень вовремя. Стоило нам только юркнуть вниз – на шпалы, как сбоку раздались шаги и голоса.

- Быстрее валить отсюда надо. Зря ты это затеял, – зло проговорил один и плюнул. - Они где-то раньше соскочили, век свободы не видать!

Его плевок шлепнулся на рельс прямо перед моим лицом.

- А фрайеров в вагоне спросил – они их видели? Парня с бабой? По настоящему спроси, перо к глотке, и порежь слегка, чтобы кровь увидели. Тогда махом расколются! – скомандовал второй.

Этот голос я узнал мгновенно.

- Уходить надо! – попросил первый. – С переезда уже всяко ментам отзвонились.

- Че ты ссышь, как потерпевший? Успеем, - решил Бес. – Никуда от нас не денутся. Уйти им отсюда некуда – голые поля…

Было слышно, как закрылись двери электрички.

- Надо по шоссе бежать! – одними губами прошептал я на ухо Маше. – Может, попутку остановим. Сейчас под вагонами еще немного вперед, а там - сразу в темноту! 

Мы проползли немного вперед. То и дело стукаясь головами о какие-то металлические части и перемазавшись в грязи и мазуте.

Дальше осторожничать уже не было смысла. Я выкатился из-под вагона и вытянул за собой Машу. Чтобы попасть на шоссе нам предстояло перебежать поворот дороги рядом с «Волгой» заблокировавшей переезд. Если в машине остался водитель, пока мы подбирались ближе -  от его глаз нас укрывала электричка. Но дальше все равно предстояло перебегать открытое место. Требовалось прошмыгнуть сзади, за машиной, пока бандиты еще ищут нас в электричке. Только скрытно и очень быстро.

Небольшого освещенного фонарем пятачка шагах в пятидесяти позади «Волги» было уже не миновать. Я предупредил Машу, чтобы она пригнулась и не оглядывалась, а только смотрела себе под ноги. Бежать придется что есть духу. Но сам я не выдержал и в последний момент все-таки оглянулся. Успел увидеть только, что никто не стоит рядом с машиной и не смотрит в нашу сторону, а в темном окне «Волги» на заднем сиденье, угадывался женский силуэт и вроде бы – огонек сигареты. А может и померещилось?

Но еще раз оглядываться было нельзя. Мы мчались, прочь от захваченной электрички. Думая только о том, чтобы смотреть под ноги, не упасть самому и не дать споткнуться Маше Старковой. Еще и согнувшись в три погибели.

- Думаешь, не заметили? – спросила Старкова, хватая ртом воздух и распахивая куртку на груди, как только мы добежали до темного шоссе. 

Я тоже совершенно задохнулся. А надо было бежать дальше.

- Даже если не заметили, они еще сколько-то побегают по электричке, и поймут, что нас упустили, вернутся в машину и погонятся снова. У нас один шанс - поймать попутку…

- Так ночь уже почти, шоссе пустое, - упавшим голосом сообщила Старкова то, что я и так видел.

Но мы все равно побежали дальше по темной дороге. Теперь уже не пригибаясь. Сзади замаячили фары.

- Они?! – испуганно вскрикнула Маша.

Но это были какие-то очень мощные фары. Они били вперед «дальним светом». Нас догонял автобус или грузовик. Мы остановились у обочины, отчаянно размахивая руками.

Машина с оглушительным ревом пронеслась мимо. Это был здоровенный грузовик длинномер. Он промчался так быстро, что мы даже не успели ничего подумать. И вот уже только красные огоньки его задних габаритов, да вихрь попутного ветра.

- Мы все в грязи перемазались, как бродяжки, - упавшим голосом сказала Маша. – Таких никто подбирать не захочет.

- В следующий раз надо дорогу перегораживать, - решил я.

Мы снова остались вдвоем в темной, внезапно вернувшейся тишине.

- Прислушайся?.. По-моему он остановился там, впереди?

