17 Mar 2013

         Время проходило незаметно, каждый день принося что-то новое. Иммигрантские заботы простые: где купить дешевле, чтобы сэкономить, что  продать, чтоб заработать немного денег, которых всегда не хватает. Так прошла неделя.
Как-то, выйдя на Фонтан, я увидел большую группу людей, без сомнения, наших иммигрантов. Вообще, надо сказать, что итальянцев на улице всегда было не много и, как я узнал позже, в этот период, о котором я веду повествование, на шесть тысяч человек  коренного населения Ладисполя, приходилось больше двадцати тысяч иммигрантов.
         Подойдя ближе, я отозвал одного мужчину, чтобы узнать, что случилось. Мужчина только махнул рукой, но по его  расстроенному лицу я понял, что случилось что-то, из ряда вон выходящее. Тогда, увидев одного знакомого, что-то обсуждавшего ещё с двумя  мужчинами, я подошёл и спросил, что произошло? Отойдя со мной в сторону, он рассказал мне, что одна семья получила отказ, т. е., детям дали «добро» на Америку, а стариков оставили здесь, сказав, что Америку они никогда не увидят и, соответственно, никогда не увидят своих детей и внуков. Получив такую информацию и привлекательные виды на будущее, пожилая женщина не выдержала и выбросилась из окна четвёртого этажа.
         Этот рассказ поразил меня. Уже несколько раз я слышал про отказников, которые, якобы “не смогли доказать, что их преследовали в СССР” и поэтому не смогли подтвердить статус беженца. С каждым днём их становилось всё больше и говорили о них всё чаще. Я не смел даже подумать усомниться в справедливости и компетентности американских властей, которые не давали въездные визы всем, без исключения. Значит, эти люди, действительно не имели достаточно оснований получить статус беженца, тем более, как я писал выше, я видел в городе немало людей, не похожих на бедных, притесняемых беженцев, скорее наоборот, это были люди, с явными признаками криминального прошлого, в наколках, с золотыми перстнями, нагло себя ведущими. И я справедливо считал, что речь идёт именно о таких и именно такие и должны были получать отказ. Но я горько ошибался. С каждым днём я видел их всё меньше и меньше и именно они уезжали в Америку быстрее других.
         Хоть я и был уверен в том, что со мной этого случится не может, всё же, какое-то чувство беспокойства периодически появлялось и, как шаловливый мальчишка, казалось с издёвкой спрашивал меня – а вдруг? Я отгонял эти мысли прочь. Мне казалось это абсурдом. Я, который просидел в отказе десять лет, участвовавший в акциях протеста в 1979 году, один из немногих, бросивший свои требования в лицо министру МВД Украины, подвергавшийся преследованию КГБ, который не сумев обломать меня, принялся за мою больную мать и доконал её, сведя в могилу, я, который в каждом сне видел себя в Америке и каждый день слушал  «Голос», как я мог получить отказ?! Я твёрдо был убеждён, что Америка – это самая справедливая в мире страна и поэтому со мной ничего такого случиться не могло. Тогда как объяснить тот случай с семьёй, которую разбили и последствия чего я описал выше. Как – думал я – могли разъединить семью, по какому праву, по каким соображениям?!
         На следующий день, после описанных событий, мы, наконец, получили вызов на интервью в INS  в Риме, на 4 июня, т. е., через неделю. На следующий день я позвонил Володе и сообщил ему об этом, он сказал, что у него тоже вызов в INS на этот же день, только на час позже, чем у меня. Договорившись о встрече, где мы должны будем обменятся жёнами и, как я надеялся, последний раз сыграть эту роль, которая всё больше тяготила меня и Женю, мы стали готовится к интервью и, чувствуя завершение римских каникул, как многие называли иммиграцию в Италии, решили последние дни провести, как можно лучше. Мы знали, что после интервью надо ждать недели две, после чего получаешь «Добро» - (покет документов на въезд в Америку) и ещё через неделю ты улетаешь. Так что, мы прикинули, что у нас был почти месяц впереди  и провести это время мы решили как можно интереснее. Поэтому мы решили поступить, как поступают все, т. е. распродать всё, что у нас осталось по любой низкой цене, кое-что отложить на отъезд, а остальное потратить на удовольствия, такие, как: поездки в Рим, мороженое, пица, а главное – поездка на север  Итали, о которой мы с Женей мечтали давно. Это была моя давняя мечта, увидеть Венецию, Флоренцию, Итальянскую Ривьеру, памятники старины, полотна и фрески выдающихся итальянских мастеров прошлого и многое  другое, расположенное на севере Италии. Чтоб осуществить наш план, я связался с перекупщиками, которые за мои фотоаппараты и мельхиор, бинокли и подзорные трубы дали немного меньше, чем я смог бы продать на «Американо», но зато я сэкономил время. Всё мелкое, к тому времени я уже распродал. Ко дню, на который было назначено интервью, у нас практически всё было распродано, за исключением нескольких безделушек и одного, последнего их четырёх, набора столового мельхиора. Всего у нас набралась сумма в полторы тысячи долларов. Для нас это была сумма огромная, я столько долларов никогда до этого в руках не держал. Мы отложили 900 миль, чтоб уплатить за квартиру, свет, газ  кое что оставили на еду, 500 долларов мы отложили на Америку, на первое время, а 300 долларов мы решили прогулять. Глупо, право, находясь в Италии, не узнать, хоть немного, эту страну, не поездить по ней, не увидеть тех красот, которых не встретишь ни в одной другой стране, тем более, никто не знал, когда ещё попадём сюда и, попадём ли вообще. Поэтому мы купили билеты на туристическую поездку на север Италии, куда мы должны были отправиться на следующий день, после интервью в INS.
  

