С Аркадием Северным - в Советский Союз - часть 3

     Ну, сами понимаете... Увы, – оказалось, что всё это как-то очень сложно: этот идейный коллекционер свои ленты на сторону никому, естественно, не даёт, перезаписью за деньги не занимается, а за просто так – ему вечно некогда... Я, честно говоря, не очень уже и помню, о чём и как там дальше шёл разговор... но в итоге товарищ вдруг предложил мне такое, чего я никак и не ожидал! Присоединиться к нему, когда он снова намылится к своему родственничку просто в гости, на посиделки с водочкой или коньяком. Ну, а там попутно сделать уже и перезапись.
     Тут я, конечно, впал уж просто в дикий восторг. Поехать в гости к настоящему коллекционеру – это уже было интересно; а там записать, да ещё заодно и попить... Под такое дело даже не жалко поставить и лишний пузырь!
     Правда, по ходу пьесы ещё выяснилось, что ехать придётся со своим аппаратом, – второго магнитофона там не было. То ли коллекционеру джазовых пластинок он был и не нужен, то ли мне так не повезло, что второй маг был у него в ремонте... не помню. Да и не важно. Меня это ничуть не напугало: таскать магнитофоны на перезапись – это была совершенно стандартная практика для того времени. Для того они и выпускались в виде чемодана с ручкой.
     И вот в один из вечеров мы, наконец, поехали к тому коллекционеру, – а жил он не близко, на Удельной. Захолустный райончик, и, как казалось тогда моему распалённому воображению, как раз подходящий для подпольной хаты с записями Северного... Хотя, на самом деле, район был самый обычный – тихий, патриархальный и живописный, с остатками дачной застройки, существовавшей до войны, утонувшими в зелени дворами с немецкими коттеджами и двух-трёхэтажным сталинским ампиром, рядом с огромным диким лесопарком. Правда, невдалеке была ещё и знаменитая психушка имени И. И. Скворцова-Степанова, по народному – "Скворцы", но речь сейчас не про неё...
     И квартирка этого деятеля не обманула моих ожиданий – выглядела она совершенно "по-музыкальному". Вся заставленная стеллажами с пластинками, обвешанная фотографиями и плакатами, и со всяческой радиотехникой в каждом углу. Несколько проигрывателей, усилители, и ещё что-то непонятное – часть техники там была без корпусов, просто платами наружу, и трудно было понять, что это такое. Два, или даже три комплекта колонок. А вот магнитофон – современный стоячий серебристый аппарат, то ли "Юпитер", то ли "Ростов", – действительно был один. Вроде бы, где-то в углу и притулился старинный деревянный гробик типа "Днепра", но на такой я, конечно, и сам не захотел бы переписывать. Так что свой магнитофон тащил всё-таки не зря.
     Ну что ж, расставили мы технику, подсоединили, настроили... Вернее, сначала-то, конечно, выпили за знакомство. А дальше было так: хозяин уселся с моим товарищем за игровой столик – что, собственно, у них и было поводом для встречи. Но играть они, как оказалось, собирались не в очко, не в буру, и даже не в гусарика, а в шахматы-блиц! – интеллигенция хренова. Ботвинники... Ну, а я шахматами не увлекался; поэтому коллекционер просто дал мне ленты – пиши, мол, сам, – и они с товарищем погрузились в игру. За одной из бутылок грузинского коньяка, которые мы притащили. А я, стало быть, приступил к записи.
     На ленте оказался уже знакомый мне второй одесский цикл-"радиопередача"; правда, качеством много лучше, чем всё, что до сих пор попадалось, да и длиной на целый час, чего я раньше тоже никогда не слышал. Поставил я это дело на запись, но к "гроссмейстерам" и к коньяку выбирался только пару-тройку раз – всё-таки интересно было слушать! Ведь мне до этого попадался всё время какой-то разнобой, да ещё, оказывается, некоторые идиоты писали оттуда только песни, выкидывая монологи. На хера им тогда, спрашивается, вообще был нужен Северный, если не дано понимать, в чём самая соль записи?! В общем, так я и писал, слушал, да тащился. Но вот лента закончилась, я слегка поднаверстал градус, и взялся за другую... И какой-то странный кайф ощутил уже при первых словах, когда чей-то задорный голос объявил: "Итак, третий одесский концерт... Исполнитель – Аркадий Северный! В сопровождении ансамбля "Четыре брата и лопата"... ну, и так далее.