В голосе Старковой слышались слезы. Я не стал ее разочаровывать, что ничего такого не слышу. Все равно ничего не оставалось, кроме как бежать дальше вперед. Пусть ее поддерживает какая-то надежда.

Но метров через сто, Маша опять сказала.

- Точно, вон, видишь, что-то впереди? Может это грузовик остановился, нас поджидает? Проскочил быстро, на скорости. А потом решил нас все-таки взять и дожидается?..

Я толком не видел – что там впереди. Но надежда была такой заманчивой, что снова появились силы бежать.

Скоро впереди у обочины действительно замаячил какой-то свет. Еще дальше я различил грузовик. За ним второй, тритий. Сразу несколько длинномеров сгрудились на обочине.

Это оказалась маленькая придорожная закусочная, специально для водителей дальнорейсовиков. И несколько экипажей грузовиков, видимо, остановились здесь вместе на ночлег. Пара шоферов покуривала перед своими машинами, которые стояли с заглушенными моторами. Только один грузовик, который недавно промчался мимо нас, не выключил фары.

- Помогите, пожалуйста! – ринулась к водителям Старкова. – За нами гонятся бандиты. Увезите нас, пожалуйста!

- Куда же тебе ехать, красавица? – поинтересовался тот из водил, что был покрупнее.

При этом он не прекращал степенно курить, критически оглядывая нашу перемазанную грязью одежду. Даже здешняя дворняга, подъедающаяся возле кафешки, заливалась на нас сиплым лаем.

- Быстрее, до Гатчины, это недалеко, там мы спрячемся! – умоляла Маша.

Но меня что-то уже насторожило, то ли в интонациях, то ли в повадках этих мужиков.

- В Гатчину? Недалеко, говоришь? Это можно, - вдруг осклабился второй, щербатый и постарше. – Тут на дороге, наверное, работаешь? Захотела от хозяев сбежать с новым дружком? А что платишь, красавица?

Маша принялась энергично обшаривать свои карманы. У меня денег с собой практически не осталось.

- Это ты брось! Убери свою мелочь, - велел щербатый. – По-другому сторгуемся. Давай по-быстрому сладим? Можно прямо втроем. Пять минут и все счастливы?

- Как это? – глухо спросила Старкова.

- Как-как… У напарника моего в рот возьмешь, а я сзади тебя приласкаю? Девочка маленькая, что ли? Мы уже неделю в рейсе, стосковались по бабской ласке…

Я честно скажу, растерялся. Секунду назад еще казалось, что бандиты там, сзади, за спиной. А все остальные вокруг – хорошие люди. А тут нарвались на такую сволочь.

- Смущаешься, что ли? – все тем же подло-сочувствующим тоном продолжил щербатый. – Нечего стесняться. Хахаль твой молодой войдет в наше положение. Подождет в сторонке на обочине. Пять минут и вы в Гатчине?

Здоровяк недобро хохотнул. Ему явно была по душе игра, затеянная старшим приятелем.

- Я тебе, сука, войду в положение, - сказал я.

- А че ты сделаешь? – моментально отреагировал щербатый.

Сделать я действительно не мог ничего. Ввязаться с ними в драку, которая закончится сразу, как только подоспеют бандиты? К тому же, если я сейчас брошусь на этих шоферов, они уже к этому готовы. И мой номер с нырком и апперкотом вряд ли пройдет. А дальше в дело вступят привычные им монтировки… Мне оставалось только молчать и глотать свое бессильное бешенство. 

- Не хотите – как хотите! – пожал плечами щербатый. – Видать, не так уж вам надо ехать…

И они продолжили спокойно курить, как ни в чем не бывало. Вдали, со стороны переезда снова показался свет фар. И даже издалека было ясно, что теперь это легковой автомобиль.

Старкова быстро повернулась ко мне и вполголоса сообщила:

- Я могу сделать это для тебя. Все равно, если не соглашусь, нас здесь догонят и убьют… Свиньи, поганые!

