С Аркадием Северным - в Советский Союз - часть 2

     А с другой стороны, и в этом ведь тоже был свой особый кайф. Одно дело – просто слушать музыку; совсем другое – втихаря передирать друг у друга затёртые ленты, ощущая себя при этом офигенным подпольщиком. А потом притащить их контрабандой в школу, и заделать-таки несанкционированный вечер! И гордо слушать после этого вопли большевички-директрисы, и смеяться в рожу гладким комсомольцам, – вот где музыка! Хотя, если честно, – к музыке, как таковой, это как раз имеет очень мало отношения...
     Ну и, конечно, у многих из нас и предки тоже не отставали от учителей, и считали всю эту меломанию, – а, соответственно, и магнитную технику, – сплошным развратом и разложением. Трудно приходилось ребятам... Но, по крайней мере, хоть в этом мне повезло: мои родители были достаточно свободомыслящими, а отец и сам увлекался Высоцким и Галичем. Ну и я тоже вовсю их писал, параллельно с битлами, роллингами, и прочей "буржуазной заразой". Заодно с Высоцким шли и записи каких-то других "бардов", имена которых мы всё время путали, или вовсе не знали, тем более, что те записи были явно сборными, и самого мерзкого качества. Неважно – во всём этом чудился какой-то особый дух и настрой!      А очень скоро я узнал, что на магните бывает и блатняк.
     Вообще, у меня к этим песням было особое отношение. Ежели вспоминать, когда я впервые ими заинтересовался, так вы будете смеяться... Ещё с сопливых лет начальной школы. Прямо один к одному по песне: "Я с детства был испорченный ребёнок..." Хотя, почему испорченный? – ну, пусть больше половины слов я там и не понимал, но зато всё тот же "настрой" чувствовал прекрасно. Он же был явно не похож на натужный пафос советских песен, целый день трещавших из радио, это вполне понимаешь даже и в семь лет. Причём это дело касалось не только блата, – те застольно-дворовые песенки в основном-то были просто лирическими или шуточными, блатных там было не так уж много. Но когда до них доходила очередь, чётко было видно: этим песням взрослые придают какое-то особое значение...
     Впрочем, оно и понятно – ведь славная эпоха культа личности и Гулага для их поколения тогда ещё была и близка и памятна.
     Ну, а почему эта тема оказывалась близка и молодёжи 60-70-х – вопрос, конечно, отдельный... Вообще-то, нельзя сказать, чтобы у нас так уж сильно процветала мода на уголовщину и приблатнённость, как в иных "неблагополучных" районах, о которых в народе ходили всякие ужасные рассказы. Нет, разного рода гопники встречались, конечно, и у нас, куда ж они денутся... Но не о них речь. Главное, что ведь и тех, кто просто хотел жить, как нравится, а не как велят, и веселиться, а не бороться за единственно верное учение и за показатели соцсоревнования, – их же тоже подстерегал Уголовный кодекс! "Мелкое хулиганство" и "тунеядство" таким вот любителям красивой жизни наша родная Советская власть могла пришить очень даже легко. А особо выдающимся – ещё и "спекуляцию". Ну, а для нас, трудных подростков, которым до смерти надоели пионерско-комсомольские проповеди, все вот эти представители "несоветской" молодёжи казались, конечно же, настоящими героями.
     Правда, это всё я понял гораздо позже. А в дни безмятежного детства просто чувствовал какую-то эмоциональную близость к людям, исполняющим эти страшно привлекательные песенки... Так что диагноз был уже ясный и окончательный.
     Ну так надо ли говорить, что после всего этого магнитные записи блатных песен сразу же сделались очень важной и интересной темой в нашей "внеклассной" жизни! Вообще-то, честно говоря, "блатными" они были весьма условно, мы ж тогда особо досконально и не разбирались, где там блат, а где не блат... Высоцкий и Галич у нас тоже шли за блат. Да и вообще, если бардовские песни были не лирические, и не заумные, а шуточные, не говоря уж о сатирических; или просто в них пелось про такие стороны нашей жизни, которые не принято упоминать в песнях официальной эстрады, – это всё тоже, особо не заморачиваясь, относили к "блату". Если даже никакой уголовной темы там не было и в помине.