     А потом грянула музыка... и я вообще перестал соображать, где нахожусь. Вроде, квартира на питерской окраине... кругом какие-то джазовые лица на плакатах... приглушённый свет от торшера, и таинственное мерцание радиотехники... за открытым окном тёмно-синий ленинградский вечер... – а я таки в Одессе!!! В которой никогда не был. Да, волшебная сила искусства! – хоть и затасканное это выражение... В общем, коньяк допили без меня. Но я и без коньяка уже был хорош.
     ...Лента дописалась, а время уже поджимало к полуночи; распрощались мы, – вся голова в тумане... На последнем автобусе приехал домой, и начал всё слушать по новой, уже в ночи. А второпях и от одурения я у этого коллекционера так ничего и не спросил: что это за ансамбль, каких лет запись... да и о том, кто такой Аркадий Северный он мне, может быть, рассказал бы... Правда, я ещё намеревался встречаться с ним в будущем. А пока стал домысливать сам.
     И вот что у меня вышло: "Третий концерт"... – значит, третий после каких-то двух. Каких? Да тех самых, "одесских циклов" под гитару! Первая песня "Вернулся таки я в Одессу"... – откуда вернулся? Или посадили после гитарных записей, или пришлось скрываться. А потом вот вернулся, да не просто так, а уже с ансамблем! Логично? Вполне! А поскольку те "циклы" я считал, как уже говорил, записями начала шестидесятых годов, то и про эту оркестровую запись почему-то решил, что она тоже родом из шестидесятых. Почему? – теперь уж и не поймёшь... Но решил. К тому же она, как я понял гораздо позже, у джазмена была неполной, и там, как нарочно, были выкинуты как раз те пародии на эстрадные песни семидесятых, по которым я мог бы догадаться о правильной датировке... Вот какая мелочь может подчас определить всю концепцию мифотворчества!
     В общем, эта музыка капитально дала мне по мозгам. Что в полный рост проявилось, когда через несколько дней мы в компании с тем же товарищем выбрались по грибы, в леса Карельского перешейка. Оба были любителями этого душевного занятия, да и начало осени в том году было довольно урожайным... Только на этот раз я оказался в настолько разобранном состоянии, что набрал только каких-то сплошных маслят и горькушек, об которые там буквально спотыкался. Хожу напролом по вереску... и грибов почти не вижу, – всё только напеваю вполголоса под хруст шагов... прямо подряд по записи... Товарищ услышал, и лишь покачал головой: надо, мол, было сразу идти сдаваться в "Скворцы", благо недалеко. Только через какое-то время я замечаю, что и он чего-то бормочет. Прислушался – точно! "Сидели мы с кирюхою, ого!" Ага. Будем, стало быть, в одной палате...
     Ну, и вот, значит, слушал я эти записи всю осень, и всем знакомым давал слушать и писать, восторженно сопровождая своей "исторической версией". А до того коллекционера я добрался вновь только под самые ноябрьские, когда уже выпал легкий снежок...