responsive

  
         Как было сказано выше, я мало переживал за то, что не смогу подтвердить статус беженца и доказать преследования, которым я подвергался в СССР. Моё имя было в списке правозащитников, который в 1979 году был передан куда-то в США. Словом, я больше боялся за Женю, чем за себя, боялся за то, что она с Володей может не пройти интервью. Поэтому мы скрупулезно готовились к этому важному дню, прорабатывая возможные вопросы и ответы. За это время мы опросили многих людей, побывавших на интервью в   INS, которые рассказывали нам, как вести себя там, что и как отвечать, на какой вопрос, старались найти логический ход, который на сто процентов гарантировал бы нам успех. Но, как известно, нельзя найти панацею от всего и я понимал, что каждый совет и всё, что произошло с каждым, - это отдельный, индивидуальный случай, а не шаблон, который годится для всех.
         Буквально за день до интервью, снова произошло ЧП среди наших иммигрантов. Молодой парень утонул в море. Да, это печально, но это жизнь и таких случаев сколько угодно, но в этот же день пополз слух, что этот парень получил отказ, а так-как он ехал со своей невестой, которая на день раньше получила добро на Америку, он, не выдержав психологической нагрузки, не представляя выхода из создавшегося положения, не нашёл ничего лучше, как покончить с собой, утонув в море.
         Зная, какой обработке подвергаются отказники, которым говорят, что они никогда не увидят Америку и у них только два пути: или в Израиль, или обратно в Союз, мрогие с увереностью говорили, что это самоубийство, тем более, что утонул он вечером, после захода солнца, когда на пляже уже никого небыло. Я, как тогда, так и сейчас уверен, что это самоубийство.
         К тому дню, на который нам было назначено интервью, об отказниках уже говорили не как о небольшой кучке людей, не как о единичных случаях, а как о тридцати и, даже сорока процентах от общего количества  всех иммигрантов, проходящих интервью в INS. Говорили, что с каждым днём этот процент увеличивается. Ничего подобного за всю историю последней волны иммиграции небыло. Люди, уезжая из своей страны, были уверены, что попадут туда, куда они хотят уехать, где их ждут близкие и родные, это то, что на протяжении многих лет ни у кого не вызывало сомнений. Никогда и никто до этого не доказывал то, что он преследовался в СССР, было обычное собеседование, где каждый рассказывал какую-то свою историю и ни у кого не спрашивали, чем он может доказать преследования у себя на родине. Как я уже писал, КГБ никому справок о преследовании не выдавал. И вот в конце 88, вначале 89 года стали появляться отказники, якобы, не сумевшие доказать, что их притесняли на родине и, не сумевшие подтвердить статус беженца. Пока их было немного, единицы, об этом говорили вскользь, но когда отказники стали исчисляться сотнями, невольно у всех возник вопрос: - Почему? Об отказниках стали говорить все. У тех, кто приезжал в Италию, уже до интервью были расшатаны нервы, все боялись получить отказ, попасть в этот «ЧЁРНЫЙ» список. У некоторых нервы не выдерживали и они отчаявшись найти справедливость, заболевали, кончали жизнь самоубийством, сходили с ума. Многие поворачивали на Израиль, хотя ехали к родным в США, говоря, что из двух зол,  надо выбирать меньшее.