     А с каким восторгом мы узнали, что подобные "неправильные" песенки, оказывается, исполняют и с ресторанной эстрады!
     Конечно, нас, малолеток, никто и никогда не пускал в ресторан; да и не было настоящих ресторанов в наших полудиких новостройках... Только обычные кафе-столовые, в типовых магазинах-"стекляшках". Но когда там проходили какие-то банкеты или свадьбы, и приглашённый ансамбль вдруг начинал играть что-то такое подобное, – мы всегда толпой собирались под окнами кафе, и, разинув варежку, слушали... Говорят, что эти песни играли и на танцплощадке, – но этого я не слышал. В нашем клубе РЖУ на танцах всё было чинно и гладко, а на танцплощадку в ближайший пригород мы, понятное дело, не совались.
     Да, в те времена вся эта "музыка" вызывала у нас просто жуткий интерес. Ну, как и вообще всё то, чего, вроде бы, никак не должно было существовать в Советском Союзе по понятиям школы, пионерии, книжек, и радио-телевидения... Но оно таки существовало!
     Кстати, записи "блата" я впервые услышал... именно по радио. Но, естественно, подпольному.
     Как-то раз у друзей на даче под Петергофом, летом, кажется, семьдесят первого, или семьдесят второго года, – точнее сейчас, конечно, трудно вспомнить, – мы сидели, и маялись от безделья... На дворе лил проливной дождь, а гонец, отправленный в поселковый лабаз, где-то безнадёжно застрял. И вот пока что от нечего делать я крутил хозяйскую "Спидолу". На средних волнах, потому что днём "вражьи голоса" всё равно практически не вещали. И вдруг нарвался на какой-то загробный голос: "Говорит радиостанция "Запад"! Сейчас музыка будет!"
     Ясное дело, это был радиохулиган! В те годы это была очень модная развлекуха, и я о них слышал очень много рассказов, а вот ловить в эфире до этого не разу не приходилось. Хотя эта тема, конечно же, была для меня тоже весьма интересна и привлекательна, – ну, как и всё прочее "подпольное" и "запрещённое"...
     И вот, значит, на этом самом "Западе" и закрутили блатняк! Качество звука было, естественно, ужасным, да ещё на него постоянно накладывались помехи, и уходила волна, но впечатление всё равно оказалось колоссальным! Мы так и просидели на веранде у приёмника часа три, под принесённый нашим промокшим гонцом пакостный розовый вермут. Сначала этот хулиганский "Запад" транслировал каких-то разных исполнителей под гитару, а потом вдруг пошла оркестровая музыка, и зазвучал довольно мощный голос. "Ваня Рубашкин" – как объявил "ведущий". Мы, конечно, безоговорочно ему поверили; и даже потом, когда узнали что Рубашкин никакой не Ваня, а Борис, всё равно долго думали, что их, Рубашкиных, может быть, двое. А тогда из всей нашей тёплой компании, как оказалось, только один товарищ что-то уже слышал про запрещённого эмигрантского певца Рубашкина. И главное, молчал, паразит... Короче, с дачи мы возвращались уже полностью обуянные желанием раздобыть эти эмигрантские записи.
     И это оказалось несложно, записи были модными, и довольно широко ходили по народу. Вот таким и было начало всего этого увлечения...
     Через пару лет у нас в фонотеках блатняк стал уже самым обычным делом. В основном, конечно, были плохонькие гитарные записи каких-то анонимных исполнителей, но к середине семидесятых всё чаще стало попадаться и нечто "оркестровое", и уже не эмигрантское. Тоже, в общем-то, анонимное, под общей кличкой "Одесситы". Может, и примитивнее Рубашкина, но зато как-то романтичнее, что ли... Рубашкин-то, как все уже знали, обычный, нормальный певец "из Америки", – то, что он на самом деле из Зальцбургской оперы, мы узнали позже, но, в принципе, это было даже неважно. Главное – эти записи делались там, в "свободном мире", где всё легко и просто. А вот "Одесситы" – наше родное подполье. Романтика!