     Дворы Удельной стали совсем прозрачными среди частокола голых чёрных деревьев, и выглядели, пожалуй, уже менее колоритно, но так же "подходяще" к записям Северного... Впрочем, не обращайте внимания. У меня всегда была мания ассоциировать музыку с каким-то визуальным антуражем. Как тот "Кирюха" уже навсегда слился в сознании с пронизанным солнцем сосновым мелколесьем, голубовато-белым мхом и сиреневым вереском... "Скворцы", действительно. Чего уж там говорить, если идеальным фоном для всех песен Северного мне казался вообще... ресторан Витебского вокзала! Его вид сразу же вызывал в памяти какую-нибудь из песен. Может быть, потому что у него был стильный интерьер – декор эпохи модерна, напоминающий о нэпе, а обстановка – уже чистый привет из пятидесятых, романтической оттепели. А вокруг – возбуждённая суета вокзальной жизни, где почти все люди так или иначе выдернуты из рутины обычного существования, – что тоже как-то попадает в тон тех песен... А иногда мелькают даже и их подлинные герои, жулики и бродяги... Ну, фантазировать можно много. Но всё равно, никогда в жизни я сам себе не смог бы внятно объяснить, почему меня так замкнуло с этим рестораном! Ладно, эта игра в ассоциации, наверное, никому интересна...
     В общем, в начале ноября я приехал на Удельную к тому джазовому коллекционеру. Ещё накануне, когда мы созванивались о встрече, он мне сказал, что у него появилось целых три оркестровых записи Северного! Теперь-то конечно, это смешно звучит – "целых три", – но тогда и впрямь казалось значительным. Так что я ехал весь в предвкушении новых грандиозных "открытий"...
     Но для начала, конечно же, я пристал, наконец, к бедному джазмену со своими наболевшими вопросами – о том, кто такой этот Северный, кто делал такие записи, ну и так далее... Но вот с этим-то он меня и не порадовал. Всё-таки его по-настоящему интересовал только джаз, а эти записи, как оказалось, ему какие-то товарищи чуть ли не навязали. Но, тем не менее, что-то ему там понравилось, и он даже собирался приобрести ещё несколько. А пока что и сам знал немногое, и питался почти такими же обрывками сказок, что и я... Да ещё и как-то без энтузиазма. "Ну да, Северный – одессит... Но записывался вообще-то в Питере. Сидел? – наверное, сидел... Гитарные записи? – да, наверное, шестидесятых..." Только про записи с ансамблем он заговорил увереннее, – что это дело, мол, точно современное, и "Третий одесский" – не первая запись под оркестр. Те, что у него есть сейчас, были раньше неё... Но после той каши, что он развёл в начале, я всё это пропустил мимо ушей. Или просто уже не хотел расставаться со своими заблуждениями.
     В общем, я переписал те ленты, опять усидев под это дело с хозяином две бутылки коньяка, и опять приведя себя в маловменяемое состояние... Толком я эти записи прослушал уже дома, на другой день. И... воспринял их всё равно, как нечто записанное после "Третьего одесского концерта". В них самих, правда, не было ничего такого, чтобы делать подобные выводы, но уж больно мне нравилась моя версия, что Аркадий Северный вернулся-таки в Одессу после гитарных... Хотя эти записи были, – как я узнал позже, – как раз таки первым и вторым "Одесскими".
     А подлинный разгул фантазии пошёл тогда, когда аплодисменты, слышимые в каких-то песнях, и парочка соответствующих реплик навели меня на мысль, что это – эстрадные записи! Стало быть, тогда, в чудесных шестидесятых, этот загадочный одесский артист давал со своим ансамблем и настоящие подпольные концерты?! Вообще фантастика... Летняя эстрада в одесском парке... нет, это всё-таки слишком нахально... ну, тогда кабачок, такой небольшой, полуподвальный, со сводчатыми потолками, где на маленькой эстраде в углу Аркадий Северный поёт для сугубо своей публики... А может, и наоборот, – большой, светлый зал, где-нибудь в санатории под Одессой, на берегу моря, который снят на всю ночь специально для концерта... В общем, слушал я это всё опять в каком-то полутрансе, в романтическом таком тумане. Эх, Одесса...
  

  
     Но и это ещё не всё.
     На третьей коллекционерской ленте оказался лирический концерт. Тот самый, который – как я тоже узнал только потом, – называют странным именем "серия А"... Мало того, что он вообще был мало похож на "одесские", но ещё, как нарочно, на той бобине оказались перепутаны первая и вторая сторона. Так что слушать я его начал с песни "Заметался пожар голубой..."