- Я тебе соглашусь! – зло прошипел я.

А фары надвигались. Я уже различал машину – это была «Волга». Маша вся сжалась и посмотрела на меня умоляющими глазами.

Я слишком поздно разглядел зеленый огонек над фарами, и не успел среагировать, а машина уже пронеслась мимо. Это тоже была «Волга», только салатного цвета, с шашечками на двери и зеленым огоньком – свободное такси!

- Такси! Откуда оно здесь взялось, – простонала Маша. – Мы должны были его поймать!

- Тю-тю ваше такси! Только его и видели, – ехидно констатировал здоровяк. – Ладно, надумаете – скажете.

И оба водилы побрели к дверцам своих кабин. Только местная шавка, чуя нашу слабость, не прекращала брехать.

- Пойдем через поля, наудачу, – предложил я. – Шины им, что ли пробить на прощание? – подумал я вслух, доставая из кармана обломок бесовского ножа.

- Это кому ты собрался шины проколоть?! – грозно поинтересовался третий дальнорейсовик. Приземистый крепыш в короткой кожаной куртке, только что подошел из придорожного кафе с бумажным кульком, свернутым из газеты. От кулька исходил запах горячих беляшей, такой прекрасный в холодной ночи. Собачонка сразу принялась скулить и подпрыгивать возле его ног.

- Вон те твари хуже бандитов, которые за нами гонятся, - сказала Старкова, мотнув головой в сторону замерших грузовиков.

- Не понял? – остановился рядом с нами крепыш.

В двух словах я объяснил, почему нам надо немедленно уехать, и что предложили Маше только что ушедшие шофера.

Крепыш с беляшами неодобрительно крякнул и велел:

- Садись в кабину!

И словно забыв про нас, он направился к грузовику, тому самому, который обгонял на шоссе. Эта машина единственная стояла с не заглушенным мотором. Все еще не веря в удачу, я подсадил Машу наверх – в кабину, и забрался сам.

- В семье не без урода, а люди обо всех шоферах думать плохо начнут, - ворчливо пробормотал наш шофер, убирая мешок с беляшами в бардачок. – Потом съем, после Гатчины на ночевку остановлюсь, - пояснил он.

- А сколько ехать? – спросил я, неистово желая как можно быстрее убираться отсюда.

- Километров десять. Дорога пустая, минут за семь домчимся…

- Не успеем, - простонала Старкова. – Бандиты нас быстрее догонят. Еще и вы пострадаете ни за что! Их бы задержать как-то!..

- Уже сделано, - недобро улыбнулся я в ответ на непонимающий взгляд Старковой.

Я успел незаметно подбросить бесовский нож прямо на широкий бампер грузовика щербатого любителя группового секса. На этом видном месте его поблескивающую металлическую ручку бандиты обязательно заметят. И я жалел только об одном - что не смогу посмотреть, как они обойдутся с этой гнидой, когда вытащат его из кабины. Потому что, сдается мне, вопросы они начнут задавать позже. Пока разберутся – минут пять точно потратят. И по сравнению с тем, что было еще несколько минут назад – сейчас наши шансы выглядели по-королевски.

Наш крепыш-водитель, энергично накручивая баранку, поглядывал на спидометр. Оценив реальную опасность, он не собирался сбрасывать скорость. И гнал, как на ралли Париж-Даккар.

- Что ты головой качаешь? – спросила Старкова, не спуская с меня счастливых глаз.  

- Да вспомнил Алешины слова. Что некоторые вещи всегда возвращаются к хозяевам, - объяснил я. – Никогда бы не подумал, что этот нож вернется к Бесу! И каким странным образом – спасая нас…

- Не боишься? – вздохнула Старкова.

- Он все равно сломан, - ответил я. – Как змея без яда…

 

 

 

26.

 

 

В захолустном дворе богом забытой Гатчины светил одинокий фонарь.  