     Конечно, мы и понятия не имели, кто ж они такие, эти "Одесситы", и даже фантазии о них сочиняли лишь какие-то обще-расплывчатые. Что есть, мол, такие отчаянные ребята, которые до того любят блат, и так не боятся Советской власти, что собираются, и играют, и записывают всю эту музыку... То ли на подпольных хатах, то ли в одесских кабаках, – ни того, ни другого мы, естественно, никогда в глаза не видели, и поэтому могли воображать их себе какими угодно.
     Но это всё были пока лишь так, совсем лёгонькие фантазии. Настоящий припадок мифотворчества был ещё впереди...
     Началось всё летом 1974 года, когда один знакомый подкинул мне пару катушек. На одной были куплеты про евреев и весёлые матерные песенки, – некоторые я уже слышал, и фамилию исполнителя тоже знал, только неточно. Кто говорил – Беляев, а кто – Белов... А вот на другой ленте я вдруг услышал голос, совершенно не похожий на всё, что доводилось слышать до этого! "– Аркадий Северный! Музыкальный фельетон. Вы таки хочете песен – их есть у меня! Программа для Госконцерта!" И...
  

  
     ...Своё впечатление я описывать даже и не возьмусь. Слов всё равно не хватит! Это было... ну, словно волшебное окно, отворившееся в какой-то параллельный мир, откуда повеяло просто неизъяснимым романтическим ароматом, каким-то старинным одесским духом... А в чем он, собственно, заключался? – да этого я и сам никогда не смог бы внятно объяснить! Впрочем, какая разница? Был там действительно какой-то "дух", или это только раздуло мою собственную фантазию... Всё равно, я с головой очутился в этой самой мифической "старой Одессе", и отчего? – от нескольких песен из хрипатого ящика!
     И мало того! К кайфу от всей этой "атмосферности" добавлялось и ещё одно, какое-то совершенно уже абсурдное ощущение. Будто бы я, поимев эту запись, прямо-таки нашёл клад, или сделал историческое открытие! И от этого "обладания редкостью" был, конечно же, весь преисполнен идиотским восторгом... Хотя ведь прекрасно при этом понимал, что магнитная запись, ходящая по рукам, особой редкостью быть просто не может, и наверняка уже есть у многих. Но всё равно! Чувство было такое, как будто я её не переписал у товарища, а нашёл не меньше чем в одесских катакомбах, или раскопал в каких-то секретных архивах!
     Конечно, в моём уже не школьном возрасте не подобало бы уж так сходить с ума. Но вот такое убойное впечатление произвела эта запись!
     Надо ли говорить, что вслед за этим в бедной моей голове тут же родилась и ещё одна красивая бредятина... Естественно, я вообразил, что запись и изготовлена была прямо тогда, в нэповской Одессе! Хорошо, хоть никому не успел об этом рассказать... Какие-то остатки здравого смысла у меня, видимо, сохранились, и старинность этого "клада", увы, пришлось всё-таки подкорректировать. С большой неохотою. Но что ж поделать, такая старинная запись могла быть только на пластинках, шипящий звук которых ни с чем не спутаешь. А у этой качество хоть и тоже было не ах, но на пластинку ничуть не похоже... Значит, хошь не хошь, а если она изначально магнитная, то уж никак не раньше конца сороковых – начала пятидесятых. Историю-то звукозаписи, хотя бы в самых общих чертах, знали тогда даже последние двоечники. Ну, так что ж... Выходит – это не прямой привет из старой Одессы, а ретро, заделанное каким-то старым одесситом? То ли в самые мрачные времена позднего сталинизма, то ли в начале оттепели... Ну и ладно! Такой сюжет тоже вполне колоритен и романтичен!
     Такие вот сказки я себе навыдумывал... Да и не просто сказки даже, а целую развёрнутую мифологию.
