«Знаменитость» - роман по мотивам судьбы «короля блатной песни» Аркадия Северного - часть вторая

Часть 2. Без звука

8.

Истомившиеся от жары и ожидания пассажиры плацкартного вагона уже не роптали. А только неотрывно смотрели в окна на мелькающие пригородные платформы - неопровержимые признаки приближения Москвы. Наш поезд прибывал на Ленинградский вокзал с опозданием на шесть часов. Незамысловатое путешествие, которое должно было занять только ночь, растянулось далеко за полдень следующего дня.

- Надо было «Красной стрелой» ехать, она меньше опаздывает, - в очередной раз упрекнул меня Алеша Козырный. Он сидел на нижней полке, сложив локти на потряхивающийся жесткий столик.

- Это никогда не угадаешь, - махнула рукой бабушка-соседка. – Нынче все они опаздывают. Это до революции, говорят, по поездам в деревнях часы сверяли…

Все это уже было переговорено в вагоне на десять раз.

Нас с Алешей опоздание поезда подводило не сильно. Главное дело, ради которого мы ехали в Москву, предстояло только завтра. Но волноваться из-за него я начал еще со вчерашнего дня. И еще раз, незаметно потрогал – в сохранности ли деньги. Восемь тысяч рублей были у меня зашиты в подкладку пиджака. Мы ехали выкупать Алешу из рабства. Вот только сделать это предстояло при таких обстоятельствах и в таком месте, что мне все время было не по себе.

- Ты уверен, что в Москве найдется у кого переночевать? – теперь уже я отвлек Алешу от созерцания первых кварталов столичной окраины за окном.

- Скажешь тоже? – обиженно пожал плечами певец. – У меня полгорода друзей. Они в очередь готовы стоять, чтобы приютить на ночь Алешу Козырного! А остальные полгорода – мои поклонники и поклонницы. Так что не боись! На вокзале ночевать не придется, - обнадежил он. – Все будут счастливы…

Сам-то я уже давно не был счастлив. С тех пор, как решил выкупать Алешины долги. Вчера, на питерском перроне мне казалось, что уезжаю из города, где уже просто не осталось людей, которым я не был должен! Не удивительно, что ни одного рубля я больше не собирался тратить на более дорогой поезд, или на выпивку, или на номер пусть даже в самой дешевой московской гостинице.

Прошло больше месяца с тех пор, как Бес ночью в ДК изуродовал руку скрипача Ёсифа. Каждый день, я всеми силами старался не вспоминать события мерзкой ночи. Потому что еще никогда раньше не испытывал настоящего, жгучего стыда. За то, что сам так испугался – впервые в жизни испытал панический страх, парализовавший меня, лишивший воли и достоинства. И за то, что все мы тогда, словно овцы, молча дрожали, позволяя этой тщедушной татуированной сволочи проделать с нами все, что он захочет.

Картины той ночи жгли мою память, упрямо всплывая перед глазами, стоило хоть на секунду отвлечься от дел. И если начистоту – я чувствовал себя виноватым за все, что там случилось. Это ведь я притащил всех на запись. Я все организовал. А кончилось кровью и тем, что все мы оказались в дерьме. Отомстить этому Бесу ни малейшей возможности у меня не было. Все-таки это жизнь, а не кино. Не в милицию же было идти? Или убивать этого урода-уголовника, как, наверное, принято по их законам? И руки коротки, да и такие мысли вообще не надо себе позволять.

Так я маялся, пока не пришел к единственному решению, которое помогло немного унять стыд. Надо просто продолжить начатое дело, не взирая, на бандитские угрозы. Записать этот чертов альбом, будет единственным достойным ответом на отрезанные пальцы Ёсифа и мой сломанный нос. Другого выхода доказать себе, что остаюсь человеком - пусть даже и сдрейфил тогда ночью - я не видел.

Короче, я решил любыми путями собрать эти восемь тысяч, и выкупить Алешу из кабалы. И когда он будет свободен от уголовной «крыши», сделать запись, которую мы собирались. Реализовать пленки. И так как по всем подсчетам моя доля в этом случае не могла быть меньше восьми тысяч – то их хватит, чтобы вернуть долги людям. Сам я при этом ничего не зарабатывал, но это уже не важно.

Поезд, наконец, остановился на вокзале. Проводники распахнули двери, впустив в вагоны порцию августовского привокзального воздуха, который язык не повернется назвать свежим. Толпа пассажиров, одновременно запрудивших перрон, стиснула нас и поволокла вперед на площадь трех вокзалов. В жаркой сутолоке человеческого муравейника я беспокоился все сильнее.

- Ну что, берем такси? – спросил Алеша.

- Ты сначала дозвонись – к кому мы с тобой едем, - возразил я. – Вот две копейки, вон телефон-автомат…

Между вокзалами очередь к будкам нескольких уличных телефонов-автоматов казалась такой бесконечной, что вызывала тоску. Я еще раз незаметно пощупал спрятанные деньги и решил, что пока Алеша звонит, мне лучше постоять в центре площади, подальше от толпы. Хотя, наверное, глупо бояться карманных воров, собираясь на сходку воровских авторитетов.

Именно такое мероприятие, тайно намечалось завтра в Москве. Я собирался попасть на него, используя чужие связи в блатном мире. Чтобы там, раз и навсегда, освободить Алешу от долгов, передав деньги Бесу.

Как я эти деньги собирал и сколько ради них вертелся и унижался – вообще рассказывать не хочется. Я ведь еще не отдал предыдущие долги, а тут деньги понадобились снова и гораздо больше! Пришлось обойти не то, что всех друзей, но даже едва знакомых приятелей. Я врал любую ерунду, собирая по крупицам, хоть по сто рублей. Всей душой почувствовав себя побирушкой.

Под конец, не было такого табу, через которое я бы не перешагнул. Я даже попросил взаймы у родителей (чего не делал с первого курса института). Но отец, которому я не рассказывал подробности, а только намекнул, что речь идет о криминальных долгах, переполошился и начал требовать немедленно пойти за помощью к его бывшему однокласснику, занимающему какой-то пост в КГБ. И не мог понять, почему я толкую, что органы привлекать нельзя.

Но самое худшее ждало уже под занавес. Когда я понял, что недостающие две с половиной тысячи мне занять абсолютно не у кого – пришлось решиться на крайний шаг. Подловатость которого была так очевидна, что заставляла инстинктивно зажмуриться, каждый раз, когда настигало воспоминание, что я все-таки сделал это.

Я тайком снял последние деньги, остававшиеся у родителей на сберкнижке после июньского отпущения моих грехов. Подделал доверенность от имени отца.   Подсунул ему чистый лист, наврав, что в институте спустили разнарядку – собрать подписи в поддержку африканских коммунистов, борющихся против режима апартеида. А потом стащил сберкнижку из немудреного тайника, где она хранилась – под салфеточкой на верхней полке серванта.  

Некрасивая молодая кассирша с некоторым сомнением разглядывала листок изготовленной мною доверенности. Я стоял перед окошечком сберкассы, затаив дыхание и пытаясь изобразить то «надежное» выражение лица, которое - я знал - всегда нравится женщинам. Девушка подняла на меня глаза и тут же смущенно отвела их вниз – сравнить подпись отца на доверенности и в самой сберкнижке. Через секунду она уже поставила свою закорючку и передала документы дальше – на выдачу денег.

И уже на выходе из сберкассы, вместо облегчения, что проделка удалась – я впервые остро осознал, что сейчас прячу в карман все, что семья – обычные совслужащие - сумели накопить за всю трудовую жизнь. И единственный шанс не стать подлецом – все сделать четко и быстро. Выкупить Алешин долг, записать альбом, и вернуть деньги. До тех пор, пока родители не обнаружили их исчезновение со счета.

Вот такой ценой мне достались эти деньги. И права на ошибку у меня больше не оставалось.  

- Еще две копейки есть? Телефон, сволочь, монетки глотает, – пожаловался подбежавший Алеша. – Ерунда какая-то, дозвониться не могу. Эй! Там моя очередь! Не занимайте аппарат! – завопил он и заторопился обратно, как только я выгреб из кармана всю мелочь.

Что-то у него явно не срасталось. И я мысленно ругнул себя за то, что в очередной раз имел глупость поверить, будто пьяница-певец способен организовать хоть что-то.

- Ничего не понимаю, - наконец, вернулся он, всем видом стараясь изобразить бодрость. – Друзья как сквозь землю провалились. Одним звоню – телефоны не отвечают, другие как назло на даче.  

- Суббота сегодня. К тому же лето, - пояснил я. – Ну что, пойдем на вокзале загодя «лежанки» занимать? - зло спросил я Алешу, плюнул с досады, отвернулся и пошел к вокзалу.

- Куда ты! – он догнал меня и, запыхавшись, тряс за рукав. - Ладно, есть еще одно место. Не хотел там людей беспокоить, но раз уж так вышло...

- Алкаши в каком-нибудь притоне? – поинтересовался я.

- Ну, ты совсем меня не уважаешь, – обиделся он, перехватывая в другую руку свой непременный «Сандер Стратакастер». – Просто есть одно хорошее место. Там и накормят, и спать уложат. Это я тебе говорю! Ладно, хватит тут торчать, лови тачку… 

- Ага, сейчас! – пообещал я, подхватывая сумку.

