Наум Зигман «Отказники» - Глава восьмая

         Лето уже полностью вступило в свои права. Стояли жаркие июньские дни. Море было лазурным и тёплым, даря всем прохладу и то неповторимое удовольствие, которое испытываешь только на море. А это было не просто море, а Тирренское море.
На базаре высились горы овощей, фруктов, ягод, всего того, что дарит щедрое лето. Итальянцы, не изменяя своим традициям, сидели во время сиесты в барах, пили крепкий, ароматный кофе и капучино, прохладительные напитки, играли в карты. Были те дни, когда делать ничего не хочется, целыми днями пропадаешь на пляже, подставляя тело палящему солнцу, изредка лениво кусая яблоко или банан. Даже думать ни о чём не хотелось. Жара расслабляла, вызывая лень и беззаботность.
         В один из таких дней мы с Женей и Артуром лежали на пляже, стараясь вовсю насладиться этим солнцем и морем. Редко перебрасываясь отдельными словами, в полусонном состоянии, мы думали о том, что в Америке не скоро нам придётся вот так отдыхать, как мы это делаем здесь. К нам подошли наши знакомые и, приветствуя нас стали располагаться рядом. Они всё время смеялись, шутили; видно было, что у них прекрасное настроение. Я не понимал, как можно быть таким возбуждённым и активным в такую жару.
         – Что у вас праздник какой – то сегодня? – спросил я. 
         – Да – ответили они, - мы сегодня получили “добро”, через десять дней нам дали транспорт на Америку.
         - Поздравляю – сказал я, а сам подумал – интервью у них было на четыре дня позже, чем у нас, а уже добро получили. Нужно сегодня пойти на “перекличку” и узнать как и что. Какая-то смутная тревога закралась в сердце, но я отогнал её, полагаясь на всё то, о чём я рассказывал выше.
         - Всё будет хорошо! -  Как бы читая мои мысли, сказали с улыбкой наши соседи. И, что мы, наверное тоже получим “добро”, не сегодня, – завтра.
         В клубе Шалом, где проходили переклички, как всегда было переполнено. Люди висели в лестничном пролёте, толпились между рядами, гроздьями висели на окнах. « Перекличка – это собрание людей, где почтальон зачитывает послания из Рима: из Хиаса, INS и американского посольства, раздача людям почты из этих организаций.  Почтальон был очень уважаемым человеком, так как все думали и, наверное это было на самом деле, что он знает больше других о том, что происходит в этих заведениях.
         Почтальона ещё небыло и гул голосов в переполненном зале напоминал улей. Здесь было много отказников, приходящих сюда просто так, без всякой надежды, уповая на чудо и в то же время не веря, что таковое возможно. Вообще, клуб “Шалом” представлял собою место, где можно было как-то собрать иммигрантскую братию то ли для какого-то мероприятия, то ли для собрания, то ли посмотреть фильм или концерт. Словом, - это был единственный культурный центр, не считая «Американо», где что-то происходило и где можно было собрать какое-то количество людей вместе. Даже в синагогу собрать людей было очень трудно. Постоянно приходилось выдумывать что-то такое, что бы завлекло народ в храм Божий: то ли бесплатный ужин, то ли подарки, то ли праздник с музыкой и вином. Словом не много евреев, уехавших из СССР за то, что не могли исповедовать свою веру, приходили в синагогу, чтоб почувствовать себя евреем.
         Были, конечно, и какие-то объективные причины, но в основном люди были заняты собой и для Бога просто не хватало времени.  Перекличка была исключением. На перекличку попасть было нелегко. Я как-то навёл справку о том, как возникли переклички. Никто толком не помнил и только один старый иммигрант, который находился в Ладисполе уже полтора года, ожидая отъезда в Австралию, помнил ещё время, когда придумали переклички. Почтальоны, привозившие почту из Рима ( из ХИАСа и INS), пробовали собрать людей в одном месте, чтобы не развозить каждому на дом, стараясь этим облегчить себе работу. Но раньше, когда иммиграция проходила ровно, без проблем, сделать это было тяжело и людей на перекличку приходило немного, так как все занимались своими делами, отдыхом, не думая ни о чём. С прошлого года – сказал он – ситуация изменилась. Стали появляться отказы, что заставило людей немного понервничать и на перекличку стало приходить всё больше людей, которым не терпелось узнать результат интервью. Появилась боязнь, которая с каждым месяцем становилась всё сильнее и сильнее, по мере того, как отказов становилось всё больше и больше.
         Люди собирались кучками, обсуждая тревожившие их проблемы.
         – Вчера было пятьдесят процентов отказов – услышал я за спиной, - сегодня будет не меньше.
