17 Mar 2013

         Зайдя в класс, я увидел шесть пар пытливо – восхищённых глаз.  Шесть девочек в возрасте 9 – 10 лет смотрели на меня выжидающе и с некоторой опаской.
         Меня зовут... – начал было я.
         Мы знаем, мы знаем! – закричали дети, - мы были на ваших концертах! Они вскочили с мест и бросились ко мне. – Как хорошо, что вы будете с нами заниматься!
         От удовольствия я сомлел. В общем-то я догадывался, что пользуюсь уже кое-какой популярностью, но реакция детей мне, конечно, польстила. Я стоял среди них, боясь нарушить их благоговейный экстаз. Одна девочка держала меня за одну руку, другая за другую, третья обнимала меня спереди, четвёртая сзади. Такое проявление любви или уважения я не ожидал и стоял как пригвождённый к месту, не смея пошевелиться. В это время мне вспомнились мои дети из киевского Дома Пионеров.
         – Как они там? – подумал я. – Вспоминают ли обо мне?  Теперь мне казалось, что всё это было в какой-то другой жизни, очень давно и, может быть даже не со мной.
         Я снова вернулся в реальность. Дети наперебой что-то говорили, спрашивали. Понять что нибудь в этом гаме было трудно. Это вызвало в моей памяти воспоминание о птичьем базаре, который мне довелось увидеть однажды на дальнем востоке, где я был на гастролях. Вспомнив этот эпизод из моей жизни, я мысленно их окрестил « птичками», так мило они щебетали, точно птицы.
         - Садитесь по местам – сказал я, стараясь придать своему голосу немного твёрдости. Когда дети расселись по местам, я разложил на столе песенники, которые взял у Марка в офисе и, окинув ещё раз всех присутствующих взглядом, заговорил.
         - Вы знаете меня, - сказал я – но я не знаю ещё вас. Давайте знакомиться.
Каждая из них по очереди вставала, и называла своё имя. Третья по счёту девочка поднялась, назвав своё имя и затем продолжила.
         - Мы с мамой и папой в отказе уже пол-года, а бабушку и дедушку выпустили. Они поехали к моей тёте, - маминой сестре, в Сан-Франциско. – В глазах у неё появилась тень печали.
         - Скучаешь за бабушкой и дедушкой? – спросил я.
         - Да, очень. Может быть я их никогда больше не увижу.
Я подошёл к ней.
         – Увидишь, обязательно увидишь. – сказал я и обнял её за плечики. – Очень скоро увидишь.
         Видно в моём голосе небыло большой уверенности. Девочка отстранилась от меня и села на своё место. Остальные трое также встали и назвали свои имена. Две другие девочки тоже были в отказе и одна из них с родителями уже год ждала разрешения на Австралию. Надо сказать, что те, кто ждал разрешение на выезд в Канаду и в Австралию, так-же ждали около года, а то и больше.
         - Что же мы будем петь, - хитро глядя на них спросил я. По опыту я знал, что в этом возрасте дети любят определённые песни и был уже готов услышать от них название песен, приготовленных мною, отмеченных закладками в песенниках, лежащих на столе. Но в ответ я услышал то, что меня сильно удивило и озадачило . Дети хотели петь еврейские песни. Я стоял, не зная что им ответить. Всю мою жизнь я получал пинки за то, что пел еврейские песни, пару раз даже был за это уволен с работы и, каждый раз, когда я пел эти песни: толи на свадьбе, на дне рождения или просто в ресторане, я всегда боялся, что это кто-то услышит и у меня будут неприятности.
         - Что за ерунда. – сказал я сам себе, - До сих пор не могу отделаться от советского синдрома? Как бы стряхнув с себя пыль нахлынувших воспоминаний, я улыбнулся и продолжал:
         - А какие еврейские песни вы знаете? – хитро спросил я. Дети наперебой стали выкрикивать название песен, исполняемых мною в концертах. Да и откуда эти дети могли слышать другие песни, когда в стране, из которой мы все приехали сюда, на эти песни был наложен строжайший запрет.
         - Хорошо, - сказал я – первым делом мы выучим Гимн Израиля. Это не только гимн, но и красивая песня с прекрасной мелодией и словами.
         Я спел им и сыграл на пиано израильский Гимн, который и сам очень любил. Потом роздал им слова и мы пели вместе. Я показал детям ещё несколько песен, после чего мы вспомнили некоторые песни Шаинского и Крылатова. Дети были в восторге.
         После занятий я должен был идти в клуб на репетицию. Выйдя на улицу, дети не захотели расходиться по домам, а попросили провести меня до клуба. Я возражал, говорил, что они должны идти по домам, но дети были настойчивы и я сдался. Так я, в окружении шести девочек шёл на репетицию. По дороге они расспрашивали меня обо всём: откуда я, что я делал в союзе, есть ли у меня дети и т. д. Дойдя до клуба, я попрощался с ними, сказав, что увидимся опять послезавтра. Ладисполь был небольшим городком и я не боялся, что дети не найдут дорогу, всё здесь было очень близко.
         Зайдя в клуб, я увидел много людей, сидящих, стоящих, которые о чём-то спорили и шумно что-то обсуждали. Без труда я узнал в них отказников. Найдя Марину, я спросил у неё об этом. Она ответила что сорок отказников решили объявить голодовку в знак протеста и проводить её будут в клубе. Я тотчас сказал, что присоединюсь к ним, но Марина ответила, что я должен давать концерты и мне нужны для этого силы.
  