На троллейбусе до окраинного района, похожего на Черемушки, мы добирались больше часа. Кое-как нашли нужный дом и подъезд. Алеша позвонил в квартиру на пятом этаже. Из-за двери отчетливо доносился заманчивый запах готовящейся пищи. С тех пор, как утром в вагоне разносили чай с вафлями, у меня во рту не было и маковой росинки. Поэтому, когда дверь распахнулась, сначала я даже не разглядел женщину – слишком сильно дразнил запах чего-то горячего с кухни.

- Это же, как надо постараться, чтобы полтора часа ехать с Ленинградского вокзала?! – вместо приветствия бросила она с порога, низким, чарующим голосом, уверенным в своей женской притягательности. – Ну, входите! Картина Репина «Не ждали», – пошутила хозяйка.

- Машенька, здравствуй! Я те деньги, которые занимал – все про них помню, обязательно верну, – Алеша распахнул объятия, и чмокнул женщину в щечку, как-то необычно суетливо. – Сейчас у нас с Сергеем как раз серьезное дело намечается, - забормотал он, торопясь продемонстрировать меня хозяйке дома.

Женщина бросила на меня короткий, но тщательный взгляд. Словно быстро изучила сверху донизу. Но я не успел понять: понравился ей или наоборот.

- Наверное, голодные с дороги? – спросила она, даже не думая говорить, дежурное «очень приятно». – Деликатесов не гарантирую, но отличная яичница с помидорами как раз готова. А про деньги, ты бы уж лучше не заикался, - махнула она рукой Алеше. – Все ясно, не первый год знакомы. Проходите!

И женщина скрылась на кухне.

-  Кто такая? - потихоньку поинтересовался я у Алеши.

- Маша Старкова. Когда-то начинали вместе в институтской самодеятельности. У нас был дуэт. Довольно популярный в студенческих общагах, - сообщил Алеша с ноткой грусти в голосе, осматриваясь, куда бы пристроить в прихожей гитару.

Я не стал дослушивать. Запах пищи неудержимо манил на кухню, куда нас уже пригласили. Небольшой белый кухонный столик был накрыт по первому классу, учитывая внезапность нашего появления. Белый хлеб и масло в масленке, розовые пластики колбасы и мельчайшие капельки влаги,  выступившие на нарезанных, свежих огурчиках с первого взгляда вызывали приступы аппетита. На плите закипал чайник. А хозяйка уже извлекла из холодильника крепко остывшую бутылку «Русской» водки.

- Это просто чудо какое-то! – воззрившись на стол, развел руками Алеша. – Благодарность тебе, Старая, от лица всех голодающих…

- Да ты, никак, еще трезвый? Вот где настоящие чудеса! – улыбнулась она в ответ.

Маше Старковой было чуть за тридцать. Она не стеснялась ни полных губ, ни густых (не по моде) бровей, на которые, то и дело сваливалась темно-русая челка. Сзади волосы были стянуты в короткую косичку. Облегающая, тонкая футболка выразительно оттопыривалась на груди трафаретом «Deep Purple». Карие глаза смотрели насмешливым и оценивающим взглядом.

Если бы я мог хоть что-то знать о Маше до приезда в Москву, то мне стоило бы иметь в виду, что она до сих пор не научилась жить. Поэтому боль является ее обычным гостем. А темная кровь еще бурлит в ней и диктует свои страсти. Что водку она пьет умело, и уже слишком много. Мается желудком, обожая перец и уксус, и тайком глотает таблетки. Что умеет проявить настойчивость в оральном сексе. Всей душой презирает зонтики, и никогда не избегает доброй ссоры.

А в те минуты, когда Старковой случается быть счастливой и пьяной – она пляшет, закидывая руки за голову, с пристонами печатая дробь каблучками туфель. Но если в пьяных плясках допускает неприличие – утрами стыдится, места себе не находит. И во всех своих душевных ранах обвиняет только себя. Однако, вгрызавшимся бедам до сих пор было не под силу одолеть товарища Старкову. Видимо, в дни нашего приезда в Москву, она была лучшей женской особью к северу от экватора, как минимум. Но мне это не дано было сразу понять.

Ведь первое время мы только, молча, жевали, не забывая и про стопочки с водкой. Мямлили вместо тостов что-то невнятное и сразу же снова принимались за еду. Впрочем, хозяйку не расстраивало отсутствие показной галантности. Она с удовольствием наблюдала, как жадно мы едим, подперев щеку ладонью. 

Я, тайком поглядывая на нее, не мог удержаться от сравнения с Евой Томашевской, которую я все еще старался выбросить из головы. Пожалуй, красота Евы, была ярче. Она сразу била по глазам и захватывала дух. Хотя и здесь, если дать взгляду чуточку больше времени – становилось ясно, что Маша, тоже очень красивая женщина. И красота у нее может быть не такая броская, но сильная и глубокая. Как голос у этой Алешиной знакомой, с которой я только что познакомился. Ее голос был красивее, чем у Евы – профессиональной певицы, кабацкой звезды. И это было поразительно.

Когда с первой порцией яичницы было покончено, Старкова потянула болгарскую сигарету из пачки «Стюардессы», и прикурила от спички, которую я поспешил ей поднести.

- Зачем, приехали, рассказывайте? – без предисловий спросила она.  

Алеша посмотрел на меня, я – на Алешу. Рассказывать правду обо всех злоключениях, которые привели нас в Москву, не стоило. Тем более – рассказывать женщине. Пусть даже такой приятной и гостеприимной.

- Ей лучше не врать, все равно бесполезно, - покачал головой Алеша, видимо, почувствовав мои сомнения. - У Старковой есть особенность. Она понимает абсолютно все. Порой, даже слишком. Всегда меня этим пугала, - признался Алеша.

Он затянулся сигаретой и принялся рассказывать. Про неудачную попытку записи. Про появления Беса и отрезанные пальцы скрипача. И как я собрал деньги. И кому мы завтра собираемся их отдать. По ходу его рассказа, Маша иногда переводила взгляд на меня. Как будто желала убедиться, что ей говорят правду. Видимо, выражение моего лица все подтверждало. Потому что, когда Алеша рассказывал о наших завтрашних планах, она даже не усидела за столом. А принялась ходить по кухне, прикурив уже вторую сигарету.

 - Ты совсем свихнулся?! – наконец, грубо прервала она рассказ. – Ума нет – считай калека! – И словно, чтобы убедиться в этом она даже наклонилась к Алеше и в упор посмотрела ему в глаза. – Ну, точно – не нормальный! И еще парня за собой в могилу тащишь! – возмутилась она.

- Кто, кого тащит – это еще надо разобраться, - поправил я. Это не очень нравилось, что мою роль здесь как-то ошибочно недооценивают.

Маша опустилась на стул, окинула взглядом теперь уже нас обоих и спросила:

- Вы хоть понимаете, что если вы туда сунетесь - ваши жизни и без денег на волоске висят. А за эти восемь тысяч, которые вы бандитам своими руками понесете, вас грохнут еще быстрее?..

То, что она сейчас проговорила вслух, изводило меня беспокойством, последние несколько суток. Идти туда было очень опасно, я понимал. И никогда не сунулся бы в Москву без определенной страховки. Такая страховка у меня была. Вот только я не знал - насколько она надежна? 

Идею, из-за которой мы оказались здесь, подал Валет. В отличие от Витьки Зяблика - чудака, который по первой же просьбе занял мне целиком всю свою зарплату, Валет – сволочь - не помог ни одной копейкой. Но подсказал другую важную вещь.

Он у себя в райкоме комсомола давно уже разобрался, что кое-кто из старших партсекретарей имеет неплохие деньги, решая проблемы кое-каких подпольных цехов. Валет оказывал этому своему начальству мелкие услуги, сумел втереться в доверие и знал, что по другой линии эти же производства прикрывают тоже очень серьезные люди - воры в законе. И вот их покровительством стоило заручиться, когда мы будем передавать деньги Бесу. Важно, чтобы при этом присутствовали и другие авторитетные люди. Стали гарантами того, что проблема решена – по всем понятиям.

И вот встреча с одним таким деятелем предстояла завтра. Некий грузин Дато «Южный», якобы имел уже серьезный авторитет в блатной среде. И он может помочь. А сама сходка должна состояться чуть ли не, посреди Москва-реки, на речном трамвайчике, откупленном ради этой цели криминальной братвой.

То есть, я рассчитывал на определенную поддержку, а не совал голову в петлю наобум. Но реально у меня не было никакой гарантии, что этот Дато заступится за нас, если дело пойдет наперекосяк. Опасение не давало мне покоя. Впрочем, одновременно я почувствовал и прилив гордости, что эта красивая женщина теперь понимает, на какое отчаянное дело мы способны решиться. Но выкладывать здесь на кухне весь план, на который я рассчитывал, было бы слишком долго.

- Мне потом что? Ваши похороны организовывать!? – Старкова злилась все сильнее.

Но Алеша уже по-своему пытался перевести разговор в более спокойное русло.

- Как живешь-то? – спросил Алеша, разливая по рюмкам очередную порцию водки. – Все со своими хиппи, рокерами волосатыми?