     Конечно, этому способствовал и товарищ, который принёс мне эти записи, – потому что абсолютно ничего про них не рассказал. Он-то, в отличие от меня, не был подвержен романтическим припадкам, и о том, кто ж такой этот Северный, ничего не знал, и знать, похоже, особо не стремился. Ну, а я, вдохновлённый "открытием" этой записи, стал с утроенным усердием шариться по фонотекам знакомых, – и записи Северного кое у кого оказались! Правда, те же самые; в итоге я нашёл всего пару-тройку песен, которых у меня не было, но каждую такую "новую" песню воспринимал уж действительно как отрытый клад. А ведь всего-то, как потом оказывается, было у меня восемь песенок из первого концерта, и семь из второго. И я даже и не заметил, что это куски из разных записей! Видать, они так действовали на неустойчивую психику, что возбуждали в ней фантазии вне всякой зависимости от смысла и связности текстов...
     Кстати, будь эта запись полной, я бы, конечно, не бредил о "конце сороковых". Ведь там в текстовых миниатюрах между песнями хватало всяких деталей, из которых вполне очевидно следовало, что запись никак не раньше конца шестидесятых. Но что ж поделать! Приходилось строить фантазии на том, что есть...
     А вот о том, кто ж такой этот загадочный Аркадий Северный, люди несли такую пургу... Кто-то соглашался с моей версией о "послевоенном ретро"; а кто-то всё-таки говорил, что Северный хоть и действительно старый одессит, но эти записи не начала пятидесятых годов, а современные, или, в крайнем случае, шестидесятых... Но были и такие знатоки, которые уверенно говорили, что Северный пел в тридцатых, и даже при нэпе! То есть, надо было понимать так, что он всё-таки записывался на фонограф или шеллак, а не только на магнит? В этом, конечно, были очень большие сомнения... В качестве подтверждения вспоминали об утёсовских пластинках с блатными песнями. Кто-то договорился до того, что Северный – это Утёсов и есть! А что? – записи были хреновые, тонкостей не разберёшь, а что-то похожее в интонациях действительно мелькало... Но самое сногсшибательное предположение было такое: поёт на этих записях Утёсов, а монологи читает Михаил Водяной! Ну, а "Аркадий Северный" – это их коллективный псевдоним...
     Я, правда, в такие экстравагантные версии не очень-то верил, но остался при мнении, что это весьма старые записи. Больно уж непохожи они были на все остальные! И мне, как нарочно, кроме тех кусков из "одесских циклов" никаких других записей Северного не попадалось. Оставалось думать, что они единственные, и с тех давних пор легендарным Аркадием Северным ничего больше и не записывалось... Вот так я и слушал себе, и тащился помаленьку, как от самих записей, так и от своих фантазий.
     Ну, а потом... Как ни банально это звучит, но время неумолимо, и восторженная пора юности быстро пролетает... И все эти мифы потом сочинялись, конечно, уже не с таким энтузиазмом и романтическим накалом. Но всё равно сочинялись! У меня, например, следующий всплеск фантазий случился через пару лет, когда я услышал записи Северного под ансамбль. Ведь музыка там тоже была совсем не похожа на уже знакомых "одесситов", и в ошалевшей голове опять начало раскручиваться кино о "старой Одессе"... Я уже понимал, конечно, что записи эти никак не раньше конца 60-х; но сам сюжет – "старый блатной одессит обзавёлся оркестром!", – это тоже было очень интересно и романтично.
     Однако, до иных товарищей мне уже было всё-таки далековато! Помню, в нашем дворе один чувачок, всего-то на несколько лет помладше нас, тоже рассказывал о своём первом знакомстве с оркестровыми записями Северного... Вот это было да! Вообще какая-то психоделия. Хотя мы в те годы точно не употребляли никакой дури, кроме алкоголя.