- Мне страшно заходить во двор, вдруг они там? – призналась Старкова.

- Давай подождем, надо перевести дух и оглядеться, - согласился я.

Полчаса назад, мы выскочили из грузовика на окраине города. В благодарность спасшему нас водителю мы только могли попросить его уезжать быстрее и не останавливаться нигде поблизости.

Добираться до Витькиного дома я решил закоулками, соблюдая максимум осторожности. Я больше не надеялся, что после того, как мы оторвались от погони, опасность сошла на нет. Психованный Бес сейчас на таком взводе, что будет рыскать по улицам Гатчины хоть всю ночь, лишь бы настигнуть упущенную добычу. Фары и рев мотора догоняющей черной «Волги» животным страхом уже сидели у меня в подсознании. Поэтому мы пробирались самыми темными уголками ночного, малознакомого города, и не заплутали только каким-то чудом.

Но чем ближе мы приближались к Витькиному двору, тем сильнее меня мучил другой страх. Мысленно все время я прокручивал в голове ту мгновенную картинку, которая врезалась в память, когда мы бежали мимо переезда. Женский силуэт на заднем сиденье «Волги». Я изо всех сил надеялся, что просто почудилось. И это не Ева Томашевская, которая знает адрес Витькиной квартиры. Но все равно, сейчас, когда мы стояли перед двором Витькиного дома, заходить было страшно. После того, как Бес умудрился остановить  электропоезд, подставив под локомотив собственную машину никаких иллюзий, что он отступится, не осталось и в помине. Чтобы хоть немного соблюсти осторожность, я все-таки решил зайти в обход - через соседний переулок, и проходной подъезд.

В переулке было так темно, что пришлось ступать наугад. Ориентируясь только на пятна света, которые отбрасывали на землю зашторенные окна квартир на первых этажах. Там, где были только тюлевые прозрачные шторки, блики получались желтые и яркие. В других окнах шторы были из плотного кумача, и свет оказывался тусклым и красным, как в специальных каптерках у фотографов.

В проходном подъезде, двери которого мы с трудом нащупали, света не было вовсе. Бредя впотьмах, мы преодолели несколько ступенек, сначала вверх, потом вниз. Я осторожно приоткрыл дверь во двор, чтобы не скрипнула. Старкова ждала у меня за  спиной, сдерживая дыхание.

- Идем? – спросила она шепотом. – Двор пустой?

- Погоди, шум какой-то, - прислушался я.

Шум мотора мерещился мне неоднократно, пока мы пробирались по городу. Я надеялся, что снова почудилось. Но это был шум подъезжающей машины. И в ту же секунду, бок черной «Волги» промелькнул буквально в метре от двери нашего подъезда.

- Та самая! – отшатнулся я, в темноте затылком наподдав в лицо Маше.

- У-ххх! – прошипела Старкова, схватившись за ушибленное место.

– Это Бес! – узнал я. - Прямо к нам идет!

Хлопнув дверью «Волги», Бес и пара его «шестерок» сразу уверенно направились в сторону нашего проходного подъезда. «Это все!» - успела мелькнуть у меня мысль.

- Не тот подъезд! – окликнул бандита из машины женский голос. Бес развернулся и направился к тому подъезду, где нас должны были дожидаться Витька Зяблицкий и Алеша.

И я поймал себя на мгновенном подлом счастье, как будто бы нож сейчас пролетел мимо моей шеи.

- Успели бы выйти из подъезда, и каюк, - тихо выдохнула Старкова. - Там же Алеша! Они сейчас к нему пойдут! – спохватилась она.     

- Может, догадаются двери не открывать? – предположил я.

- Господи! Надо же что-то делать! Нельзя вот так стоять! – Взмолилась Маша. – Надо милицию вызвать!