- Как обычно, - пожала плечами она. – Только на прошлой неделе спровадила одного такого из дома окончательно. И теперь снова в свободном полете. А ты все со своими кабацкими музыкантами?

Алеша кивнул и поднял рюмку.

- Мы с тобой друг друга стоим, - с какой-то непередаваемой печальной лукавинкой констатировала Старкова. – Всегда так было.

Только здесь, в этой московской квартире я видел Алешу снова ожившим. Ведь о ночной истории, как приятеля Алеши Козырного порезали у него глазах, шушукался весь музыкальный Питер. Никто, ничего Алеше не говорил, но все знали, и он это тоже знал. Поэтому ходил непривычно потупившийся, утратив живость характера. И в реальность моего плана собрать деньги на выкуп он тоже не сразу поверил.

- Надо как-то не так действовать. Чтобы эти блатные отпустили Алешу Козырного – так не бывает, - Не собиралась отступать Старкова. - У них это называется «соскочить» - там за это режут. Нашли себе дойную корову, и пока все соки не высосут – не отпустят… Может плюнуть вам на все, да просто записать этот альбом, а дальше будь, что будет? У меня здесь много знакомых музыкантов и аппаратура найдется. Они, правда, рок играют, но запись все равно можно организовать?

- Мы завтра все-таки попробуем, а там посмотрим, что получится, - пожал я плечами.

- Нет уж, завтра поздно будет пробовать! Надо прямо сейчас, – возразила Старкова и посмотрела на часы. – И тогда завтра не наделаете глупости! Поехали! Может, еще успеем.

В лабиринте старых московских переулков Маша ориентировалась, как рыба в воде. Августовский вечер только набирал силу. Я не успевал уследить за Машей и после нескольких подворотен, понял, что сам бы тут безнадежно заблудился, и уже точно не найду обратную дорогу.

- Кажется здесь, - решила Маша перед ободранной деревянной дверью, которая не просто не походила на дверь жилого подъезда. Такая дверь – перемазанная известкой и наглухо заколоченная могла быть только у руин какого-нибудь пакгауза, заброшенного еще после бомбардировок великой отечественной войны. И в заколоченных окнах двухэтажного старого особняка, построенного, наверное, задолго до нашествия Наполеона, не было и намека на свет.

Тем не менее, Маша громко постучала в эту дверь условным стуком. Испачкав при этом пальцы то ли известкой, то ли голубиным пометом.

- В сторонку отойдите, здесь не маячьте, иначе не откроют, - предупредила Маша, яростно вытирая пальцы. – Вот, зараза!

Мы с Алешей скрытно отшатнулись в сторону. Загаженная дверь приоткрылась на узенькую щелку. Через щелку к нам присматривался чей-то подозрительный глаз. Наконец, послышалось бормотание, похожее на злую ругань шепотом. И дверь, казавшаяся наглухо заколоченной, со скрипом отодвинулась ровно настолько, чтобы можно было протиснуться боком.

- Пошли! – Скомандовала нам Маша и пролезла в щель первая, слегка шоркнув дверь оттопыренной надписью «Deep Purple» на футболке.

Пока глаза не привыкли к полутьме, я почти ничего не различал, зато слышал.

- Ты совсем спятила? – раздраженно выпалил мужской голос. – Я же предупреждал – сегодня нельзя! Чего ради приперлась?

Я уже понемногу различал, что хамит Маше щуплый парень с козлиной бородкой и ленточкой, перехватывавшей волосы на лбу.

– Еще и чужих привела!.. – распалялся этот хмырь. – Дура, конченая!

Легкий хмель от недавно выпитой водки усилил злость, пусть даже пытались оскорбить не меня. Я испытал мгновенное блаженство, мысленно представляя, как заталкиваю его слова кулаком ему же в рот. Инстинктивно, даже не двинулся, а только чуть подался вперед. И сразу машина рука, успокаивающим движением легла мне на предплечье. Незаметно в темноте. При этом сама Старкова даже не оглянулась. Похоже, она действительно, каким-то редким чутьем понимала все. И еще интересно, что она в этом случае постаралась остановить меня, а не своего Алешу.

- Санчес! Не строй из себя Че Гевару! Ты все равно не тянешь…  – с неподражаемой долей презрительного превосходства ответила Маша. –Проводи к Борису, там разберемся. Я по делу, - отрезала Маша. – Не поведешь – сами найдем!

Судя по дыханию, этот тип, мысленно обозвал ее сукой, или еще как-то. Но промолчал, видимо, почувствовав, что выпускать мелкую злость наружу безнаказанно ему больше не дадут.

- С завязанными глазами их поведу! – выставил условие он, вытаскивая из кармана длиннющий эластичный бинт, которыми спортсмены перематывают травмированные коленки.

- Прикинь, Серега, московские нравы! Но пасаран! Они не пройдут! – расхохотался Алеша Козырный. – Надо Василичу подсказать - у нас всем глаза завязывать, кто на запись случайно попадает – никогда больше не спалимся!..

Он без возражений позволил негостеприимному привратнику затянуть узел у себя на затылке. Я почувствовал, что дурацкое приключение уже веселит певца.

Дальше пришлось шагать наугад, неуверенно ставя ноги, чтобы не споткнуться и не упасть. В кромешной тьме был слышен только шаркающий звук наших осторожных шагов. Вслепую, по каким-то коридорам, поворачивая то направо, то налево. Впрочем, был в этой истории один плюс. Моим поводырем была Маша Старкова. В сумраке заколоченного особняка с завязанными глазами я понял, что ощущают слепые. Когда нет зрения – обостряются все другие чувства. Поэтому, стискивая мягкую руку, чуть выше локтя я ощущал, какая шелковистая у нее кожа. А еще мое обоняние различало еле слышный запах пряных духов. И все это вместе – получились довольно волнительные ощущения!

Поэтому, чтобы не увлечься чересчур, и думать о деле я спросил Старкову:

- А кто такой этот Борис?

- Это бог! – восторженно отозвался придурок с козлиной бородкой.

- Это очень хороший композитор и поэт, - вполголоса пояснила Старкова.  – Непризнанный, конечно. Рок-музыкант, лидер группы «Паноптикум», к ним мы сейчас идем.

- А зачем этот цирк? Глаза завязанные? – поинтересовался я. – Понимаю, нужна конспирация, когда Алеша блатные песни поет. А тут-то что?

- Рок-музыку КГБ еще сильнее в подполье загоняет, - убежденно заявила Старкова.

- Так ты этого самого бога из дома выставила?! – хохотнул впереди Алеша Козырный.

Даже не видя Машу, я почувствовал, как она злится. Но тут Алеша обо что-то споткнулся, не удержался на ногах. Вокруг все загремело, что-то тяжелое полетело на пол. Я сорвал с глаз дурацкую повязку, силясь разглядеть, где я, и что происходит.

- Я же сказал, чтобы никакого шума! Запись идет! – громко возмутился переполненный властной злостью новый мужской голос.

Мои глаза постепенно начали различать, что мы уже пришли. В полутемной комнате горело несколько свечей. Их света было явно недостаточно, и низкий потолок терялся в полумгле. Стены были изрисованы какими-то странными граффити. Один угол помещения был полностью заставлен пустыми бутылками, в основном из-под портвейна и других крепленых вин.

Впрочем, пустые бутылки громоздились не только на полу. Часть их выстроилась на полках старенькой этажерки при входе в комнату. Именно за нее пытался ухватиться Алеша, споткнувшийся о порог. Точнее, он лихорадочно хватался за воздух и за все, что могло попасться на расстоянии вытянутых рук. Попалась эта самая этажерка. Хлипкая деревянная конструкция не выдержала такого мощного толчка и бутылки посыпались на пол. Именно этот оглушительный грохот и спугнул всех, и вызвал гнев хозяина территории.

Сам он сидел на корточках перед небольшим столиком. Первой бросалась в глаза огромная цветная татуировка, спускавшаяся по его руке от плеча до локтя. Безрукавый кожаный жилет, одетый прямо на голый торс не скрывал волосатую грудь. Длинные волосы висели ниже плеч, частично закрывая лицо, так, что сначала я не разглядел глаз этого гуру.

- Я же просил тишины! – властно приказал он еще раз. – Со мной интервью записывают...

И действительно, на низком столике перед этим заросшим бугаем, на маленькой подставочке стоял обычный микрофончик, шнурок от которого был подсоединен к миниатюрному кассетному магнитофону. А спиной к нам на пустом ящике из-под стеклотары сидел кто-то очень коротко подстриженный. Этот зябкий череп, покрывал ежик коротюсеньких волосиков, длиной не больше полсантиметра. И только по трогательной худенькой шее становилось понятно, что спиной к нам сидит девушка, только подстрижена она вот так экстравагантно.

- Интервью для ВВС!.. – с ноткой тревожного восторга шепотом посвятил нас козлобородый. – Журналистка из Англии. Сама нас нашла. Готовит передачу про молодой русский подпольный рок. Может быть, даже сам Сева Новгородцев в эфир выдаст в своей передаче! Теперь понимаете?..

В глазах козлобородого, направленных на своего волосатого бога, сияло подлинное обожание с оттенком священного трепета.