         – Что за отказы? Почему? За что? Почему раньше отказов небыло? – лихорадочно проносилось в моей голове. Находясь в этом зале, где каждый второй был отказником, я почувствовал, что моё волнение с каждой минутой усиливается.
         Почтальон прошёл на сцену, где стоял стол для почты, как-то незаметно. Минут пять он раскладывал что-то, а потом поднял руку вверх, прося тишины. Как по мановению волшебной палочки, вдруг стало тихо. Трудно было представить, что этот гудящий улей, минуту назад шумевший, шипевший, клокотавший эмоциями, вдруг полностью смолкнет и даже малейший шорох не нарушит эту выжидающую тишину. Все старались ловить каждое слово, летевшее в зал.
         Почтальон называл фамилии и каждый, кому было адресовано письмо или открытка, выходили к сцене, а если человек находился далеко, письмо шло по рядам, всё равно находя адресата. Как во сне, я услышал свою фамилию и, сначала не понял, что это почтальон вызывает меня. Но пока я пытался пробиться к сцене, письмо уже по рукам шло ко мне. На пол- дороге мы встретились и я схватил его, как хватает соломинку утопающий. Прочтя обратный адрес, я понял, что письмо из ХИАСа.
         – Это отказ – послышалось у меня за спиной. Я резко обернулся, желая ответить умнику пару ласковых, но обернувшись увидел пожилого мужчину с грустным лицом, смотревшим на меня с сожалением и пониманием. Грубые слова, готовые слететь с моих губ, так и застыли у меня на языке.
         – У меня было тоже самое, - это вызов в ХИАС, где вам дадут отказ – сказал он. – Для отказа вызывают в ХИАС. Я распечатал письмо и действительно увидел, что меня действительно, на завтра вызывают в ХИАС.
         Домой шёл я долго, думая о том, что сказать Жене. Не хотелось верить, что это отказ. А вдруг это просто какая-то формальность, заполнить очередную бумажку или сообщить по поводу гаранта, для это тоже вызывают в ХИАС. Почему вдруг отказ? Этот мужчина мог тоже ошибиться, откуда он может знать всё, у всех наверняка всё по разному. Да и как можно мне, отказнику с десятилетним стажем, снова дать отказ? Нет, это невозможно!
         Придя домой, я сделал беспечный вид и сказал Жене с беззаботностью, что меня на завтра вызывают в ХИАС, что очевидно ещё какая-то формальность. Стараясь напустить на себя беззаботность, я весь вечер шутил, смеялся, стараясь отвлечь и её, и свои мысли от пугающей неизвестности завтрашнего дня. Так, с тревогой, с предчувствием чего-то ужасного я лёг спать. Долго в эту ночь я не мог уснуть, в голове всё время вертелось слово «ОТКАЗ», лицо пожилого мужчины, встреченного мною на перекличке и только под утро, я  наконец, забылся тревожным сном.
         Как оказалось, не всегда утро вечера мудренее. Я понял это проснувшись утром в скверном настроении и с теми же мыслями, преследовавшими меня минувшей ночью.
         До визита в ХИАС оставалось полтора часа и я, сославшись на долгую дорогу, вышел из дома. Обычно вызывали главу семьи и это было единственное, чему я был рад. По дороге я хотел собраться с мыслями, обдумать всё, решить, как себя вести, учитывая самое худшее. Я шёл неспеша, иногда  просто останавливаясь, вспоминая кое-какие подробности, которые мне казались важными, обдумывая что предпринять, если…
         - Мне очень жаль, но я вынужден вам сообщить, что вы не смогли подтвердить свой статус беженца  и доказать то, что вы подвергались притеснениям в СССР. Вам отказано во въезде в США - произнёс спокойный голос.
         Я стоял придавленный свалившимся на меня грузом, не зная, что ответить и понимая, что всё, чтобы я не сказал, не имеет значения.  Передо мной стоял чиновник с бесцветными глазами, с лицом, ничего не выражавшим и смотревшим, как бы мимо меня. Я подумал в этот момент о том, сколько раз ему пришлось повторить то, что он только что мне сказал и мне его даже стало жалко. Не хотел бы я оказаться на его месте, сколько бы за это не платили. Я представил, сколько всего он выслушал от тех, кому он это говорил, хотя от него, я знал, ничего не зависит и это вообще решают не здесь, а посольстве США.
         Вот и сейчас он приготовился выслушать от меня всё то, что он обычно выслушивал в таких ситуациях. Я видел, как на лице его появилась маска вежливой непроницаемости и отречённости. Не желая смотреть мне в глаза, он занялся перебиранием бумаг у себя на столе, давая мне возможность переварить услышанное, задать вопросы, на которые у него уже были готовы ответы или просто уйти. Подумав о том, что все разговоры бесполезны, я повернулся и вышел. Сколько раз я прокручивал этот вариант у себя в голове, был готов ко всему, но действительность оказалась гораздо страшнее, чем я предполагал.
  