Я понимал, что вызов милиции навсегда срывал нашу запись, которая после стольких безнадежных попыток, наконец, могла состояться. И для милиции это будет повод дать ход моему делу с поддельным магнитофоном. Но другого выхода не было. Я слишком хорошо знал повадки своего чудаковатого друга. Зяблик с Алешей ждали нас, значит, могут открыть не спросив.

- Вызывай! – велел я. - В квартиры стучись – может у кого-то есть домашние телефоны?

Маша немедленно принялась звонить и стучать в квартиру на первом этаже.

- Откройте! Надо вызвать милицию! У вас есть телефон? – кричала она.

- Ага, так прямо и открыл! – раздался из-за двери недоверчивый голос. – Может вас там целая банда приготовилась!

- У нас товарища убивают! – умоляла Старкова.

- Не надо мне никаких ваших товарищей! – отозвался сварливый голос.

- Сволочи! – не выдержала Старкова.

- Вот теперь точно милицию вызову! Еще и оскорбляют! – принялся возмущаться задетый за живое хозяин квартиры. Он явно успел перепугаться и дверь не откроет.

- Стучись в другие квартиры, этажом выше, - велел я.

Старкова умчалась выше, и принялась молотить в двери и объясняться с хозяевами следующей квартиры на втором этаже.

На улице одна за другой хлопнули дверцы автомобиля. Я выглянул во двор. Взревел мотор и черная «Волга» уехала, выдав фонтан грязи из-под колес. Я не ждал, что бандиты отвалят так быстро.

Цепенея от нехорошего предчувствия, я бегом преодолел двор, и лестничные пролеты Витькиного подъезда. Дверь в квартиру стояла незапертой. Я еще успел подумать, что входить надо осторожнее – вдруг не все подручные Беса ушли? В квартире действительно мог остаться кто-то из бандитов.

Поэтому я с оглядкой сделал шаг в прихожую и позвал:

- Витек?! Ты здесь?

Никто не отозвался. Однако, показалось, как будто в комнате что-то шумнуло. Словно рассыпалась детская пирамидка из кубиков.

И тут я увидел кровь. На обоях в прихожей была смазана кровь. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять - здесь кто-то вытер о стенку окровавленную ладонь. Не в силах поверить в страшное, я ринулся в комнату. И сразу увидел источник недавнего шума.

Витька лежал в том небольшом пространстве, которое оставалось свободным на полу, между диваном и горой технического хлама. У него судорожно дрыгалась нога, попинывая носком коробку с радиодеталями, и они погромыхивали. Мой друг лежал на боку, завалившись лицом вниз. Алеши нигде не было.

Я бросился к Витьку, и повернул его. Зяблик зажимал рукой шею, и кровь пузырилась у него между пальцами. Он силился что-то сказать, но только всхлипнул и закатил глаза.

- Витя, держись! – заорал я в ужасе от одной только мысли, что мой лучший друг вот так, прямо сейчас может умереть у меня на глазах. Я даже не думал об ужасе потери. А просто панически боялся, самого мига смерти. Что сейчас, руками, поддерживающими Витьку, я почувствую его агонию.

- Двери не закрыл… - виновато пробормотал Витька и задергался от боли.

Я посмотрел вниз и понял, почему лужа крови из-под Витьки так быстро успела натечь под диван. Бок, на котором он лежал, тоже был располосован. И когда я попытался повернуть друга на спину - наткнулся на нож, валявшийся под ним. Это был тот самый нож-бабочка со сломанным лезвием. И я понял, почему Зяблик еще жив. Бес полоснул его этим коротким обломком, который не доставал до сердца. Оставив здесь, как визитную карточку тот самый проклятый нож, который я вернул бандиту, считая, что остроумно направляю погоню по ложному следу. Я в ужасе отшвырнул эту дрянь подальше за барахло – чтобы только не видеть.

Витька пришел в себя. Он жалобно переглотнул горлом, силясь еще что-то сказать. На лице его, вместо обычного глуповатого румянца, растекалась землисто-серая бледность. Но он узнал меня. И пробормотал.