     Ну, и... тушите свет. Бредовая мифология начала твориться прямо на ходу!
     Позорно, конечно, но я тогда даже и не понял, что это стихи Есенина. Слова "первый раз я запел про любовь" я воспринял совершенно буквально, от имени Северного, и в том смысле, что это – его самая первая запись не блатных или одесских, а любовных песен... Ну, в общем, можете себе представить, какой "сценический образ" подпольного артиста Северного сложился у меня после всего этого в воспалённой голове! Каким одарённым творческим деятелем и суперлегендарным героем должен был я его воображать...
     И было всё это, как я уже говорил, в ноябре 1977-го. Полученных впечатлений мне хватило чуть ли не до следующей весны, я всё слушал и переслушивал эти записи, устраивал сеансы прослушивания всем желающим, а иногда даже навязывал и не особо желающим, и очень обижался, если люди не разделяли моего романтического восторга... Ну, а потом, наконец, слегка отрезвев, я решил поискать, нет ли в природе ещё каких-нибудь записей Северного, чтоб словить такие же сильные впечатления. Но к "Скворцам" ездить мне уже не пришлось, – узнал, что записи есть куда ближе... Ну, как всегда: что под носом – то не замечаешь. Коллекционер жил вообще на соседней улице.
     Но что там записи! Главное оказалось в другом... Их обладатель просто убил меня на месте, растёр и изничтожил ещё до того, как я успел у него чего-то послушать и записать. Когда он совершенно простодушно, между делом, начал рассказывать, где он брал эти записи (а оказалось – у людей, знакомых с самим Северным!) и, соответственно, – кто ж такой Аркадий Северный на самом деле, и как сотворялись все эти записи... Ну, это я пересказывать уже не буду.
     Вот так! – стал я с тех пор общаться с коллекционерами, записывать Северного у них, и весь состряпанный мной романтический флёр разлетелся вдрызг... Конечно, музыка Северного от этого хуже не стала... но всё, что я слышал у него в дальнейшем, уже воспринималось как-то по-иному.
     Да, не надо развенчивать легенды!.. или не надо их выдумывать?
     Но это уже философская тема...
  

  
     Легенды, говорите?.. Ну, ещё бы! О чём разговор...
     Помню, помню. Как же...
     И, честно говоря, в моей жизни такое бывало далеко не один раз: когда человеку, знакомому лишь со всякими народными слухами и фантазиями про Аркадия Северного, начинаешь рассказывать, как оно есть на самом деле, – человек впадает в легкое остолбенение.
     Некоторые ещё пытались слабо сопротивляться, не желая принимать такую прозу и расставаться с фантазиями. Но деваться-то было некуда. За моей информацией стоял неубиваемый козырь – знакомство с настоящими ленинградскими коллекционерами блата. Что легко подтверждалось моей фонотекой, невиданного для простых советских людей объёма и качества.
     Правда, сам-то я таким уж авторитетным коллекционером, конечно, не был. И даже в наших дворах меня знали далеко не все. Я ведь тогда и сам только-только начинал... Честно говоря, мне просто повезло – я довольно-таки рано познакомился с серьёзными коллекционерами подпольной музыки. Вообще-то таких недорослей, как я, в том мире особо не привечали; так что по-настоящему в их круг я, конечно, не попал. Но понятно, что во многом мне было гораздо проще, чем "рядовым любителям" – я мог узнавать информацию про всю эту кухню подпольных записей почти из первых уст. Тоже, правда, со всякими сказками, не без этого... Но это отдельная тема. А чтоб добыть записи, мне уже не требовалось никаких особых усилий. Пожалуй, со стороны кому-то могло показаться, что так оно даже скучнее...
     Но всё равно! При всём знакомстве с этим коллекционерским миром, и у меня тоже бывали подчас всякие странные, и даже по-своему романтические моменты, связанные с записями.