responsive

  
         - Да и бороться с несправедливостью можно и со сцены. – добавила она.
         Я подошёл к группе отказников. Многих из них я знал. Поздоровавшись, они рассказали мне, что собираются голодать в знак протеста.
         - Мы должны обратить на себя внимание общественности, иначе мы никогда не увидим своих близких – объяснили мне они.
         - Ты должен бороться своими методами, со сцены, а мы так. В эту пятницу мы устраиваем демонстрацию отказников в Риме у Американского посольства. Радик уже пишет объявление.
         Я подошёл к Радику, который возился с объявлениями о демонстрации. Поздоровавшись, он сказал, что я должен тоже объявить в завтрашнем концерте о демонстрации. Я ответил, что конечно скажу об этом на концерте и сам, разумеется, буду.
         Придя вечером домой, я заперся в своей комнатке и стал писать стихи. Это были те минуты, которые мы называем вдохновением. Я точно не понимал, что именно хочу писать, но по опыту знал, что в такие минуты всё получится само собой. Стихи получались злые и хлёсткие. Я высмеивал в них работников НIASa и  INS, которых часто видел на Американо, скупавших за бесценок льняные простыни, сувениры и аппаратуру у иммигрантов, таких же, как и я. Нажились они на этом довольно прилично и на годы вперёд запаслись многими вещами впрок, практически потратив сущие копейки. Обо всём, об этом я писал в своих стихах. Закончив уже глубокой ночью, я посмотрел всё и остался доволен.
         Утром прочитав на свежую голову всё, что написал ночью, я взял гитару и положил их на не хитрую музыку, не придавая ей особенное значение, так как главным в этом я считал текст, а не музыку. К сожалению, я не могу показать их сегодня, так как записи куда-то пропали, а на память я их запомнить не успел.
         Вечером в клубе, как всегда, было полно желающих попасть на концерт. Стало уже привычным сидение людей на подоконниках и в проходах, в лестничном пролёте, на перилах и просто на полу вокруг нашей импровизированной сцены. Клуб был небольшой и не вмещал всех желающих попасть туда. Десятки людей стояли на улице под окнами и слушали оттуда. Я не без труда пробился во внутрь сквозь толпу и то, благодаря тому, что меня все знали и с уважением пропускали.
         В этот день людей было, как никогда. В дальнем углу зала сидели «голодающие», у одного из окон расположились киношники, неизвестно откуда взявшиеся. Как я потом узнал, это была киногруппа из ФРГ. Оператор уже снимал зал перед концертом, а женщина, по всей видимости репортёр, с магнитофоном и в наушниках ходила по рядам и брала у людей интервью.
         Я успел перед концертом показать ребятам две свои новые песни. Они посмеялись моим злым шуткам, я показал им как мне подыграть и мы вышли в зал. Прямо перед «сценой» я увидел сидящих на полу моих «птичек» и, подморгнув им, начал концерт.
К тому времени мой ансамбль уже насчитывал пять человек и, кроме меня и Марины с нами пела Рикки – израильтянка американского происхождения. Она приехала в Италию волонтёром с группой израильтян. Надо сказать, что пела она неплохо, особенно американские и израильские песни. Одну песню даже я сделал ей дуэт с Мариной, хотя пела она получше Марины, но вместе у них получалось неплохо.  Да и занятия с Мариной не прошли даром и она заметно продвинулась.  Одно меня огорчало и в то же время радовало – это то, что Ромка работал последний концерт. Он получил  неделю назад добро и через несколько дней должен будет уехать. Я был и рад за него, и в то же время мне было грустно с ним расставаться. В этот вечер, после концерта мы наметили отпраздновать его отъезд.
         Концерт прошёл хорошо, весело. Кинохроника снимала нас, а мы во всю старались. Мои новые песни произвели хорошее впечатление. Люди смеялись моим шуткам и злым выпадам в адрес тех, от кого зависела их судьба. Мне показалось, что люди устали бояться и переживать, что они стали смелее и злее. Чувствуя свою правоту и общую несправедливость, они готовы были кричать, бороться, молчать они уже больше не могли. Поэтому мои новые песни вызвали ажиотаж в зале. Как всегда, и это стало уже традицией, по просьбе всего зала, я спел «отказников». Эта песня стала своеобразным гимном тех, кто был в отказе. Небыло ни одного концерта, чтобы меня не просили спеть её. В такие минуты я всегда вспоминал слова Алика, моего соседа по первой квартире, который, как вы помните предостерегал меня петь её где либо. Но людям свойственно ошибаться и хорошо, что я не послушал его совета. Эта песня сделала меня популярным и с ней я прошёл всю иммиграцию. Даже сейчас, через много лет, если я встречаю бывших отказников, они всегда просят меня спеть эту песню.
         Словом, концерт прошёл прекрасно, мои «птички» подпевали мне и хлопали громче всех. После концерта я дал маленькое интервью телекомпании из ФРГ и в хорошем настроении мы пошли обмывать Ромкин отъезд.


 

Быстрый переход по главам книги:

0 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28