- Да прекратите вы греметь, в конце концов?! Хватит! – приказал «гуру».

Это Алеша ногой аккуратно подпихивал осколки разбитых бутылок под несчастную этажерку.

Востроносенькая журналистка вопросительно улыбнулась нам смущенной, деликатной, и какой-то, очень иностранной, улыбкой. Мы со Старковой поспешили тихо занять места на таких же пустых ящиках, нашедшиеся вдоль стены.

- Продолжим! – кивнул волосатый гигант. Девушка нажала клавишу на магнитофончике.

- Скажите, Борис! – начала девушка, неправильно ставя ударение в имени. – Творчество кого из ваших, как это сказать – brothers in arms – собратьев по запрещенной музыке имеет ваше уважение?

Вдобавок ко всему, у девушки одна ноздря была проколота серебряным колечком. Я впервые в жизни видел иностранного корреспондента. Неужели они там все такие?

Еще я обратил внимание, что в другом углу этой комнаты были свалены разные приспособления, свидетельствующие, что здесь не только пьют, но иногда даже записывают музыку. Там стояли подставки к микрофонам, большой барабан. Валялись в беспорядке всевозможные шнуры. И лежала простая акустическая гитара.

- Последнее время настоящих рок-музыкантов в России не осталось, - авторитетным тоном вещал волосатый Борис английской журналистке. – Макаревича с его «Машиной времени» я перестал уважать после того, как Андрей взялся работать на официальной эстраде – прежние идеалы были принесены в угоду пошлому массовому вкусу. БГ в Питере окончательно ушел в эксперименты. «Урфин Джюс» или «Високосное лето» - вообще пропали из виду. Короче, русский рок сегодня – пустыня. До чего доходит, представьте Дороти:  в Ленинграде в какой-то кочегарке появился даже кореец! Так что он теперь тоже – русский рок? - усмехнулся новоявленный гуру, делая многозначительную паузу, чтобы раскурить косяк.

Журналисточка кивала головой, как бы молча поддакивая, и хлопала ресницами наивных глаз. «Интересно, насколько она понимает по-русски? Половину рассказа, наверное, не соображает? Трудно, наверное», - еще подумал я про себя.

- Так что кроме нас, в русском роке на сегодняшний день никого не осталось, - подвел итог Борис. – Группа «Паноптикум», где я лидер-гитарист, фронт-вокалист, автор всех текстов песен и музыки… Судите сами!

Журналистка продолжала строить «гуру» восхищенные глаза.

Но в этот момент за нашей спиной кто-то смачно провел пальцами по струнам гитары. Я даже вздрогнул от неожиданности и оглянулся. Это Алеша, скучая, набрел на инструмент и немедленно захотел подержать его в руках. Он поставил одну ногу на ящик, чтобы опереть на колено гитару, легонько перебрал аккорды и смачно запел:

- В осенний день! Бродя как тень! Я затесался в винный синдикат...

- Алешка! – расплылась в улыбке Маша Старкова, как только его неповторимый голос прозвучал под сводами этого мрачного склепа.

- Извините, не удержался! – весело пожал плечами певец.

- Ну, все! – взревел гуру. – Ты кого вообще привела? Что это за гопники?!

Он вскочил во весь свой немаленький рост. Длинные волосы мотнулись из стороны в сторону. От резкого движения  качнулось пламя свечей и тени заметались по комнате.

- Это Алеша Козырный, - сообщила Маша Старкова. – Помнишь, я тебе рассказывала?

Но татуированный рокер уже видимо вошел в состояние аффекта. Или собирался изобразить ярость на глазах иностранной журналистки. После Алешиной выходки с гитарой, наши шансы организовать совместную запись устремились к нулю.

- Момент! – вдруг тоненько воскликнула журналистка. Она повернулась к застывшему с гитарой Алеше и спросила, тщетно стараясь сохранить правильный выговор: - Ви ест Козырной? – ударение снова подвело ее.

В ответ Алеша только еще энергичнее ударил по струнам.

- О-о! Russian folk music? Шансон? Да? - стриженая журналистка мгновенно оказалась возле Алеши, и уже энергично трясла его руку приветствием.

- Это у вас, милая, называется шансоном. А у нас просто – блатняк! – попытался отшутиться обескураженный таким напором Алеша.

- Дороти Стаффорд, информационная служба ВВС! – обрадовано представилась девушка. - Вы famous! Знаменитость!..

Вот только рокер, минуту назад дававший ей интервью совсем не обрадовался этому обстоятельству. Он явно собирался выкинуть нас отсюда. А тут возникала незапланированная проволочка.

- Дороти! Это же похабный жанр! Это вообще не искусство! Пошлятина всякая, - заявил он.

Но иностранная журналистка моментально утратила к нему всякий интерес. Она уже строила глазки Алеше, настойчиво усаживая тощего и сутулого певца перед микрофоном на то самое место, которое только что занимал мощный «гуру».

- Я прошу вас об интервью!.. – разулыбалась девушка, подвигая микрофончик поближе к Алеше.

-  Я вас прошу, нет, я вас просто умоляю, сплясать мое последнее танго! – подмигнул в нашу сторону Алеша Козырный, сопровождая слова перебором струн. – Вот дела? На Аргентину это было не похоже… - пропел он, не выпуская из рук гитары, словно это был последний спасательный круг в безнадежной ситуации.

Между тем, Борис, набычившись, направился к Маше Старковой. Он встал прямо перед ней и спросил:

- Я тебе говорил, что между нами все кончено?! И не надо за мной бегать все время!

- Это я-то за тобой бегаю? – опешила Маша. – Вот дела!

Мне все меньше нравилось, как эти типы здесь разговаривали с Машей. К тому же, пообщавшись с ней всего пару часов, я тоже начал кое-что понимать. Например, сейчас, по ее интонации, я понимал, что этот волосатый урод действительно врет, как сивый мерин.

Но они не дали мне шанса вмешаться, ушли в уголок выяснять отношения. Между тем, Алеша давал свое первое интервью, причем сразу же – всемирно известному английскому радио. О чем он, похоже, совершенно не задумывался.

- Расскажите о себе? Почему вы поете именно эти песни? И как относятся к вашему творчеству официальные власти и партийные структуры КПСС?

А журналистка-то оказалась ушлой, не взирая, на неформальный вид, отметил я про себя.

- Я родом из трудного беспризорного детства. Очень рано пришлось начать зарабатывать себе на хлеб. С пяти лет мы со старшей сестренкой пели на вокзалах и пристанях, – начал рассказывать Алеша, наконец, откладывая гитару. – Хорошее было время. Солдатские эшелоны шли через всю страну с запада на восток. Солдаты-победители возвращались из Германии, сирот не обижали, кормили армейской тушенкой. Вот так, куются истинно народные певцы. В пятнадцать лет меня приняли в Ленинградскую филармонию. Да, знаете ли – я был там самым молодым артистом, меня считали вундеркиндом…

«Что он плетет?» - подумал я. Смутно представляя себе Алешино прошлое, я все-таки точно знал, что детство у него было вполне благополучное. Даже, кажется, в институт он умудрялся поступить. Словом, бурные события в его биографии, если и происходили, то не так давно. А уж про филармонию - было и вовсе откровенное вранье… 

- А почему вы тогда поете подпольные песни, а не выступаете на эстраде?

- Из-за несчастной любви! – выпучил глаза Алеша. – От меня была без ума звезда советской эстрады Эдита Пьеха. И я, надо сказать, платил ей взаимной любовью. Она почти забеременела от меня! Это трагедия всей моей жизни, - потихоньку входил в раж Алеша. – Голубчик! Посмотри – нет ли у нас, чего-нибудь выпить? – обратился он, обернувшись к козлобородому.

И тот, как ни странно полез куда-то в закрома и извлек бутылку водки.

- Не могу вспоминать прошлое без слез, - заявил внимавшей девушке Алеша. – Дело в том, милая Дороти, что у нас в России конец у всякой любви обязательно бывает трагическим…

По ходу интервью Алеша успел зубами сдернуть жестяную крышечку с бутылки. И плеснул водки в стоявшие на столе стаканчики. Себе и корреспондентке. Девушка взяла стакан, чокнулась с Алешей и выпила, после чего поморщилась немного оторопело.

- Так вот, о нашей любви с Пьехой узнал директор филармонии. Похабник и прелюбодей. Ёсиф Моисеевич Шмеерзон его звали. Отвратительный тип! – продолжал сочинять Алеша. – И что же он удумал! Пьеху отправил на БАМ – непрерывные гастроли в тайге в течении года. А для меня он подстроил удивительную подлость. На большом концерте ко дню милиции мне по его приказу намазали микрофон чесноком. А у меня же аллергия на чеснок!.. Давайте, милая Дороти выпьем, чтобы вы никогда не маялись аллергией!

Юная англичанка попыталась слабо протестовать, но Алеша был непреклонен и они быстро выпили по второй.

- И вот, представьте - Большой кремлевский дворец… Меня объявляют: «Выступает молодой, но очень талантливый артист Ленинградской филармонии!..». А мой выход был как раз между Леонидом Осиповичем Утесовым и Клавдией Шульженко – чтобы налицо была, так сказать, эстафета поколений. И вот я выхожу, в сияющих лучах рампы. Беру микрофон! И!..