         В первые дни жизни в Ладисполе, я заметил одного человека, заросшего, не бритого, одетого летом в старый тёплый свитер и пальто, ходивший с какой-то палкой и, громко что-то говорящий себе под нос, словом, душевно больного человека, каких я немало видел в своей жизни. Когда я спросил о нём, мне ответили, что он уже несколько месяцев бродит вот так по улицам, никто не знает, где он живёт и, вроде это один из первых отказников, получивший отказ ещё в 88 году. Говорили, что семья его уехала, а он, получив отказ, сошёл с ума. В это тяжело было поверить в то время, но чем дальше, тем правдоподобней казалась эта история.
         И в таком вот настроении,  зная всё это, я ехал на интервью в INS в Рим. Правда, как я уже писал, я не боялся за себя, так-как был уверен в себе. Ехали мы все вчетвером в автобусе, но в разных углах, так как мы с Женей не хотели даже лишней минуты проводить наедине с нашими «друзьями».
         На самом интервью, куда нас пригласили с Таней и с ребёнком, нас особо ни о чём не спрашивали. Я рассказал правдивые истории из своей жизни, когда преследовался властями, сказал, что моё имя в списке правозащитников, но что это за список и где, я не знаю. Рассказал о том, как участвовал в правозащитном движении, как несколько раз побывал в КГБ.
         Говорил с нами молодой человек, по акценту и внешнему виду, напоминавшем поляка. Говорил он довольно дружелюбно и мягко, внимательно выслушивал всё то, что я рассказывал. Я не заметил ни одного провокационного вопроса, никакой враждебной интонации, всё было корректно, приятно, спокойно. Пожелав нам всего доброго и удачи в новой жизни, он попрощался с нами и мы вышли из здания.
         Через час вышли Женя  и Володя. Чинно, в таком же порядке, мы направились прочь от здания  INS, но дойдя до первого угла, мы, поменявшись спутниками и кивнув друг другу, разошлись в разные стороны: они куда-то по делам в Риме, мы домой, в Ладисполь готовиться к поездке на север Италии, куда мы должны были отправиться на следующий день.
         Интервью меня успокоило ещё больше. Доброжелательность и вежливость, с которой отнеслись к нам в INS, в сравнении с советскими чиновниками, с которыми мы встречались до сих пор, пролили успокоительный бальзам на мою душу. Я только немного переживал, что будет с Женей, но тоже практически был уверен, что ничего плохого не произойдёт.
         Вот в таком настроении в тот вечер, мы и легли спать, а проснулись утром в бодром расположении духа, уже, практически не сомневались том, что всё будет хорошо. Я уже считал, что наши мыканья и неприятности закончились и наступает заслуженная и такая долгожданная полоса удач. Последнее, что меня мучало – это то, что в Нью-Йорке, куда мы должны будем приехать, у нас никого не было, но у меня жила двоюродная сестра в Бостоне, которая, я был уверен, поможет нам и это меня немного успокаивало.


 

Быстрый переход по главам книги:

0 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28