  
         Домой я вернулся только вечером. Я не помнил, где я бродил, сколько времени, о чём думал. Всё было, как в тумане. По моему виду  Женя поняла, что случилось самое страшное, случилось то, что не должно было случиться – жуткая несправедливость. Обида, злость, бессилие подкатывали к горлу комок и к глазам слёзы. Всё рухнуло, как карточный домик: и надежды, и будущее, которое виделось теперь в зловещем блеске. Съедающая безысходность, как камень, тяжёлый и большой, легла на плечи. Что делать?!
         Женя не просила рассказать что и как, да и не надо было ничего рассказывать, всё было видно по мне. Она тихо зашла в нашу комнату и закрыла за собой дверь. Открыв холодильник на кухне, я достал бутылку водки, стоявшую там, налил себе большой фужер и залпом выпил, как воду. Мне надо было снять стресс, забыться, затуманить рассудок.
         В это время вошли Алик и Юра, вернувшись с вечерней прогулки.
         - А нас не подождал? – Весёлые и шумные они сели к столу, Галя поставила на стол какую-то закуску и мы разлили оставшуюся водку по рюмкам.
         – Что это с тобой, - спросил Алик, закусывая шпротиной и пристально глядя на меня.
         – Отказ. – тихо, глядя в одну точку, ответил я. В тот же миг наступила оглушающая тишина. Челюсти, только что размеренно жевавшие и хрустевшие солёными огурцами, вдруг остановились.  Несколько пар глаз смотрели на меня, как на прокажённого. Ужас, жалость, недоумение и сочувствие были в каждом взгляде.
         – Ты в этом уверен? – спросил Алик.
         – Также, как в том, что вижу тебя, - ответил я. Ребята знали мою историю и, понимая весь ужас положения, осознав происходящее, застыли в оцепенении,
         - Что же будет с...? – спросил тот же Алик. – Как же Женя и Артур?
         – Не знаю, - тихо ответил я. Я сам ещё не мог ответить на все вопросы, а точнее, боялся ещё их себе задать. Все понимали, что я с Таней остаюсь в отказе, а Женя с Володей ?..неизвестно.
         Вроде такие простые слова, а сколько за ними стоит! Я даже не думал о себе. Я не мог себе представить, как Женя поедет в Нью Йорк с Володей, с человеком, который при переезде из Вены в Рим, даже не помог ей донести чемодан и, совсем чужие люди, помогли ей. Да ещё при том, что у нас в Нью-Йорке ни одного родственника или друга, который бы встретил и помог.
         Откуда-то появилась вторая бутылка водки. Первый шок прошёл и ребята наперебой успокаивали меня. Было придумано множество вариантов, которые, как все понимали, не годились, но я всё равно был признателен им за поддержку и добрые слова. А ведь всё было бы не так страшно, если б мы с Володей и Таней по прежнему были друзья, если б я мог положиться на Володю и знать, что он поможет Жене, а я бы помог Тане здесь. Но это – если БЫ!
         Около часу ночи ребята разошлись по комнатам, на прощанье ещё раз успокоив меня и я остался на кухне один. Водка сделала своё дело. Нервная система немного расслабилась, кошмары отступили.
         - Ничего, - подумал я, - из любой ситуации есть выход, что-то придумаем, выход должен быть. Я вылил к себе в фужер остатки водки и выпил. В квартире стояла тишина. Мне, почему-то захотелось написать стихи. О чём, я ещё не знал, но знал, что что-то напишу. Я всегда чувствовал, когда что-то мог написать. На холодильнике лежала тетрадка и ручка. Я взял их и, как будто давно знал, что надо писать, стал выводить строчку за строчкой.
 