Алеша так увлекся, что на глазах у него выступили слезы,  и подрагивали уголки губ. Я поймал себя на том, что тоже начинаю верить в эту историю. Алеша, выдержав трагическую паузу, продолжил:

- У меня перехватило горло, дыхание! Чувствую – не могу петь! А передо мной полный зал! А в первом ряду сидят все товарищи из политбюро. Брежнев, Суслов, Громыко… А петь я должен был «Яростный стройотряд» - песню про строителей БАМа! И не смог! Так что мою внезапную аллергию посчитали идеологической диверсией на глазах всего политбюро! Хотели дать срок. Спасло только то, что был несовершеннолетним – все-таки самый молодой артист филармонии – вундеркинд считался! Но путь на эстраду с тех пор мне навсегда закрыт…

- Смотри не накликай – петь не могу! – покачала головой слышавшая Алешину импровизацию Маша Старкова.

- А как же ваша возлюбленная Пьеха? – грустно поинтересовалась журналистка.

- С Эдитой мы больше не виделись, - смахнул слезу Алеша Козырный.

- Sorry! Мне надо перевернуть кассету, пленка кончилась, - с очаровательным акцентом попросила журналистка.

Пока девушка возилась со своим магнитофончиком, Алеша поймал мой взгляд, кивнул на англичанку и тайком изобразил жест, означавший полную уверенность относительно того, что их отношения скоро перейдут в интимную стадию. Певец как бы интересовался моим мнением, типа – ничего, что она такая стриженая? Мне было неловко отвечать.

- Почему в России так любят эти ваши нелегальные песни? Как вы считаете, Алексей? – снова спросила журналистка.

- Так просто Россию не понять, - насупил брови Алеша. – Дороти, мы с тобой в разном градусе, тебе надо меня догонять, - заявил он. – Иначе у нас не возникнет взаимопонимания.

- Догонялки? Я знать, это такая русская игра? – смущенно улыбалась сильно раскрасневшаяся журналистка.

- Точно, игра! – согласился Алеша. – Ты пока выключи свой магнитофон. А ты, найди мне тарелку поглубже, и хлеба сколько-нибудь! - велел он козлобородому. – Сейчас объясню правила игры.

Алеша вылил остатки водки в тарелку, покрошил туда же корку нашедшегося черствого хлеба и вооружился гнутой алюминиевой ложкой. Жестом матерого кашевара певец зачерпнул жуткое месиво. Зачем-то осторожно подул на ложку, снял пробу, оценивающе пожевал губами и причмокнул от удовольствия.

- Вот! Ее-то родимую и будем кушать! – радостно сообщил вошедший в раж Алеша. Глаза его сверкали. – Отведайте, Дороти! Такого вам в Англии не подадут! Старинная русская еда! Тюря! Рецепт давно утрачен, его знают только несколько знатоков. Один, к счастью здесь – это я.
  

  
            Алеша аккуратно зачерпнул еще ложку месива и потихоньку двинулся к девушке, бережно подставив под ложку ладонь, чтобы не уронить ни капли. Начиная понимать, что ей предлагается, англичанка в ужасе отшатнулась.

- Дороти, кого вы слушаете! – во всю мощь изрядных легких заорал забытый без внимания «гуру» - Они же вас дурачат! – Он выхватил со стола миску, при этом водка с хлебом плеснула через край, в помещении резко запахло алкоголем. – Нашли, кого слушать! Сами жулики, и песни у них жульманские, низкопробные. Вы меня разочаровали Дороти! Вам на самом деле плевать на настоящее искусство! Вам гопники интереснее…

Алеша, из-под носа которого только что выхватили миску с водкой, добытой таким изощренным способом, с досадой бросил ложку, и поднял гитару. И с протестом глядя прямо в глаза несостоявшейся рок-звезде, похабнейшим тоном запел:

- Жулик будет воровать! А я буду продавать! Мама, я жюлика люблю!..

Англичанка звонко рассмеялась. Видимо, оценив сцену и без досконального знания русского языка.

- Вот так Алеша небрежно, и не со зла, опускает самолюбие единственного человека, который мог бы нам помочь с записью! Вот это его самый большой талант! - подвела итог Старкова. – Теперь, на помощь не стоит рассчитывать.

Словно подтверждая ее слова, осмеянный «гуру» в ярости повернулся к Старковой.

- Ну, что, довольна? Вот такие гопники тебе в самый раз?! У них и отсасывай «в темном переулке»!

И вот тут я уже не стал сдерживаться. Папина школа наконец-то пригодилась и сработала автоматически. Нырок влево и удар в подбородок. Этот детина еще пролетел метра полтора, прежде чем рухнуть на батарею бутылок в углу. Огонь свечей, потревоженный движением, снова затрепетал. По комнате метнулись тени. Лежа на бутылках, рокер поднес ладонь к разбитому рту и посмотрел на кровь.

- Сука! – бросил он Старковой, не вставая.

Я шагнул вперед.

- Не надо, Сережа! – остановила меня Старкова. - Хватит с него. Но приложил ты его классно. Давно пора было кому-то это сделать. Пошли отсюда. 

Уже в переулке мы простились с англичаночкой, которая выскочила из склепа вместе с нами.

- А как вы это повезете через границу и таможню? – поинтересовалась Старкова.

- Что-нибудь придумаю. Спрячу в кассету группы «Песняры» или Аллы Пугачевой. Отличный материал! Russian underground! Первый класс! – улыбнулась в ответ девушка, уверенными движениями заталкивая магнитофон в небольшой заплечный рюкзачок, который впору было носить школьнице, а не профессиональной «акуле пера». В следующий момент она уже бодро шагала от нас в темноту переулка.

 

 

9.

 

Когда мы вернулись к дому, когда поднялись на площадку, и Маша уже открыла ключом дверь своей квартиры, Алеша вдруг спохватился.

- Эх, зря англичанку в гости не пригласили! Не по-русски как-то получается, - посетовал он.

- Ага, чтобы тут у меня при дочери разврат устроил? – подняла брови Старкова. – Смотрите у меня, чтобы сейчас не звука!

- Как она? – спросил Алеша, разуваясь в прихожей как можно тише.

- Катюха-то? – переспросила Маша. – А что ей будет? Растет как на дрожжах. Петь уже начинает понемногу. В музыкальной школе педагог ее вундеркиндом считает. Сейчас спит уже, наверное. Представь, сама из музыкалки пришла, сама ужин разогрела, спать легла – умница моя!

На цыпочках мы пробрались на кухню, мимо закрытой двери в комнату, где, очевидно спала девочка. На кухонном столе еще красовались остатки нашего дневного угощения. 

- Ох, мужики, что же с вами делать! – вздохнула Старкова. – Нельзя вам туда идти завтра. Сердцем чую – нельзя! Это может плохо кончиться…

- Ты пойми, Маш! – горячо перебил Алеша. – Первый раз мне кто-то предлагает делать то, что я хочу. Первый раз кто-то видит во мне не просто скандально-подпольного шансонье, а настоящего певца. И неужели ради этого не стоит рискнуть? Пусть даже и жизнью? Для меня тут и риска-то на самом деле нет - иначе все равно сопьюсь, ты же знаешь. Так и буду мотаться по своему «золотому треугольнику»: Питер-Москва-Киев. Там спел «Мурку», там «Гоп-со-смыком», пока не свалюсь где-нибудь?.. Вот ты говоришь, глупость делаем? А у меня другого выхода нет. Спасибо, вот, Сереге – он деньги собрал!

Но в этот момент из комнаты, двери в которую были закрыты, раздался недовольный тоненький голос.

- Мам! – крикнула девочка. – Ну что вы так орете!

- Не будем, Катюша, спи! – спохватилась Старкова, прикрывая кухонную дверь. - Видал, какая примерная? В десять часов уже в кровати, еще на мамашу покрикивает, воспитывает, - с нежной гордостью пожаловалась Старкова.

- Знаешь, если вот сейчас не решусь – значит, я правда настоящий раб, и других песен не заслуживаю, - на полтона ниже, громким шепотом продолжал Алеша. – Представь сама, что тебе бы сейчас время назад открутить? И сделать так, что ты сможешь петь, как раньше? Неужели бы не рискнула?! Песни поёшь, хоть немного? – поинтересовался Алеша.

- Иногда, на кухне, - с грустной улыбкой призналась Маша.

Она в этот момент собирала наши грязные тарелки. Поставила их в раковину, пустила воду. И вдруг потихоньку запела.

- Думы окаянные, мысли потаенные…

- Бестолковая любовь! Головка-то забубенная! – подхватил Алеша.

- Тоже знаешь эту песню? – радостно удивилась она.

- Я все народные песни перелопатил, - с апломбом заявил Алеша.

- Фигня! – прыснула Старкова, - это авторская песня. Юлий Ким сочинил! – и, не прекращая мыть посуду, продолжила петь. – Все вы думы помнитё! Все вы думы знаетё!

- Так по что ж вы мое сердце этим огорчаете! – уже во весь голос весело допел Алеша.