- Я не отдал магнитофон!

- Что? – не понял я и почувствовал - кто-то еще один безмолвно стоит у меня за спиной.

Это был Алеша Козырный. Крови на нем не было видно. Он неотрывно глядел на Витьку и моргал глазами. На Алеше была распахнутая куртка – он только что вернулся с улицы.

– Может это просто рана? – умоляя о пощаде, спросил я Алешу.

Певец схватился обеими руками за голову, выронив авоську с бутылкой водки, которая со звоном разбилась и начала вытекать судорожными бульками, разводя на полу кровь нашего друга.

- Я только на минутку к таксистам выскочил, бутылку купить. Он за мной дверь не закрыл! Магнитофон паял – торопился… - в ужасе прошептал Алеша.

При слове магнитофон, Витька снова пошевелился.

- Не похож на магнитофон-то... На самом видном месте стоял. Без корпуса, по частям, - с трудом набирая силы для слов, не без злорадства выговорил умирающий. – Не догадались... Взбесились, - но тут Витьке стало, видимо, совсем больно. Он зажмурился и начал хватать ртом воздух. 

В дверях квартиры показалась Старкова. Она беззвучно встала в дверном проеме, зажав рукой рот.

А Витька снова вернулся на мгновение.

- Возьми… - пробормотал он мне. –  Там почти готово… Доделай…

Зяблик последний раз дернулся и умер.

И хотя я не был врачом, и впервые в жизни видел смерть так близко, я сразу понял, что мой друг мертв. И его уже не вернуть никакой реанимации, никогда. Эта жизнь только что закончилась. И еще я знал – что такого друга у меня больше никогда не появится. И как я мог не понимать этого всего несколько часов назад?

Я отпустил Витькино тело спиной на пол.

- Что теперь делать? «Скорую» вызвать, чтобы смерть зафиксировали? – я был совершенно растерян.

- Вам надо отсюда немедленно исчезнуть! – сказал Старкова. – Я милицию вызвала. Они приедут с минуты на минуту.

Она осталась единственной из нас, кто хоть что-то соображал.

- Забирай магнитофон, и уходим отсюда быстро! – велела она мне. – Витьке уже не помочь, а вас начнут трясти. В чем угодно обвинить могут…

Я понимал, что она права, но не мог сдвинуться с места. Алеша тоже сидел, глядя в одну точку, словно овощ-паралитик.

- Не по-человечьи, как-то уходить, - пробормотал Алеша. – Его же вместо меня убили. Со злости…

- А ты хочешь, чтобы Витя еще и бессмысленно погиб? – продолжала убеждать Старкова. – Он хотел, чтобы вы концерт записали. Потому магнитофон им не отдал. Не побоялся. Нельзя, чтобы все было зря…

Эти слова на меня подействовали. Через силу я поднялся, и осмотрел гору электронного хлама, заполнявшего Витькину комнату. Будучи дипломированным инженером-электриком, я просто обязан был вычислить, где же здесь валяется разобранный Витькин шедевр. Но это было не легко. Здесь громоздилось столько разобранной техники, что рябило в глазах. К тому же, все путалось в голове.  

- Нас ведь начнут  разыскивать? – спохватился я.

- А кто вас здесь видел? – возразила Старкова. – Милицию я бегала вызывать. А меня здесь вообще никто не знает. Ну, был им звонок женским голосом – на меня здесь указать некому. Я ведь знакома не была с вашим другом. А вас ведь тут не было! Кто докажет? Пусть бандитов ищут, а не сваливают вину на нормальных людей… Так хоть время выгадаете.

Времени действительно совсем не было. Во дворе каждый миг могла раздаться милицейская сирена.

 - Скорее, каждая минута дорога! – торопила Старкова и умоляюще смотрела на меня.

Наконец я заметил несколько больших, уже сформированных блоков. Вот стоял блок питания, рядом – с моторами – блок лентопротяжки, фрагменты корпуса.