     Ну вот, например, в моей бурной юности однажды произошла просто трагикомическая история – мне довелось услышать совершенно уникальные записи Аркадия Северного, причём при весьма странных, можно даже сказать – загадочных обстоятельствах. Да вот только о самих записях в памяти осталось совсем немного!
     И по причине, до идиотизма простой...
     Ну, у каждого в жизни, наверное, были такие моменты, когда задним умом прокрутишь события... и хватаешься за голову: "Ну зачем, дурак, столько пил?!" И не только тогда, когда влипал в скверные истории, а ещё и потому, что пьяные мозги частенько просирали всё самое интересное. По молодости я считал, что из подобных моментов в моей жизни самая вопиющая подлянка была такая: оказался с красивой девушкой, а наутро – полная стерильность в памяти... вернее, как раз всего-то и обидней, что не полная, а с того момента, как её уже раздел... Действительно, засада. А теперь я об этом и думать забыл, – тоже мне, невидаль. Вот насчёт тех записей, что растворились в алкогольной амнезии, – это действительно обидно.
     Правда, кое-что я всё-таки помню, и попытаюсь тут изложить; но сначала всё же надо рассказать, какой непонятный товарищ устроил мне это прослушивание. До того непонятный, что придётся всё это изложить в подробностях...
     Итак, июньским днём 1979 года, весь в счастии от начала своих студенческих каникул, я сидел дома и предвкушал разные грядущие безобразия свободной жизни. Вот в этот момент ко мне и принесло очень странного визитёра.
     С виду это был обычный парень, чуть постарше меня, в растянутой красной "челентановской" футболке, стареньких, но фирменных джинсах; правда, без хайров, фенек, и какой-либо "символики", – в общем, совершенно типичный представитель советской молодёжи. Только он сразу с порога понёс такое, что хоть подставляй табуретку, чтоб не сесть на пол...
     Оказалось, на днях его вызвали повесткой в транспортную милицию Октябрьской железной дороги на Финляндский вокзал, потому что согласно протоколу от такого-то числа он проезжал в электричке без билета, и штраф платить отказался. А он, стало быть, никакого числа ни в какой электричке, ни с билетом, ни без билета не проезжал! Но главное, что согласно приложенной копии протокола, проезжал он ещё и не один; а вторым безбилетником там означен именно я – вот, и ФИО, и адрес... И интересно ему теперь знать, с кем это я там был, и какая ж это блядь из моих знакомых устроила такую подлость?
     А мне захотелось узнать то же самое, потому что и я ни в каких электричках не ездил! Правда, в отличие от него, я и повестки не получал... Но раз он ко мне пришёл и с ФИО, и с адресом, значит, всё правда – какие-то два гада нас так подло подставили. Нежданный гость, представившийся Алексеем, почему-то сразу поверил, что меня действительно не было в той электричке, и я здесь тоже лишь жертва; и стали мы перебирать всех своих знакомых, чтоб вычислить общих. Да только никак ничего не сходилось...
     – Ладно, – сказал он наконец, – потом разберёмся. Надо на Финбан ехать, разъяснить ситуацию.
     А времена ведь тогда были такие, что контролёрам и впрямь было не лень составлять протоколы. Так что я не особо и удивился. Думаю: надо действительно доказать, что я не верблюд, а то ведь потом забомбят телегами по месту учёбы. Был бы я постарше да пообстрелянней – сидел бы на жопе ровно, да складывал ихние повестки в туалет, а тогда чего-то задёргался...
     Что ж, поехали мы на Финбан. По пути Алексей показал мне бутылку, – вот, мол, везу, мало ли придётся дать для отмазки. Я таких раньше и не видел – вся чёрная, и стекло и этикетка. Настоящий португальский портвейн. Наверняка дороже штрафа за безбилетный проезд. Впрочем, это тоже было понятно: он, как и я, не хотел всяких телег и приключений на свою задницу. Тут и два портвейна отдашь.
     Теперь уж не помню, готовился ли я внутренне к разговору с транспортными ментами, или храбро изображал пофигизм, но только завершилось всё в две секунды.

---

1   2   3   4   5   6   7   8   9   10