И даже я, будучи совсем дилетантом, мгновенно оценил, как идеально гармонируют их голоса, как красиво звучит то, что эта парочка так легко выдала небрежным экспромтом.

- Ма-ам!!! – снова раздался скорбный вопль из комнаты. – Вы опять шумите?!

- Все, моя ласточка!!! – оглушительно пообещала Маша, и внезапно закашлялась. Громко, взахлеб, мгновенно задохнувшись. Лицо ее покраснело. Не прекращая кашлять, Старкова выбежала из кухни. И только хлопнула дверь в ванной комнате.

- Что с ней? – удивился я.

- Сорвала голос, - объяснил Алеша. – Еще тогда. Самый красивый женский голос, который мне только доводилось слышать. Из-за ерунды!  - он только с досадой хлопнул себя по коленке. - Ай, что теперь об этом говорить!

Маша вернулась довольно быстро.

- Вот и все мои песни. Только и гожусь теперь – колбасу музыкантам строгать, - она развела руками с виноватой улыбкой.

Тем временем, Алеша отпросился на минутку на улицу. Сказал – покурить. А мы с Машей остались сидеть вдвоем на кухне друг напротив друга.

- И что? С этим ничего нельзя сделать? – спросил я. – Лечить горло ты не пробовала?

- Гортанный нерв защемлен, - пожала плечами она. – Опухоль трахеи, говорят доброкачественная. Из-за этого отек голосовой складки. Мне говорили, что где-то за границей, в каких-то швейцарских клиниках вроде научились это лечить. Но кто ж меня в Швейцарию выпустит? И сто тысяч швейцарских франков на операцию где взять? Так что я не переживаю. Горло – слабое место оказалось. Судьба такая. Бодливой корове бог рог не дал, – усмехнулась она, явно стремясь свести разговор к шутке.

- Все равно не правильно это, - от всего сердца сказал я. – Не правильно, что все вот так, - поправился я и еще сильнее смутился.

- И на кой черт вас только сюда принесло?! Жила себе спокойно, - вдруг посетовала Маша.

Она смотрела на меня внимательными карими глазами. И всем своим видом, включая небрежно сложенные полные губы, старалась продемонстрировать, что этот взгляд ничего не значит. Но получалось наоборот, что очень даже значит. Кто бы сказал мне тогда, что главным умением Маши было бросать свою жизнь ломтями на алтарь благополучия своих мужчин? Любивших и восхищавшихся, но никогда не оказывавшихся рядом в трудную минуту. Череда абортов оставила рубцы не только на теле Маши Старковой. Впрочем, озорной блеск сумасшедших глаз неизменно оставался при ней. Разве иногда, ближе к часу ночи его заменяла пьяная истерика.

-  Расскажи, лучше о себе? Мне интересно, - попросила Маша. – Как вышло, что вы такие разные, вдруг с Алешкой сошлись? Он ведь талантливый, но такой непутевый, что всякий кто с ним поведется - тоже непутевым становится. Может у тебя получится? Ты не такой, как все его друзья-приятели…

В дверь позвонил радостный Алеша. В каждой руке у него было по бутылке портвейна.

- Там у таксистов целый ночный магазин! – возбужденно сообщил он. – Два портвешка ведь лучше, чем одна водка? Я правильно купил?

- Алешка!.. – сморщилась Старкова.

Дальше разговора не получилось. Алеша пил купленный портвейн. Я только немного попробовал, и сразу жутко потянуло в сон. Оказалось, что мы и так досидели до двух часов ночи. И Маша начала прибираться на кухне, и принесла матрац, собираясь постелить нам на полу.

- Мария! – игриво заметил Алеша. – Ну что ты затеяла? Стелишь нам вместе, как каким-то двум педикам! Когда рядом такая женщина!..

- Потому и стелю так, что за педиков вас не держу, - многозначительно отрезала она. - А другого места у меня нет. В комнате мы с Катюхой спим. Спокойной ночи!

Но спокойно заснуть в августовской московской жаре даже при открытых окнах было трудно. Под боком непрерывно ворочался и кряхтел Алеша Козырный. Наконец, он сдался – толкнул меня в бок и предложил еще выпить. Я отказался. Но отвязаться от ночного разговора с бодрствующим Алешей было уже не возможно. Через полминуты он снова толкнул меня в бок:

- До чего стервозный характер! – шепотом пожаловался он. – Ведь лежит там сейчас одна, хочет не меньше нашего – и все равно ни себе, ни людям. Как думаешь, хочет?

Подумав, я представил, что действительно Маша еще не спит. И, наверное, хочет. Но вслух ничего не сказал.

- Она ведь горячая штучка, студент, - навязчиво зашептал на ухо Алеша. – Там темперамент ого-го! Это я тебе точно говорю.

- Не называй меня студентом! – идиотизм ситуации злил все сильнее. К тому же требовалось хоть немного поспать перед завтрашним делом. Иначе голова не будет соображать. Я все сильнее жалел, что связался с Алешей. Впрочем, в глубине души я был рад, что мы здесь оказались. Я раз за разом вспоминал, как Маша смотрела на меня, когда мы сидели за столом. И в душе почему-то растекалось блаженное тепло.    

- Пойду к ней, - решился Алеша. – Чего голову морочить? В конце концов, мы с ней два года вместе прожили. Только без штампа в паспорте.

Он встал, пошатываясь. Глотнул чего-то из стакана, оставшегося на столе. И тихо побрел из кухни в комнату. По пути еще натолкнувшись на косяк и прошипев ругательство.

И меня взяла такая злость на него, что хоть бросай все дела и сейчас же возвращайся в Питер. Ну, что он везде лезет? Все портит. Но с другой стороны не хватать же его снизу за штанину – дескать, не смей ходить к ней! Взрослые люди, давно знают друг друга – пусть трахаются, если хотят. Мое-то какое дело? И все равно я чувствовал себя донельзя паскудно. Как будто в детстве открыл коробку с подарками, а там – пусто. Все блажь!

Но в этот момент из комнаты послышался громкий стук падающих предметов и злой резкий женский шепот. Отшитый Алеша, недовольно бормоча, приковылял обратно. 

- Облом! – объявил он шепотом. Высунулся в окно, затягиваясь сигаретой. – Студент, ты пердеть не надумаешь? Не вздумай! – предупредил он.

- Пошел ты! – грубо отозвался я.

И я вдруг признался себе, насколько мне радостно, что Маша ему не дала. Причем это не было мелким злорадством завистника. Это была чистая радость, как глоток свежего воздуха в кухонной духоте. Только что испытанная неприязнь к Алеше моментально испарилась. Все подтверждается. И значит, все-таки не так все просто с этими взглядами там на кухне. Хотя ни одного слова не было сказано, только глаза. И вообще все не зря!

- Сережа! Я возьму бутыляку и пойду спать в ванну, - предупредил Алеша Козырный. - Я часто так делаю. Залезу в теплую ванну, беру стакан вина и кайфую. Сток в ванне пяткой заткну. И сплю. Когда вода до носа доходит – я просыпаюсь, дырочку открываю, спущу немного воды и дальше сплю. Милое дело! 

Последних слов я уже не слышал, потому что уснул.

 

 

 

10.

 

 

- Никакой он не вор в законе! Шакал гнилой! Ничего святого у него нет. Злость и нож, - вот и все, что у него есть!

Дато «Южный» проговорил эту тираду, нахмурившись, медленно, взвешивая слова. Но в каждой интонации сквозила такая неприязнь к Бесу, что было ясно – мы обратились по адресу. 

Выглядел грузинский авторитет не молодо. Впрочем, его вполне могла старить обширная лысина, почти как у Ленина. Кавказские мужчины зачастую выглядят старше своих лет. Так что Дато вполне могло быть лет тридцать, а могло и все сорок пять. По-русски он говорил с грузинским акцентом, но правильно и свободно. Одет был в щеголеватый пиджак из мягкой черной кожи, не взирая на теплую погоду. На ногах авторитета были черные остроносые туфли на высоком, скошенном каблуке. На пальце – золотой перстень с каким-то массивным камнем. Он бы ничем особенно не выделялся бы в кругу обеспеченных грузин, давно обосновавшихся на рынках обеих столиц. Если бы не второй его спутник. Этот здоровяк был заметно моложе и на целую голову выше своего шефа. Он только молчал, а трехдневная щетина придавала его лицу дополнительную суровую угрюмость.   

- Телохранитель, – шепотом отметил Алеша, кивнув на второго грузина, когда Дато отвернулся.

Грузины обменялись парой непонятных фраз на своем языке.

- Садитесь в машину, - скомандовал нам Дато. – Со мной будете. Поговорим с авторитетными людьми о вашей проблеме.

Как только мы с Алешей забрались на заднее сиденье черной «Волги», певец немедленно спросил:

- Дато, а Бес круче тебя в вашей воровской табели о рангах?

Я не успел и глазом моргнуть, как он такое ляпнул! Причем на лице Алеши было написано такое невинное детское любопытство, словно он сам не понимал, что играет с огнем.

Дато ответил не сразу. Он долго смотрел на дорогу, видимо, подбирая слова. А Алеша Козырный не унимался.

- Я просто спросил: может ты у себя в Грузии вор в законе, а в Москве Бес главнее?