         БОНА СЭЙРА,* ГОСПОДА ИМИГРАНТЫ
         НАМ ОТНЫНЕ ДРУГИЕ ПРОБЛЕМЫ ДАНЫ
         ПЕРЕКЛИЧКИ, ОТКРЫТИЕ ВИЗ И ГАРАНТЫ
         КТО В ОТКАЗЕ С ПРОШЕДШЕЙ ВЕСНЫ
 
             ЧТО ПОДЕЛАТЬ, НА КОГО ОБИЖАТЬСЯ
             МОЖЕТ ПРОСТО, СУДЬБА, ВИДНО ВЫБРАЛА НАС
             ВИДИТ БОГ, ЧТО НЕ ЗДЕСЬ МЫ ХОТЕЛИ ОСТАТЬСЯ
             ТАК ЗА ЧТО ПОЛУЧИЛИ ОТКАЗ.
 
         Прочтя эти строки, я понял, что это песня и даже мелодия уже крутилась у меня в голове. Я взял гитару, закрыл дверь из кухни, чтоб никого не разбудить и тихонько пропел эти стихи себе под нос. Признаться, мне понравилось то,что получилось и я подумал, что надо бы написать припев, который так и просился после этих строк. С припевом тоже небыло проблем:
 
         ТИРРЕНСКОЕ МОРЕ, КАК БУДТО НЕ ГОРЕ
         НО В СОТЫЙ РАЗ
         К НАМ ПОЧТА ПРИХОДИТ, КОГО-ТО НАХОДИТ
         ОПЯТЬ ОТКАЗ
         И ПОСЛЕ ГОНЕНИЙ,
         ТРЕВОГ И ВОЛНЕНИЙ
         ВСЕМУ ВОПРЕКИ
         ДОЛЖНЫ ЗДЕСЬ ОСТАТЬСЯ,
         ЧТОБ ВПРЕДЬ НАЗЫВАТЬСЯ –
         ОТКАЗНИКИ
 
         Тут-же появился и второй куплет, который тоже вышел из под пера сам по себе.
 
         НА ФОНТАНЕ ВРЕМЯ МЫ КОРОТАЕМ
         И СМЕЁМСЯ, ХОТЯ ЭТО ТОЖЕ СТАРО
         ЛИШЬ НОЧАМИ ЛЕЖИМ И СУДЬБУ ПРОКЛИНАЕМ
         И ВСЁ ШЕПЧЕМ, - О БОЖЕ! ПОШЛИ НАМ ДОБРО
 
             А ДРУГИЕ ВСЁ БЫСТРЕЙ ПРОЕЗЖАЮТ
             ЛИШЬ СОЧУВСТВЕННО, ГЛЯДЯ ПОРОЮ НА НАС
             И ЛИШЬ ТЕ, КТО ПРИЕХАВ В ОТКАЗ ПОПАДАЮТ
             ПОНИМАЮТ, ЧТО ТАКОЕ – ОТКАЗ.