     Но мы-то – ладно... В конце концов, просто индивидуумы с богатой фантазией, и слишком изощрённым восприятием действительности... но ведь таких "фантазёров" тогда по стране был целый легион! Как легко и охотно люди сочиняли про Северного все эти мифы и басни! – а ведь истину, при желании, узнать было бы не так уж и трудно. Ведь, как потом выяснилось, вся эта музыка и записи творились тут же, рядом с нами, и особо даже не конспирировались. То есть, имена и детали, конечно, скрывались, но общие-то принципы вовсе не были секретом! Но нам, выходит, это было ни к чему... Слушать всякую небывальщину, и самим сочинять её, – безусловно, интереснее.
     Но такая уж жизнь тогда была... сказочная.
  

  
     Не, ну тут я даже и спорить не буду. Ясное дело – иначе, как изменениями сознания, всё это и не назовёшь... Если смотреть со стороны. Да ещё трезвым взглядом.
     Но ведь в том-то и дело, что весь этот "психодел" крыл нас не только безо всяких препаратов, но даже и без алкоголя! Лично для меня вся эта музыкальная подпольщина сама была не хуже любого наркотика, и не только в смысле кайфа – она ведь ещё и возбуждала в мозгах всякое безудержное фантазирование. А фантазии у нас в юности действительно были такие, что просто застрелиться.
     И даже, наверное, не так уж редко случалось, что разные люди совершенно независимо друг от друга выдумывали одно и то же.
     Вот, например, по части первого знакомства с записями Северного... Конечно, дело не в том, что я тоже услышал в первый раз именно записи кусков из этих самых "Музыкальных фельетонов", или "Программ для Госконцерта", или "одесских циклов" – называли-то их по-разному... В этом-то как раз нет ничего оригинального. В первой половине 70-х знакомство с Северным почти у всех начиналось именно с этих записей, ведь они ж были самыми старыми, и самыми популярными. Куда интереснее, что одинаковыми оказались и фантазии об этих концертах!
     А значит, в разных концах нашей необъятной Родины наверняка были ещё многие чудаки, точно так же, как и мы, пребывавшие в святой уверенности, что Аркадий Северный – это какие-то совсем старинные записи. Ведь мы ж, не сговариваясь, породили такую "версию" по одной и той же причине – эти записи были ну совершенно не похожи на весь остальной магнитиздат того времени! Вот и мне точно так же грезилось, что это творение каких-то самых-самых лохматых-пятидесятых годов... Тем более, что находилась целая куча людей, клятвенно заверявших, как они всё это слышали в те самые времена. Впрочем, вы ж сами знаете – находились-то и такие, кто "собственноручно" слышал Северного и при Сталине, и чуть ли ещё не до войны...
     Ну, а про своё впечатление от этих "одесских циклов" я, пожалуй, говорить и не буду. Чтобы не повторяться. Это был просто какой-то романтический угар, который описать и объяснить словами довольно трудно.
     А вот о моём знакомстве с оркестровыми записями рассказать действительно стоит! Там я и в самом деле навертел таких сюрреалистических фантазий, что теперь не всегда уже верю и сам, что это было со мной...
     Итак, это случилось в конце лета 1977 года. На какой-то экспромтной пьянке... ну да, как всегда, всё самое интересное и важное у нас начиналось именно так. Я тогда лишь недавно познакомился с гитарными записями Северного, и поэтому они были у меня основной темой для разговоров, с которыми я ко всем приставал. И тут вдруг оказалось, что мне просто дико повезло!
     Очередной собеседник, знакомый парень из соседнего двора, мои восторги не разделил, сказал, что блатняком особо не интересуется, – так что на этом, по идее, наш разговор и должен был закончиться... Но тут он неожиданно выдал, что у него есть какой-то дальний родственник, музыкальный коллекционер, у которого имеются записи Северного под ансамбль! Хотя тот тоже вовсе не спец по блатняку, и собирает один только джаз, но вот каким-то образом и у него оказалась эта подпольщина.
     Да, товарищ явно не предполагал, что при мне не стоит ляпать такую сногсшибательную информацию!.. Я, конечно, сразу же загорелся, и начал его донимать – мол, нельзя ли там как-нибудь организовать копии для одного бедного любителя?   

---

1   2   3   4   5   6   7   8   9   10