Я поддал ему локтем в бок, от всей души. Дело в том, что утром Алеша, проспавший всю ночь в ванне (и едва не затопивший нижних соседей), на полчаса куда-то исчез. И видимо, успел где-то хватануть. Потому сейчас был подозрительно бодр и бравировал смелостью.

- Не бывает, уважаемый, так, что один вор хуже другой – лучше. Коронованный вор – его слово – закон, - авторитетно растолковал Дато, как бы пропустив мимо ушей Алешину дерзость. – А Бес – он не настоящий авторитет. Он – мокрушник. Режет направо и налево. А по понятиям, как мокрушник законником считаться может? Весь его авторитет только на страхе держится. Не на уважении. Нет в нем справедливости, генацвале…

Водитель-телохранитель даже цокнул языком, и в полголоса произнес какую-то гортанную фразу.

- Многие не уважают и не признают кровавый его авторитет. А Бес понимает – все это видят. И ему хочется доказать, пригнуть людей, волю свою навязать. Потому, что сам боится. Когда все люди поймут, что не настоящий его авторитет – плохо будет…

- Боятся, значит, уважают, - с хмельным упрямством заявил Алеша.

- Много говоришь, уважаемый, - неодобрительно заявил Дато, не оглядываясь на Алешу со своего переднего сиденья. – Ты певец?.. Тебе петь, а не рассуждать будет правильнее.

Наша черная «Волга» завернула к служебному входу и проехала прямо вдоль причалов речного вокзала. Охранник, у ворот с вывеской «только для служебного транспорта» и не думал спрашивать пропуск, а торопливо засуетился, поднимая шлагбаум. И, наверное, даже отдал бы честь, если бы успел – наша «Волга» вихрем промчалась, не снижая скорости. А москвичам, которые шли по причалу, угрюмый грузин-водитель отчаянно сигналил и они шарахались из-под колес в панике.

- С ветерком едем! – оценил Алеша. – С понтом!

«Волга» эффектно затормозила возле очередной двери «посторонним вход воспрещен», которая немедленно распахнулась для нас. И по короткому коридорчику, безо всякой очереди, нас провели на небольшой кораблик. «Ракета», из тех, что на подводных крыльях лихо гоняют по Москва-реке.

- Дуру отдай, - преградили дорогу несколько блатных, как только мы шагнули на борт кораблика.

Грузин-телохранитель явно замялся, его правая рука продолжала оставаться под пиджаком.

- Тимур велел - никаких волын на борту, - на всякий случай пояснил блатной со шрамом «заячьей губой». – Расходиться будем, я все верну.

- Отдай, Муртаз, - как бы небрежно и снисходительно велел Дато и, не оглядываясь, шагнул вперед. – Мужчина не этим силен. 

- Наган, - прошептал мне на ухо Алеша, краем глаза подсмотрев, что передал встречавшим уркам охранник Дато.  

Как только мы прошли в пассажирский салон, кораблик отчалил.

- Прям, как у нас в ресторане «Парус»! – мгновенно оценил обстановку Алеша Козырный.

Вместо обычных рядов пассажирских сидений, здесь были накрыты длинные столы буквой «П». В передней части салона настраивал инструменты вокально-инструментальный ансамбль. Собравшаяся здесь публика, только на первый взгляд походила на обычных пассажиров. Но понемногу я разглядел существенные отличия. Например, бросалось в глаза отсутствие женщин. Присутствующие мало говорили между собой. Только усиленно поздравляли какого-то мужчину средних лет и тоже кавказской национальности.  

- Спросят – вы со мной! – предупредил Дато «Южный» и тоже поспешил присоединиться к поздравлениям.

- Собрались, упыри! – шепнул мне на ухо Алеша.

Некоторые гости уже сидели за столом, другие стояли плотными группками возле окон и явно томились. Если присмотреться, то у многих из рукавов парадных пиджаков виделись синие от наколок кисти рук. У других явно не хватало передних зубов. Третьих выдавали быковатые шеи. И почти всем, было неуютно в цивильной одежде – пиджаки и галстуки явно мешали криминальной публике. Это был настоящий воровской «сходняк», а не воскресная экскурсия провинциалов.

- Ты сильно языком здесь не мели. Обоих нас подставишь! – предупредил я певца. – Бес здесь!

Я знал, что встретиться с Бесом обязательно придется. Для этого мы и проделали свой долгий путь. Но словно школьник, пришедший на урок с невыполненным домашним заданием, где-то в глубине души я до последнего мгновения надеялся, что по каким-нибудь причинам, встреча лицом к лицу не состоится. Не тут-то было. Бес тоже заметил нас. Я инстинктивно отвел глаза. Но тут же приказал себе не бояться. Ну, хотя бы не показывать этого. Тем более, что отворачиваться было уже поздно.

- Не ссы, фрайера! Я сегодня добрый! – осклабился Бес своей подленькой полуулыбкой. – Что тут делаете?

И при этом он быстро оглянулся по сторонам, оценивая, смотрит на нас кто или нет. У меня похолодело внутри. Он стоял очень близко и словно прикидывал, насколько незаметно можно сейчас сунуть нож мне под ребра.

- Не ссы… - опять прошептал он, словно наслаждаясь нашей оторопью.

- Здравствуй, уважаемый! – вернулся Дато. – Как здоровье твое – живи сто лет!

Бес ухмыльнулся еще сильнее. Заголив гнилые, совершенно черные зубы. Из-за которых у него, наверняка, мерзко воняло изо рта.

- Сто лет тебя в гробу видать! Вот к кому под крылышко прилетели, значит?..

Казалось, что бандита все очень веселит.

- Знаешь Дато, эти фрайера задолжали мне по крупному? И теперь я им хозяин.

- Мы долг привезли. Деньги отдадим и будем с тобой в расчете, - не выдержал я.

- Нет у меня никаких хозяев! – выпалил Алеша. – Не было и не будет!..

- Спокойно, батоно, - остановил его Дато. – Давай Бес, все рамсы разведем по справедливости, авторитетные люди пусть рассудят…

- Ты что, ли авторитетный? Лаврушник не сидевший, - слышно только для нас пробормотал Бес. – Не лезь в мои дела – целее будешь. А долг отдать… Это еще заслужить надо. Клоуны дешевые! Сегодня попляшете у меня…

Когда начали рассаживаться за столы, Дато усадил нас рядом с собой. Надо было ждать. Дато предупредил, что разговоры о деле только после того, как главного авторитета поздравят с днем рождения. Это – повод для сходки.

- Бродяги! – неожиданно раздался голос Беса. – У всех налито?! 

Бандит, стоял со стопкой водки и готовился сказать тост. Весь «сходняк» повернулся к нему.

- Мы собрались здесь, чтобы поздравить уважаемого Тимура! Здоровья тебе, и пусть сдохнут твои враги! Позволь передать тебе подарок от питерских воров, - он тряхнул в воздухе пачкой купюр. – А сам я лично подарок тебе подгоню особенный. Любимый в зонах певец Алеша Козырный.

За столом пролетел одобрительный шумок. Урки начали с интересом оглядываться по сторонам, изучая, кто же здесь – тот самый певец.

- Он мне мало-мало должен, - продолжал Бес. - И сегодня споет для тебя, все, что прикажешь. А для начала сбацай, Алешенька, «Мурку» для дорогого нашего Тимура и всех уважаемых людей!

Так Бес подловил нас и загнал в угол. Отказаться спеть для главного авторитета Алеша не мог. Но, в то же время, начав сейчас петь, он как бы признавал, что Бес может им командовать. 

Алеша никогда не отличался здоровым цветом лица. Но тут он мертвенно побледнел, поднимаясь из-за стола. Он еще неловко зацепил вилку, и она со звоном полетела на пол. У певца дрожали руки от бешенства.

- Никогда не был ссыкуном Алеша Козырный! – пробормотал он,  направляясь к микрофону. 

У меня сперло дыхание. Но эта оторопь уже не была паническим парализующим страхом, как тогда ночью в ДК. Просто не знал, что делать. Точнее знал, что от меня сейчас ничего не зависит, и замер перед тем как что-то начнется. Может быть, Старкова была права, и через полчаса мы будем уже холодные опускаться на дно реки.

Алеша коротко посовещался с музыкантами. И подошел к микрофону.

- Тут мой закадычный кореш Адриано Челентано звонил на прошлой неделе. Жаловался – мафия итальянская совсем ослабла, легавые их там крепко прижали! – бодро заявил он в микрофон на весь зал.

Я не представлял – что он несет? Но Алеша ослепительно улыбался, не хуже голливудских звезд, когда им вручают «Оскары».    

- Челентано меня спрашивает, есть ли у вас в России настоящие авторитеты? Так я ему говорю – только у нас настоящие авторитеты и остались. Вот, например, уважаемый Тимур Ионович! И что? Спрашивает меня Челентано. Неужто, Алеша не споешь, для Тимура и для бродяг какую-нибудь мою песню? Какой, базар, говорю, Челентано, сейчас сделаем, все путем будет! Ван-ту-фри-фо! – прокричал Алеша в микрофон, ансамбль грянул первые аккорды.

- Я сказал «Мурку» давай! – еще раз приказал Бес.

- Ла шанте ми кантаре! Унд пиро уно чезо! Ла шанте ми кантаре би пароле итальяно! – Алеша вдруг запел какую-то чудовищную тарабарщину, с претензией на иностранный язык.

Впрочем, ансамбль, отлично понимал его, и наигрывал мягкий медленный ритм.

- Слышь, земляк, что это он поет? – спросил сидевший слева от меня пожилой урка.

- Это «Итальянец» новая модная песня Тото Кутуньо, - наконец, сообразил я сам, узнав песню, которую Алеша с таким восторгом и энергией выдавал в микрофон. И его веселость начинала передаваться гостям. Бандиты весело переглядывались, наливая по второй.

- Во дает, Козырный! Все может, – ухмыльнулся мой сосед. – Давай махнем? – и он налил водки. - Тебя как зовут?

- Сергей, - представился я. – Из Питера приехал.

- Да нет, я про погоняло спрашиваю? – удивился сосед.

Пришлось признаться, что прозвищ у меня никогда не было.

- Не порядок, - вздохнул мой сосед и выпил рюмку. – Как же тебя люди знать будут? Серег ведь много, а ты такой один. Без погоняла и на пересылке базаров не оберешься… А ты на студента похож. Если когда спросят, говори - Студент, понял? А что – нормально. Человек ты молодой, тебе под стать. А уж какой авторитет сумеешь набрать под это погоняло – как жизнь распорядится.

- А вы тоже, вор в законе? – спросил я, видимо, уже захмелев.

- Корону не ношу, - со сдержанной авторитетностью пояснил новый знакомый. – Но уважение среди братвы имею. Так что, если в камере кто спросит, смело говори, что погоняло тебе дал Ощепа Ростовский на дне рожденья самого Тимура! Наливай!

Алеша тем временем закончил песню, замахнул поднесенную рюмку и немедленно запел следующую – «Money, money» из репертуара «ABBA». Причем обнаружилось, что с английским языком у него ничуть не лучше, чем с итальянским!

- А правду говорят, что у Беса авторитет ненастоящий? – решился я спросить у своего блатного соседа.

Тот пристально посмотрел на меня и сначала промедлил с ответом.

- Он свой авторитет у кого угодно из глотки вырвать может, - нехотя, и без особой симпатии, наконец, проговорил мой «крестный». – Но многие воры его не уважают. Ходил слушок, будто ссучился он по первой ходке. Но предъявить реально ему никто не смог. А с тех пор времени много прошло и всех, кто базарил про это, Бес на перо уже пристроил.

Ничего хорошего нам такая информация не сулила.

- И Дато против Беса, плохая защита, - проницательно добавил старый урка. – За «Южным» свой грешок водится. Срок-то у него условный был. А вор должен отсидеть от звонка до звонка. И где он короновался, если зоны настоящей не нюхал? Много сейчас развелось странных таких «законников», богатеньких и все больше с Кавказа… Так что на одном авторитете Дато Бесу ничего доказать не сможет. А по беспределу – тем более. Стволов ни у кого нет. А ножом Бес здесь всех попишет. Тут ему равных нет, - «мой» урка ухмыльнулся, блеснув золотой фиксой в верхнем ряду зубов. – Чуешь, Студент, расклад не твой…

Тем временем, зазвучали новые тосты. Тимура поздравляли уже другие деятели криминального мира. Алеша, вернулся за стол, на ходу смахивая пот со лба. Он спел три песни, все три на «иностранной» тарабарщине. Ни одной блатной песни он не исполнил. Но ворам все равно понравилось, и они потянулись к нему знакомиться и выпивать. 

- Зря твой друг Козырный не по-русски поет, - посетовал Ощепа,  повернувшись ко мне. – В зоне ведь каждый человек такую тяжесть в себе носит. Не до песен там. Редко-редко услышишь. Но тогда уж, как по сердцу полоснет. И душа у сидельцев понемногу оттаивать начинает. Слушаешь и понимаешь, что выходит - жива она все еще, душа-то... Такая сила – песня. Только чтобы слова были – не порожняк… 

Алеша, тем временем, выпил подряд уже три или четыре рюмки водки. Я с беспокойством наблюдал, как он бледнеет все сильнее и сильнее. Если Алешу продолжат спаивать в этом же темпе – это еще сильнее осложнит наше и без того отчаянное положение.

И не успел я об этом подумать, как певец сложил кукиш и исподтишка, но отчетливо продемонстрировал его Бесу, через стол. Алеша напился и просто потерял голову. А я никак не успевал ему помешать! Хорошо, что Бес сразу не бросился на него. Но теперь уже точно уйти отсюда так просто, Бес нам не даст. Все пути к мирному отступлению певец нам отрезал своей пьяной выходкой.

К счастью грозившую затянуться Алешину вакханалию прервал угрюмый урка. Из тех, что забирали оружие, при входе на кораблик.

- Тимур зовет, - не то позвал, не то велел он, подойдя к Дато.

- Пошли, - кивнул нам грузин.

Решающий момент наступал. Я еще раз приказал себе собраться, чтобы не выказать страх. А Алеша уже находился под хмельком и страх ему был в эту минуту неведом.

- Красиво поешь! – раскрыл певцу объятия главный авторитет Тимур, как только мы приблизились к нему. – Душа у тебя жиганская, свободная. Благодарю, хорошо спел, порадовал!

Пока главный авторитет знакомился с Алешей, я искоса бросил взгляд в сторону Беса. Как ему это понравится? После такого приема Тимура, Алеша в этой кампании станет неприкосновенным. Наезжать на певца теперь поостерегутся. Самое время было решить главную проблему – отдать долг, и чтобы это было скреплено авторитетом Тимура.

Впрочем, стоило посмотреть на Беса, чтобы понять, что вряд ли его остановит чей-то авторитет, только сила.

- Дело есть у нас, Тимур, дорогой! – заговорил Дато. – Хорошие люди помочь попросили, - он выразительно кивнул на Алешу и меня. – Очень на твой авторитет надеются. Хотят Бесу долг вернуть. По честному, чтобы никто не сомневался…

- Долги надо платить, - философски произнес Тимур. – Бес подойди к нам! Сколько Козырный тебе должен?

- Сколько ни должен – все мое, - осклабился Бес и синее змеиное жало у него на горле от этого шевельнулись, словно извиваясь. И на мгновение мне показалось, что он как будто издевательски подмигнул мне. Или даже не подмигнул, а одними глазами показал какую-то тайную издевку.

- Восемь тысяч рублей, - ответил за него Дато. – Так?

- Восемь тысяч, - сказал уже я, и полез за подкладку пиджака, вытаскивая часть денег. – Считайте! Вот четыре тысячи, первая половина… Главное, чтобы все знали, что мы  в расчете и Алеша свободен от долгов…

- Мне на бабки насрать, мне принцип важен, честь воровская, - куражился Бес. Он, не пересчитывая, хлопнул купюры на стол. – Все в общак отдаю. На грев братве, кто в зонах чалится… Тимур, правильно поступаю?

Авторитетный грузин только молча кивнул.

В этот момент я пытался достать вторую часть денег, зашитых в подкладку пиджака с другой стороны. Неловко изогнувшись, я засовывал руку все глубже и глубже, пока она просто не провалилась в пустоту. Денег не было! Подкладка снизу была вспорота.

- Деньги пропали… - только и сумел сказать я.

- А?! Братва! Все видели?! Фуфло подсовывают вместо денег! – истерично завопил Бес.  Он суетливо дрыгал - разводил руками, призывая участников сходки в свидетели. В уголках рта его запенилась слюна. –– Тимур! Вот как твой любимый Козырный с долгами расплачивается! - он сжал кукиш и потрясал его перед носом Алеши.

Бандит ломал комедию не хуже настоящего артиста. Он ведь все знал заранее, я не сомневался. Он дал мне это понять взглядом минуту назад.

- Деньги здесь украли, - наконец осознал я, что произошло. – Бес и украл.

Теперь я даже понял, когда это произошло. В самом начале, когда Бес отирался около меня, и я еще побаивался - не сунет ли он нож под ребра? Он просто отвлекал внимание, а кто-то из его прихвостней в это время подрезал мой пиджак. Бес и не думал отпускать Алешу по-честному.  

- Это ты мне предъявляешь? – шепотом, словно потрясенный до глубины души, спросил Бес. Он как будто не верил услышанному. – Бродяги! Дешевый фрайер вору на сходке кидает предъяву в крысятничестве! Братва! Век воли не видать! Или уже понятий никаких не осталось?..

- Кончай горланить, как потерпевший. Студент – честный фрайер – я с ним говорил, - так неожиданно вступился за меня Ощепа Ростовский.

- Ну, так если б я украл, деньги бы у меня были, - тихо проговорил Бес. – А где они? На! Обыщи все карманы!..

И он сам принялся выворачивать карманы штанов. Из одного он выложил на стол уже знакомый мне жуткий тонкий нож-бабочку. В другом и вовсе было пусто. За столом уже никто не разговаривал. Все смотрели на нас и ждали, чем кончится эта история.

- Я знаю, где деньги, - вдруг сообразил я. – Он их подарил Тимуру, сказал, что питерские воры послали…

- Надо питерских спросить, - оживился Дато.